Вернувшись из Испании, князь-трубадур воплотил в жизнь проект, занимавший его мысли: брак своего сына Гильома (будущего Гильома X), рожденного от Филиппы, с Аэнорой, дочерью «Мальбергионы» и виконта Шательро. Эта пышная свадьба состоялась в 1121 г. Три года спустя у супружеской четы родился первый ребенок — Алиенора.
Последние годы Гильома IX были омрачены неудачами на политической арене: бунтовали аквитанские бароны, в его землях свирепствовал разбой, были потеряны Тулуза и Гасконь, доставшиеся Альфонсу-Иордану, сыну графа-крестоносца Раймунда Тулузского, (рожденному в Святой земле, о чем свидетельствует его имя), который в 1108 г. стал наследником своего брата Бертрана, получившего графство Триполи. Умер Гильом в Пуатье 10 февраля 1126 г., когда ему было пятьдесят четыре года. Четырнадцатью годами ранее, получив ранение при осаде Тайбура, герцог счел, что настал его последний час. Тогда он сочинил конже, кансону XI, поведавшую нам о том, какой видел свою жизнь Гильом Аквитанский, когда думал предстать в скором времени пред верховным Судьей:
«Я Радость знал, любил я Бой,
Но — с ними разлучен судьбой —
Взыскуя мира, пред Тобой,
Как грешник, я стою согбен.
Я весельчак был и не трус,
Но, с Богом заключив союз,
Хочу тяжелый сбросить груз
В преддверье близких перемен.
Все оставляю, что любил:
Всю гордость рыцарства, весь пыл <…>»
[41] Мотив раскаяния не должен ввести нас в заблуждение: исцелившись, Гильом, как мы знаем, не отказался ни от рыцарских подвигов, ни от пышности и блеска, ни от любви Мальбергионы, которую он, напротив, не таясь поселил в своем герцогском дворце в Пуатье. Жизнеописание («Vida») Гильома, составленное в XIII в., вероятно, не имеет непосредственной информативной ценности, однако в его нескольких строчках прекрасно схвачен образ принца-трубадура, сочетавшего в себе черты рыцарства и куртуазного обхождения:
«Граф Пуатевинский был одним из куртуазнейших на свете мужей и превеликим обманщиком женщин. Как доблестный рыцарь владел он оружием и отличался щедростью и великим искусством в пении и трубадурском художестве. И немало странствовал он по белу свету, повсюду кружа головы дамам»[42].
Когда Гильом IX скончался, Алиеноре было всего два года. Конечно, у нее не могло остаться каких-либо воспоминаний о своем экстравагантном предке. Однако даже если не верить в то, что характер человека может передаваться по наследству, с трудом можно допустить то, что личность Алиеноры не испытала хотя бы минимального влияния со стороны ее деда, пускай даже она знала о нем только по рассказам. Такой человек никого не оставлял равнодушным.
У отца Алиеноры Гильома X, конечно, не было того гения, величия и размаха, коими обладал князь-трубадур. Гильом X не был поэтом, но при его дворе в Пуатье привечали трубадуров, которые продолжили и развили — каждый на свой лад — куртуазную поэзию, воспевающую любовь. При дворе Гильома, окситанская лирика смешалась с кельтскими мифами, благодаря которым на свет вскоре появятся первые куртуазные и рыцарские романы. Так, частому гостю двора Серкамону, написавшему поэму на смерть Гильома X, была известна история Тристана и Изольды, как и хулителю «ложной любви» Маркабрюну, который в своем «planh» (плаче), сочиненном чуть позже кончины герцога, писал, что отныне он чувствует себя «потерянным, как Артур». Такие упоминания свидетельствуют о знакомстве с, по крайней мере, некоторыми фрагментами мифов о короле Артуре, причем в той форме, которая бытовала задолго до того, как ее в 1138 г. переработал Гальфрид Монмутский. Об этих легендах поэты могли узнать от сочинителя Бледри (Брери), который несколькими годами ранее также посещал пуатевинский двор, и познакомил его с этими темами[43].
Не обладая той склонностью к провокациям, которая отличала его отца, Гильом, однако, тоже не особенно ладил с церковными властями и порой выходил из себя. В «Житии святого Бернарда» есть рассказ о том, как герцог отказался признать избрание в своих владениях нескольких епископов, посчитав, что они враждебно относятся к его политике. В конфликте папы Иннокентия с антипапой Анаклетом Гильом поддержал последнего, что стоило ему отлучения от церкви и даже интердикта, наложенного на его земли. Несмотря на это, Гильом не сдался. Тогда духовенство воззвало к Бернарду Клервоскому, умоляя этого непреклонного защитника Церкви заставить герцога покаяться. Составитель «Жития» останавливается на эпизоде, случившемся в 1135 г.: он, на его взгляд, наглядно свидетельствует о святости Бернарда и той власти, которую дала ему над людьми его вера. Однажды, когда Бернард служил мессу в Партене, Гильом, в сопровождении вооруженных воинов, дерзнул, как некогда его отец, подстеречь святого у ворот церкви. Извещенный о его прибытии Бернар вышел из храма, охваченный «священной яростью», воздев к небесам освященные дары Христовы; подойдя прямо к графу, он резко обратился к нему, требуя смириться перед лицом Царя небесного. О чудо! Пришедший в ужас граф Пуатье рухнул к ногам святого монаха, словно пораженный десницей божьей, и распростерся ниц, стеная и брызгая слюною, не в силах вымолвить ни слова. Панегирист, разумеется, отводит главную роль монаху, восторжествовавшему над нечестивым и непокорным князем-мирянином, заставившему того склониться перед Богом и «обратившему» грешника:
«Тогда божий человек приблизился и, толкнув ногой распростертого на земле герцога, приказал ему встать, выпрямиться и внимать приговору Бога: «Здесь, — сказал он, — находится епископ Пуатье, которого ты изгнал из его же церкви. Ступай, помирись с ним и, скрепив свой союз с ним священным поцелуем мира, верни ему его престол. После чего, умилостивив Бога, воздай ему славу вместо того, чтобы хулить его: сделай так, чтобы во всех твоих владениях вместо разногласий и распрей царила любовь к ближнему. Покорись папе Иннокентию; как повинуется ему вся Церковь, так и ты, в свою очередь, поспеши подчиниться этому понтифику, избранному Богом»[44].
На сей раз Гильом уступил. Не в этот ли момент он дал обет совершить паломничество в Сантьяго-де-Компостела, чтобы вымолить прощение за поношение Бога и Церкви? Приказал ли ему это Бернард? Хотел ли герцог, как утверждают некоторые хронисты, отправиться в Галисию, чтобы просить поддержки св. Иакова в борьбе против восставших аквитанских вассалов, в частности против Гильома Тайефера, графа Ангулемского? Так или иначе, в начале 1137 г. он отправился в путь, но заболел в дороге и умер на тридцать девятом году жизни. Произошло это в Сантьяго-де-Компостела, в страстную пятницу, уточняет «Хроника святого Максентия»[45]. Его прах покоится в соборе, у подножия алтаря святого.
У Гильома не осталось наследника мужского пола: его единственный сын Гильом л’Эгре умер в раннем возрасте семью годами ранее. У герцога остались лишь две дочери, старшая Алиенора и младшая Петронилла. Прежде чем отправиться в паломничество, чреватое опасностями даже для такого князя, как он, Гильом, скорее всего, принял все надлежащие меры. Действительно, в нашем распоряжении есть текст, содержащий предположительное «завещание Гильома». Подлинность этого источника остается под вопросом, однако он довольно точно воспроизводит действительность того момента. В присутствии епископа Пуатье, в длинной преамбуле, составленной в обычной покаянной манере, герцог напоминает о скоротечности жизни и говорит о своем страхе перед судом божьим; он раскаивается в бесчисленных грехах, совершенных по наущению дьявола. Затем Гильом выражает свою волю относительно дочерей:
