Фу. Она сдобрила эти слова патокой своего тягучего южного акцента. Ну, вот тебе и дипломатическое изящество. Уложила меня прямо наповал. Я и не знал, что сказать. И потому не сказал ничего – лучшая стратегия в отношении сомнительных речей.

– И поделом ей, – голос женщины вдруг взмыл, как неожиданный летний шквал. – Она мне не нравится. И никогда не нравилась. И хорошо, что папочка дал решающий голос тебе. Потому что мы ни за что и ни в чем не согласимся.

Опасность, Уилл Робинсон.

– Клэр, мне ДжоДжо нравится.

– Меня от нее тошнит.

– Почему?

– Она примчалась сюда из Сан-Диего. И не успела я и глазом моргнуть, как она уже кувыркалась с отцом на кровати моей матери, относясь ко мне, как к ребенку.

– ДжоДжо всего на шесть лет старше тебя.

– Вот я и говорю, – Клэр постучала по своему пустому бокалу.

Я наполнил его до той черты, где изгибы хрусталя предсказывают головную боль поутру.

– Но проблем на заседаниях совета не будет, так ведь?

– Надеюсь, что нет, – беззаботно отозвалась собеседница.

Какое-то время мы сидели молча. Она хотела посплетничать, но тут уж я был пас. Попивая свое вино, мы сидели на скамейке порознь. Прежнее волшебство вечера рассеялось без следа. Наконец Клэр нарушила молчание малость покаянным тоном:

– Считаешь меня ужасной?

– Палмеру твое отношение к ней пришлось бы не по душе.

– Сомневаюсь, что тут можно что-нибудь изменить.

– Почему это?

– ДжоДжо вылетела с полуострова, – глаза Клэр победно сверкнули. А может, вызывающе.

– В каком смысле?

– Папа оставил мне дом на Южной Бэттери плюс десять миллионов в трасте на его вечное содержание.

– А ДжоДжо?

– Ей досталось наше жилье на Салливанс-Айленд.

– Пляжный дом великолепен.

– Держу пари, она рвет и мечет.

– Ты шутишь?

– Ее выдворили с Южной Бэттери, – растолковала Клэр. – А я въезжаю туда.

– Изгнанием такое вряд ли назовешь.

– Почти то же самое.

– А как отец поступил с антиквариатом? – осведомился я, вспоминая их бесчисленные поездки на «Сотбис».

– Оставил мне.

– Даже то, что выбрала ДжоДжо?

– Ага.

– Еще что-нибудь она получила?

– Десять миллионов.

– Да как можно рвать и метать из-за десяти миллионов и пляжного дома?

Все-таки мы живем в разных мирах.

– Ты же видел, как ДжоДжо швыряется деньгами, – ответила Клэр. – С частными самолетами она может распроститься.

– Остальное досталось тебе? – не удержался я. Слова сорвались с языка, минуя мозг.

– Не совсем. Папа оставил мне десять миллионов.

Хм. Значит, всего 20 миллионов долларов в ценных бумагах. Однако спросил я о недвижимости, что казалось более тактичным.

– А в чем проблема с домом на Южной Бэттери?

– В гордыне, – пояснила Клэр. – ДжоДжо съезжает, и ее шикарному образу жизни приходит конец. А я тем временем получаю дом, десять миллионов на его содержание, столько же на мое имя и кое-что еще.

– Что же?

– Мне как-то неловко, – с робким видом заметила она.

– Говори, что уж тут.

– Еще двадцать миллионов в трасте для моих детей.

– У тебя их нет.

– Пока, – просияла Клэр ослепительной улыбкой, чуточку кокетливой. – Но я над этим работаю. И правильно, потому что на кладбище еще шестьдесят одно наше семейное место.

– У вашей семьи их так много?

– Помнишь большой холм, поросший травой под дубом на кладбище?

– Да.

– Он наш. Когда умерла мама, папочка купил шестьдесят четыре участка. Участок у нее. Один у него. И теперь мне придется постараться.

– Это два участка. А ты сказала, что остался шестьдесят один.

– Там есть место для ДжоДжо.

Настала моя очередь проявить дипломатичность.

– Она горюет, как и все остальные.

– Ты слишком добр.

– Как и сказал раньше. ДжоДжо мне нравится.

– Она только что получила от ворот поворот.

– От ворот поворот?

