Итак, в глазах церковных хронистов королева Алиенора прежде всего виновна в том, что отвергла своего мужа. Некоторые из них увидели в этом неприятии доказательство свершившегося прелюбодеяния — внешние проявления инцидента в Антиохии лишь подкрепляли такую версию. К тому же такая трактовка событий лучше соответствовала концепции, которой придерживались в то время хронисты: по их мнению, именно такими способами супруга могла претворять в жизнь робкие попытки проявления независимости, сообразно своей женской природе, которая, по общему признанию, была зависимой от ее либидо. Крестовый поход как нельзя лучше подходил к осуществлению такого сценария. Вот почему хронисты и историки, посвятившие свои труды Второму крестовому походу, впоследствии не упускали случая подчеркнуть этот аспект и объяснить неудачи военного предприятия моральным падением крестоносцев и их военачальников, виновных в том, что они взяли в поход своих жен, совокуплялись с ними или же развратничали с распутными женщинами.

Согласно Генриху Хантингтонскому, создавшему свою «Историю» до 1154 г., «крестовый поход окончился ничем, ибо Бог отвернулся от крестоносцев по причине их невоздержанности, кою они открыто проявляли в разврате и прелюбодеяниях». Он не упоминает, однако, об Алиеноре и не делает ни единого намека на инцидент в Антиохии[643]. Гуго де Пуатье, составивший свой труд до 1172 г., говорит лишь о том, что Людовик потерял свое войско вследствие суда Божьего и впоследствии расстался с Алиенорой, следуя дурному совету[644]. Автор также не упоминает о «грехе» Алиеноры; то же молчание хранит о нем и Ричард Пуатевинец, трудившийся над своей хроникой с 1159 по 1171 гг.: он не приписывает королю Франции никаких ошибок, упрекая его лишь в том, что тот «отверг» свою супругу[645]. Роберт де Ториньи, работавший над своим произведением с 1135 по 1186 гг., ограничивается незначительным намеком на крестовый поход, который, по его словам, не принес благих результатов из-за моральных грехов крестоносцев, а также из-за расхищения церковного имущества, произошедшего по этому случаю[646]. Его текст почти дословно повторен автором «Ваверлейских анналов»[647]. Рожер Ховденский, умерший в 1201 г., рассказывает об этом почти в той же манере, но чуть дальше добавляет, что король Людовик развелся с Алиенорой, поскольку «она недостойна быть его женой», что звучит как суровый и крайне недоброжелательный приговор, возвращающий королю инициативу расторжения брака[648].

В целом, речь идет о классическом объяснении, уже использованном для того, чтобы объяснить бедствия, приключившиеся в ходе вспомогательного крестового похода 1101 г., во время которого военачальники, по слухам, вели себя скорее как миряне, чем как кающиеся грешники. Долгое время провал экспедиции вменяли в вину женщинам, находившимся в стане христиан и ставшим причиной похоти и «блуда»[649]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что те же аргументы приводили для объяснения причин неудачи похода Людовика VII — тем более что на этот раз «дурной пример» был подан самим королем, взявшим в поход свою жену. Сдвиг ключевого обвинения в аморальности, заключавшего в себе сильный сексуальный подтекст, к обвинению основных участников этого похода был практически неизбежен — с тех пор, как к делу мог быть приобщен инцидент, подобный тому, что случилось в Антиохии. И, без сомнения, вину за провал экспедиции проще было вменить на женщине, подобной Алиеноре (уже, кстати, принимавшей участие в сомнительных «любовных делах» своей сестры Петрониллы), нежели благочестивому королю Людовику VII.

Гильом Тирский, не отступая от этой традиции, связывает неудачи крестового похода с поведением Алиеноры, но дает скорее политическое, нежели моральное истолкование событий, ставших причиной поражения. Это объясняет, почему его версия была принята в качестве основной историками нашего времени. Гильом не был очевидцем интересующего нас события — в ту пору он был еще слишком юным, однако он мог быть хорошо осведомлен о нем, причем до него могли доходить не только злые сплетни. Родившись в заморском латинском государстве приблизительно в 1130 г., в период с 1146 по 1165 гг. он обучался на Западе (преимущественно во Франции). Вернувшись в Святую землю, в 1167 г. он стал архидьяконом Тирским, затем, в 1174 г., наставником будущего короля Балдуина, канцлером королевства Иерусалимского и, наконец, годом позднее, архиепископом Тирским. С 1169 г. он выполнил множество дипломатических миссий на Западе, чтобы добиться от него помощи в защите латинских государств Востока. Гильома считали (и считают поныне) лучшим историком крестовых походов. Правда, такая благосклонная оценка, вероятно, несколько завышена, если судить по описанию Первого крестового похода, для которого автор использует источники, вышедшие из-под пера очевидцев, — они также имеются в нашем распоряжении, что позволяет вносить необходимые поправки. Но она оправдана, если говорить о Втором крестовом походе, более близком к Гильому по времени, в котором он, конечно, не принимал участия, но о котором он тщательно собирал сведения в письменных источниках и расспрашивал множество свидетелей, способных внести в его рассказ необходимые уточнения[650]. Все признают, что Гильом Тирский обладал способностью критически оценивать события, хотя, разумеется, на его рассказ, как и на его предпочтения, оказало влияние воспитание, образование, идеология и цель, которую он преследовал, составляя свою «Историю заморских земель» в период с 1170 по 1184 гг. Эта цель прежде всего заключалась в том, чтобы обратить внимание на бедствия христианского Востока и побудить христиан Запада прийти к нему на помощь.

Источники, имевшиеся в распоряжении Гильома Тирского, и его собственные идеологические установки побудили автора описать инцидент в Антиохии в свете политических интриг Ближнего Востока, о чьих уловках и окольных путях он знал лучше, чем кто-либо. Авторская установка становится еще более заметной, если сравнить его рассказ с повествованием Иоанна Солсберийского. С первых же строк, посвященных прибытию короля в Антиохию, видно, что Гильом Тирский уделяет особое внимание вовсе не Алиеноре, а Раймунду Антиохийскому и его военно-политическим проектам:

В отличие от Иоанна Солсберийского, который подчеркивает, что причиной инцидента стали дела личного характера (частые уединенные беседы Раймунда с племянницей), и тем самым внушает мысль о слишком тесной связи, возникшей между молодыми людьми, Гильом Тирский сразу же выдвигает на первое место политику. Он настаивает на столкновении, на противостоянии двух человек, двух мужчин: короля и князя Антиохии. По мнению Гильома, именно личные амбиции Раймунда послужили основой инцидента в Антиохии… и краха крестового похода. Он подтверждает свою точку зрения в строках, приведенных ранее: как только князь Антиохии узнал о намерении короля Франции отправиться в крестовый поход, он решил использовать военные силы последнего, чтобы расширить свои владения. Чтобы снискать королевское расположение, он еще до отъезда монарха отправил во Францию богатые подарки. Более того, желая добиться своего, Раймунд рассчитывал на влияние королевы, которая, уточняет автор, не хотела разлучаться с королем и сопровождала его в паломничестве[652]. Так, посредством этих предположений, выдвинутых только им и никем более, Гильом «меняет декорации», наводя на мысль о существовании между Раймундом и его племянницей Алиенорой умышленного политического пособничества.