Злорадный Гиральд Камбрийский не преминул упомянуть об иронии непредсказуемой судьбы: Генриху было суждено обрести вечный покой в том самом монастыре, в который он так мечтал упрятать Алиенору:

Королем Англии стал Ричард. Его первым делом, в котором Матвей Парижский вновь увидел исполнение пророчества Мерлина, стал приказ об освобождении Алиеноры[346]. Новый король поручил эту задачу своему прежнему врагу, Вильгельму Маршалу, одной из главных добродетелей которого была и оставалась преданность семейству Плантагенетов, будь то Генрих, Ричард или Алиенора[347]. Посланник поспешил в Англию, чтобы доставить приказ об освобождении, но его опередили: по его прибытии Алиенора уже обрела свободу. Не теряя времени, она велела выпустить из тюрем всех политических узников, врагов ее мужа, заключенных по тем же причинам, что и она[348]. Об этих новых распоряжениях Ричарда относительно своей матери сообщает и другой английский хронист, замечая при этом, что Алиенора получила позволение действовать по своему усмотрению:

Итак, пленница вновь стала свободной — и королевой.

Более чем вероятно, что Ричард был любимым сыном Алиеноры. В подтверждение историки часто ссылаются на хартии королевы, в которых к Ричарду, и только к нему, применено выражение «мой дражайший сын» (carissimus filius), тогда как другие сыновья и родственники удостоены более умеренного эпитета «дорогой сын» (dilectus filius). Жан Маркаль, слово в слово повторивший Режин Перну, пишет, что «в хартиях Алиеноры Ричард всегда остается carissimus, «дражайшим», в то время как Иоанну достается лишь dilectus, обычная формула вежливости»[350]. Однако данные статистического анализа лексики, использованной в этих актах, опровергают этот аргумент. В хартиях Алиеноры, подготовленных к изданию Николасом Винсентом, я выявил тридцать пять употреблений слова carissimus. Они распределены следующим образом: в семнадцати случаях, то есть почти что в половине примеров, они относятся к Ричарду, в девяти — к Иоанну и в шести — к дочери Алиеноры Жанне. Оставшиеся примеры приходятся на долю родственников и близких королевы. Эти данные уже могут привнести важные дополнения в затронутую нами тему. Но это еще не все: из семнадцати случаев употребления, относимых к Ричарду, шестнадцать из них применены в то время, когда его уже не было на свете, и один — во время его пленения, — то есть при обстоятельствах, оправдывающих использование экспрессивной лексики, выражающую особую привязанность. Зато девять carissimus, применимых к Иоанну, описывают его в качестве правящего короля, что вполне могло бы побудить неосторожного наблюдателя поменять свои выводы. Что касается слова dilectus, то лишь один раз оно появляется в хартиях Алиеноры в превосходной форме (dilectissimus), и относится оно к ее мужу Генриху. Тем не менее не стоит из этого делать вывод о чрезмерной любви Алиеноры к своему супругу, с которым она сражалась и который так долго удерживал ее в заключении. В своей обычной форме (dilectus) это слово применяется к самым различным персонажам, среди которых ее сын Иоанн (два примера), дочь Жанна (один пример) и даже Ричард (один пример). Этот статистический анализ дает представление о формульном, трафаретном языке хартий, на основе которого невозможно установить, каковы были истинные чувства Алиеноры к своим детям.

Природу эмоциональных взаимоотношений Алиеноры и ее сыновей можно уяснить лучшим образом, обратившись к фактам. На основе этих данных становится ясно, что в основном Алиенора старалась покровительствовать Ричарду, которому она хотела передать свое аквитанское наследство, — до того, как она в той же манере начала заботиться об Иоанне. На выражении ее чувств сказалось и то, что она получила свободу из рук Ричарда, даже если не придавать особого значения (без сомнения, напрасно, так как эти верования были тогда чрезвычайно сильны) предсказаниям Мерлина о третьем гнездовье, которым будет обрадован орел разорванного союза.

Как уже было сказано, чтобы покинуть свою тюрьму, Алиенора не стала ждать прибытия Вильгельма Маршала. Не теряя времени, невзирая на боль утраты (13 июля умерла ее дочь Матильда), в свои шестьдесят пять лет она возобновила политическую деятельность и повела себя как настоящая королева Англии, с полного согласия на то баронов[351]. Тех, по крайней мере, кто сохранил ей верность. Раздор между сыновьями и отцом породил серьезные проблемы — мало кто из баронов не перешел тогда на ту или другую сторону, а потому стоило опасаться «чисток». Подобные опасения мог испытывать, в частности, и Вильгельм Маршал. С начала своего восхождения к власти Ричард напомнил ему о недавнем инциденте, во время которого Вильгельм сразил его коня, чтобы дать возможность старому королю спастись бегством:

Таким образом, Вильгельм мог быть спокоен насчет своей дальнейшей судьбы — Ричард простил его. Более того: Маршалу, которому тогда было под пятьдесят лет, Ричард дал в жены одну из самых богатых наследниц в Англии, юную Изабеллу де Клер, семнадцатилетнюю графиню Стригайла и Пемброка, — этот брак превратил Вильгельма в одного из самых богатых баронов королевства, в чьем владении окажутся многочисленные земли Ирландии[353]. Король умело подчеркнул, что его отец Генрих лишь обещал Вильгельму эти земли — он же отдал их на самом деле. Правда, речь шла об исключительном случае, о признании особой преданности Маршала. Гораздо чаще Ричард требовал от присоединившейся к нему знати выплаты больших штрафов за восстановление в правах.[354]

20 июля 1189 г. архиепископ Руанский опоясал Ричарда герцогским мечом Нормандии и передает ему хоругвь герцогства[355]. Итак, Ричард стал назначенным наследником. Тотчас же он продемонстрировал свою щедрость, предприняв политические шаги, с помощью которых наделся упрочить свою власть в регионе: так, наследнику графства Першского Ротру он отдал в жены свою племянницу Матильду, дочь его недавно умершей сестры Матильды и Генриха Льва, благодаря чему он приобрел в этом стратегически важном регионе ценного союзника. Прежде чем отправиться в Англию, чтобы получить корону, Ричард также принял меры, способные обеспечить мир в Аквитании, Анжу, Мене и Турени[356].