– Эта дама была просто его увлечением, – Клэр скрестила руки. – Детей у них нет, и теперь она съезжает из родового дома. Она не одна из нас.

– Несправедливо.

– С собакой было бы куда проще, если папочке нужна была сучка.

Мои попытки посеять мир летели под откос. Настало время испробовать прагматичный подход.

– В Фонде Пальметто вы с ДжоДжо на равных.

– Потому-то ты и нужен мне в правлении.

Я не представлял, что сказать. Вместо того снова пригубил вина, и мы вдвоем погрузились в молчание. Я – думая о предстоящей работе и гадая, что же произошло с дамой, в детстве дружившей со всеми напропалую. Клэр – переживая из-за отца и его жены.

И впервые в жизни я почувствовал себя одним из своих. Вот только теперь не был уверен, что бомонд старого Чарльстона, предмет вожделений моего детства, мне подходит. Спустя уйму времени Клэр подвинулась по скамейке и положила голову на мое плечо. Почувствовав, что тело ее вздрагивает, я понял, что она плачет.

– Чувствую себя просто дерьмово, – всхлипнула женщина, будто добавляя к своим слезам восклицательный знак.

Что может сделать друг?

Кто дает мало, тот и получает мало. Кто помогает, тот может и попросить о помощи. Нужно больше общаться. Раскрывать душу другу. Так говорит Энни. Как и мой психотерапевт. Они считают, что при моей восприимчивости выходить в люди нечего и думать. И велят мне перестать «строить из себя O’Рурка».

Вообще-то так выражается Энни. Мой мозгоправ в жизни такого не скажет. Они говорят, что раскрываться перед друзьями, чтобы выдать некоторые из своих слабостей – в порядке вещей. Но я не знал толком, что делать.

Здесь, в саду я обнимал плачущую подругу. Кажется, даже поинтересовался у нее: «Ты в норме?»

Вроде бы она ответила, но что – не помню. Мы долго сидели, и ночь становилась холоднее с каждым часом. И я перестал осуждать Клэр Кинкейд или пытаться понять, в кого она превратилась.

Мы прикончили бутылку вина. Помнится, последнее, что я сказал перед возвращением в отель, было:

– Мы сдюжим.

Южная Бэттери-стрит

Пятница

Поутру, закинувшись тремя таблетками «Адвила», я сидел с ДжоДжо на галерее второго этажа родового дома Палмера Кинкейда. Потолочные вентиляторы все кружили и кружили, взбивая мешанину из пыльцы амброзии и москитов. Мы потягивали капучино, устремив взгляды на обширную Чарльстонскую гавань. Ее такса Холи спала на спине, растопырив лапы и видя во сне, как ей почесывают брюхо.

Я испытывал СДВГ[38], в голове моей беспорядочно клубились мысли вчерашней ночи и раннего утра. Противопохмельное средство еще не полностью подействовало. Я пытался сосредоточиться. Но морские виды – подернутые рябью воды и изредка проплывающие парусные яхты – все время меня отвлекали. На чарльстонцах, решил я, лежит уникальная ответственность. Старинные семьи не столько владеют городом, сколько тащат его в современность, как бы тот ни сопротивлялся.

Вдали виднелся форт Самтер – то самое место, где войска Конфедерации впервые атаковали северян в 1861 году. Остров показался мне предвестником грядущего. Вполне может статься, что в качестве попечителя Фонда Пальметто я вот-вот ввяжусь во вторую гражданскую войну. Потому-то и пришел повидаться с ДжоДжо.

– Как ты, ничего?

– Примерно как и следовало ожидать, – непроницаемо черные очки ДжоДжо скрывали глаза, будто повязка. – Не могу поверить, что Палмера больше нет.

– Я тоже.

– Он любил ходить под парусом по ночам, – заметила она с грустью в голосе и обратила лицо к морю. – Приходил домой под утро, за милю разя креветками, солью и винным перегаром. А этот дурацкий соус-коктейль! Он выводил меня из себя.

Помолчав, ДжоДжо отхлебнула из своей чашки. Я не отозвался ни словом, просто слушал. Вообразил, как ее карие глаза обшаривают гавань, отыскивая воспоминания о Палмере у руля «Забияки». А может, она думала о ребенке, которым они так и не обзавелись. Слова Клэр, сказанные вчера ночью, все еще вертелись у меня в голове: