Перед ним стоял Фаустов выбор, то бишь никакого выбора. Мысль об этом обратилась в сущую пытку, пожирающую мозг, будто огненные муравьи. Если Палмер поступит по совести и расколется, ДжоДжо и Клэр отправятся за решетку. Он тоже, но не суть важно. Если же он будет держать рот на замке, неизвестно, что произойдет. Последствия могут оказаться несравненно хуже, чем пара-тройка лет в тюрьме.

В самом деле. Поди скажи, на что способны его «партнеры». Когда-то они выставляли себя его союзниками. Но играли по другим правилам, и Палмер стал помехой. И понимает это. И они понимают. А в их мирке это означает, что его можно пустить в расход.

Мужчина слышал биение собственного сердца. Чувствовал, как пот стекает по лбу. И чуял запах собственного страха.

Да что ж они за люди?

Фонд Пальметто[5] некогда сулил большие надежды. Это детище Палмера, его дар Чарльстону. На этом здании он не экономил, хотя экономия – основной принцип застройщиков. Благодаря ей небольшой выделенный бюджет легко растягивается. Но серьезные проблемы могут возникнуть у тех, кто будет принимать такой дом или жить в нем.

Те дни миновали.

Палмер заработал свои деньги – достаточно, чтобы содержать не одно поколение Кинкейдов. И теперь искал отпущения грехов. Фонд Пальметто сулил стать его дорогим наследием, которое со временем можно так приумножить, что оно оправдает любые не самые честные дела. Эта организация была чем-то большим, нежели просто трастом, образованным с помощью вороха юридических документов. Она была живым, дышащим существом. И открывала ему путь в бессмертие.

Являя собой источник благотворительности, Фонд Пальметто служил всем, кому мог понадобиться. Он принимал пожертвования и давал субсидии сообразно пожеланиям дарителя. Оказывал бухгалтерские, инвестиционные и административные услуги. Давал любым семействам возможность заниматься благотворительностью в течение сколь угодно длительного времени без досадной возни с бумагами. Палмер пожертвовал первые 10 миллионов долларов и обещал, что потом будет еще более щедрым.

И вот теперь его мечта вернуть долг обществу и помочь другим поступить точно так же превратилась в издевательство. В насмешку, о которой никто и не догадывается. В то самое время, когда мир бизнесмена рушится на глазах, весь Чарльстон чествует Кинкейдов, потому что снаружи все выглядит прямо лучше некуда.

В местных кругах имя Палмера стало синонимом великодушия. Репутация мужчины превзошла все возможные пределы. В качестве председателя совета попечителей Фонда Пальметто он подписывал все чеки до единого – будь то его собственные дары или исполнение пожеланий других филантропов.

Взять хотя бы пожертвование 100 тысяч долларов Чарльстонскому колледжу: Дарлен Симпкинс предпочла остаться анонимной, так что он направил ее дар через Фонд Пальметто. Палмер подписал чек, отозвавшийся благодарственным письмом директора колледжа по развитию, написанным собственноручно. То же самое и с Фестивалем Сполето, Мемориалом Холокоста на Мэрион-сквайр, не говоря уж о нескольких десятках прочих некоммерческих организаций по всему городу. Все это были благие деяния. И Палмер с радостью принимал благодарности, хотя сам непосредственного отношения к дарениям не имел.

Впрочем, и его семейство на дары не скупилось. Именно деньги Кинкейдов создали критическую массу в Фонде Пальметто. ДжоДжо недавно завершила реконструкцию Собора Св. Иоанна Крестителя. Палмер финансировал новое крыло Аквариума Южной Каролины. А Клэр занялась благотворительностью в Чарльстонском библиотечном обществе. Местные жители воспринимали организацию Палмера как защиту их жизненного оплота – южные манеры, оштукатуренные дома, традиционный стиль жизни – от любых веяний нового.

Скоро всеобщему признанию придет конец, понимал Палмер. Если просочится хоть словечко, весь город будет презирать Кинкейдов и шептаться у них за спинами. Не без труда он вскарабкался на ноги и заковылял через холл к кабинету дочери, чувствуя навалившееся на плечи бремя всех своих шестидесяти шести лет до последнего.

Как же мог я свалять такого дурака?

Клэр – вице-президент Фонда Пальметто по развитию. Ее дело – выявлять семьи, готовые расстаться хотя бы с 5 тысячами долларов, и помочь им направить свои пожертвования на медицинские исследования, на поддержку социально незащищенных детей – да куда угодно.

С жертвователями она держится искренне и пылко, заставляя их раскошеливаться по полной программе. Она заставляет семьи поверить в мощь благодеяний. Растолковывает им, насколько важна культура филантропии в семейной жизни. Клэр Кинкейд верят абсолютно все.

Друзья Палмера частенько говаривали, что она станет «потрясающей мамой», и эта высочайшая похвала не могла его не радовать.

– До понедельника, солнышко, – собрав всю волю в кулак, он разыграл хорошую мину.

Бросив взгляд на часы, Клэр нахмурилась с наигранным неодобрением.

– И куда же это вы направились, мистер?

Палмера всегда изумляло, как его дочь умудряется сохранять свежесть – и в одежде, и в настроении – на протяжении всего душного сентябрьского дня. Шелковистые каштановые волосы средней длины аккуратно уложены. Взгляд добрый, ни капельки не осуждающий. Кожа гладкая, без изъянов. Заботы и тревоги светской жизни словно не коснулись дочери. С возрастом она становится все более обходительной, как и ее мать, всегда находившая теплое слово для каждого.

– Отплываю вечером на «Забияке», – он утер лоб платком.

– О, забавно. А мне можно?

– Не сегодня, солнышко.

– У Микки я и спрашивать не буду, – настаивала она, чувствуя себя чуточку уязвленной.

Последний дружок Клэр – сущий индюк. Палмер скорее перерезал бы себе вены, чем провел с этим субъектом в море хоть пять минут. Но удержался от соблазна высказать нелестный комментарий.

Улыбнувшись с сияющим взором, хотя под ложечкой мучительно засосало, Палмер покачал головой.

– Он тоже не приглашен.

– Что-нибудь не так?

– Не-а.

Клэр помедлила. Ответ отца прозвучал чересчур беззаботно, чтобы успокоить ее.

– Ты что-то не в себе.

– Сегодня вечером мне надо капельку простора.

Этажом ниже Палмер наведался в кабинет ДжоДжо с высокими потолками и стенами насыщенного шоколадно-коричневого цвета. Ее такса Холли, наделенная душой крупного пса, втиснутой в крохотное тельце, подскочила и обнюхала ботинки Кинкейда, молотя хвостом, как ненормальная.

ДжоДжо сидела на мягкой кушетке, обтянутой красным чинцем, подобрав под себя ноги, обутые в туфельки Джимми Чу, и тараторила в микрофон гарнитуры по-испански с такой скоростью, что Палмер даже не мог разобрать, где кончается одно предложение и начинается следующее.

Он изучал этот язык на протяжении всех старших классов. И не раз убеждался, что только потратил время впустую. Порой ДжоДжо поддразнивала его, с непроницаемым видом произнося протяжным, неспешным испанским, который приберегала для иностранцев: «Usted habla español como un gringo»[6].

Увидев его, ДжоДжо спрыгнула с кушетки, вонзив в пол четырехдюймовые каблуки. Не прерывая разговора по телефону, не сбившись со слога, не приостановившись даже на долю секунды, Палмер одними губами выговорил: «Я иду в море», – после чего она поправила мужчине волосы, сдвинула гарнитуру и смачно поцеловала в губы.

ДжоДжо утерла с его губ следы «Малинового румянца» – своего любимого оттенка губной помады. Ее искусное прикосновение граничило с любовной лаской, хотя на самом деле просто выражало привязанность.

– Qué pasa? Qué pasa?[7] – Эхом откликнулась она в микрофон, счастливая и возбужденная, не в силах сдержать свой энтузиазм.

Вместе они являли странную парочку. И дело не столько в возрастной разнице: ДжоДжо тридцать девять, а у него протез тазобедренного сустава. Дело в том, как они шагали по жизни. Палмер – классический южный джентльмен, никогда не суетящийся, всегда неспешный и методичный, словно Земля готова придержать свое вращение, пока он ее не нагонит. Она же – подвижная, трогательная, говорливая и соблазнительная.