Справа было женское лицо – не совсем в профиль, но близко к тому. Ее неестественно синие стилизованные глаза источали похоть, один закрыт в сладострастном соблазнительном подмигивании. Губы у нее были пухлые и сочные, навевающие образы клиник с Парк-авеню и прочих эпицентров пластической хирургии, где коллагена как грязи. Она сосала величайшую клубничку в шоколадной глазури, когда-либо виденную в этих краях. И ее лучезарное лицо сулило знойный секс в наилучшем виде.

Нижние три фута устраняли всякие сомнения. Рекламный текст, выписанный крупными черными буквами, призывал и манил: «Самые интимные радости. Взрослые смогут утолить любые потребности».

На следующей неделе у выезда 55 откроется гипермаркет только для взрослых – двадцать тысяч квадратных футов распутства и фетишей. Этот транспарант прояснял то, о чем в последние полгода все гадали – что же возводится всего в нескольких километрах от Храмовой баптистской церкви.

Однако негодование только началось.

Фейетвилл 28312

В воскресенье пополудни

– Эй, Бисквит! – в переднюю часть комнаты прокладывала себе путь миссис Джейсон, женщина дебелая, выставив грудь вперед, как носовой обтекатель 747-го. – Что нам сказать детям?

Толпа в ожидании примолкла. Они – домовладельцы. Они – семьи военных, тянущихся к своему кусочку американской мечты. Но прежде всего они – родственные души, сплоченные общей проблемой.

Миссис Джейсон Локлир – испытанная местная активистка. Она постоянно проявляла себя, будь то при организации совместных вечеринок целого квартала или в борьбе с повышением налогов на жилища. А теперь созывала силы для схватки за жизнь подрастающего поколения района.

Родители набились в ее колониальный дом площадью 3100 квадратных футов с портиком по всему периметру, самый просторный в округе – единственную резиденцию с салоном в подарок от застройщика. Сообщество Либерти Пойнт Плантэйшнз пребывало на грани срыва.

По большей части застройка напоминала прочие пригороды у выезда 55. Дома единообразные, двухэтажные, с двумя гаражами и излишком красного кирпича. Разнообразие вносили лишь деревянные наличники – белые, синие и темно-зеленые, почти черные.

По передним дворам были разбросаны велосипеды. Газоны заросли росичкой. Под высокими соснами, усеивающими хвоей все вокруг, встречались не заросшие травой участки земли.

Общественный плавательный бассейн был чуточку маловат. Детишки вечно прыгали «бомбочкой» один другому на голову, и каждое лето совершались три-четыре звонка в службу спасения и происходили поездки в травмпункт из-за сломанных костей. Либерти Пойнт Плантэйшнз было местом, где молодые семьи могли бы состариться – если бы не ротация действующей армии, перебрасывающая всех с места на место каждые несколько лет.

Сегодня же соседи позабыли о традиционных жалобах пригородов Юга. Чьи там дети задирают других. Чьи там собаки угрожают окружающим – или заприте, или усыпите. Кто там подымает слишком много шума – либо гулянками всю ночь напролет, либо давя на клаксон перед домом, чтобы поторопить детей в школу, церковь или еще куда-либо. Все до последнего человека – и мужчины, и женщины – объявили войну общему врагу:

«Самым интимным радостям».

Бисквит Хьюз озирал толпу пылающим взором, насупив брови и сжав кулаки. Росту он был немалого, однако своими габаритами страха не внушал, относясь скорее к категории плюшевых мишек. Каждое утро его расплывшееся тело появлялось в «Деннис»[11].

Бекон, колбаски, яичница, сироп, сбитое масло и стопка блинчиков… Бисквит считал, что завтрак «Большого шлема» – единственный достойный способ встретить день. Потребление калорий просто чудовищное, целых 1100 единиц этой вредной энергии, но он считал, что заказанный вдогонку йогурт переводит пищу в разряд здоровой.

Следующие минут пять, понимал он, будут критическими. Надо проявлять деликатность, подбирая слова с дипломатическим искусством всех посланников ООН, вместе взятых. Потому что ему предстояло вот-вот сбросить на Либерти Пойнт Плантэйшнз вторую информационную бомбу, причем куда большей взрывной силы, чем кошмарный рекламный щит, маячащий над I-95.

Интересно, многие ли из собравшихся ночью спали, гадал Бисквит. Или торчали всю ночь на задних дворах, глазея на чудовищные алые губы, ярко освещенные и похотливые. Или изливали душу своим священникам все утро, кипя гневом, молясь и ломая голову, что же будет с их округой, некогда казавшейся вполне безопасным местом.

На следующей неделе выезд 55 станет местом стремлений, влекущим дальнобойщиков из Нью-Джерси купить знойные фильмы и принять ледяной душ. Уж тут никаких сомнений: покамест местная публика еще сдерживает свои эмоции, но его откровение повергнет их в такое неистовство, какого в округе Камберленд еще не видывали.

Аллан Хьюз по прозвищу «Бисквит» – отнюдь не самый ловкий адвокат в Фейетвилле. Нелады с законом у него начались еще со старших классов. После «Бури в пустыне» и четырех лет службы в армии он с грехом пополам окончил юридическую школу Нормана Эдриена Уиггинса, пока та находилась в Бис-Крик.

Городишко был засушливый, а от занятий – рафинированного, мучительного языка профессоров, долдонивших и долдонивших свое, – у него сводило зубы. То, как они размывали грань между добром и злом, доставало его донельзя.

Не самый ловкий адвокат. Но и не самый захудалый. Не самый беспощадный. Зато самый упертый. Бисквит следовал букве закона, опираясь на свои убеждения и совесть, а не на логику или исследование фактов. Он был адвокатом, повергавшим в восторг всех обездоленных, некогда не сходившим с первой полосы «Фейетвилл Обсервер», надеждой простых граждан, пострадавших от загребущих лап большого бизнеса.

Четырьмя годами ранее Бисквит подал иск против «Кавенер Ленд Девелопмент» – компании, вошедшей в листинг NASDAQ, расквартированной в Калабасасе, Калифорния. Он подал групповой иск от имени четырнадцати домовладельцев из Ривервуд-Саут близ Форт-Брэгга. Семьи из того района жаловались на халтурную работу застройщика, что крыши у них текут, как решето, при каждом дожде. Плесень и грибы растут повсюду.

Партнеры по его бывшей адвокатской конторе посоветовали поставить на деле крест.

– Нам никогда не заплатят.

– Дело не в деньгах, – доказывал Бисквит. – Мой старик служил. И я не стану тут рассиживаться, глядя, как кучка кретинов из Калифорнии обирает наших сержант-майоров. Я возбуждаю дело – с вами или без вас.

Без.

Старший партнер, фигурально выражаясь, дал Бисквиту под зад коленом прямо на месте.

– Мы наняли вас заключать сделки с недвижимостью, а не ввязываться в тяжбы, в которых если кто и может победить, то уж вы в распоследнюю очередь.

Бисквит совладал с сильным желанием сказать: «Пошел на хрен, золотце».

Он взялся за дело вопреки всяким шансам и вел его из полинезийского тики-бара под Брэггом, принадлежавшего ему на паях с зятем[12]. В распоряжении «Кавенер» было больше денег и следователей. Больше наемных убийц, всех до единого выходцев из Гарварда и Йеля. Все больше, и больше, и больше. Они были компетентными оппонентами, матерыми юристами, а он надрал им в суде задницы.

Кроме бедствующих семей, в Бисквита верили очень немногие. А те жили в поросших плесенью домах с сырыми фундаментами и без рубероида под черепицей. Им надо было верить хоть в кого-нибудь – в кого угодно, – а он оказался единственным адвокатом, пожелавшим взяться за дело с оплатой по результату.

А еще на него надеялась Вера Энн Хьюз. Она всегда говорила мужу: «Ты сможешь выиграть это дело».

Свои посредственные адвокатские навыки Бисквит компенсировал тщательностью изысканий. Он опросил всех до единого – все семьи в районе, строительных инспекторов и клерков городского управления. Он прогуглил[13] всю верхушку руководства «Кавенер», изучая их прошлое под лупой до тошноты. Он выискивал песчинку, крошку, хоть какую-нибудь мелочь, способную дать его клиентам преимущество.