27 сентября 1915 Биарриц II. Пламена Парижа Весна («Мы дни на дни покорно нижем…») Мы дни на дни покорно нижем. Даль не светла и не темна. Над замирающим Парижем Плывет весна… и не весна. В жемчужных утрах, в зорях рдяных Ни радости, ни грусти нет; На зацветающих каштанах И лист – не лист, и цвет – не цвет. Неуловимо-беспокойна, Бессолнечно-просветлена, Неопьяненно и не стройно Взмывает жданная волна. Душа болит в краю бездомном; Молчит, и слушает, и ждет… Сама природа в этот год Изнемогла в бореньи темном. 26 апреля 1915
Париж Париж в январе 1915 г Всё тот же он во дни войны, В часы тревог, в минуты боли… Как будто грезит те же сны И плавит в горнах те же воли. Всё те же крики продавцов И гул толпы, глухой и дальний. Лишь голос уличных певцов Звучит пустынней и печальней. Да ловит глаз в потоках лиц Решимость сдвинутых надбровий, Улыбки маленьких блудниц, Войной одетых в траур вдовий; Решетки запертых окон Да на фасадах полинялых Трофеи праздничных знамен, В дождях и ветре обветшалых. А по ночам безглазый мрак В провалах улиц долго бродит, Напоминая всем, что враг Не побежден и не отходит. Да светы небо стерегут, Да ветр доносит запах пашни, И беспокойно-долгий гуд Идет от Эйфелевой башни. Она чрез океаны шлет То бег часов, то весть возмездья, И сквозь железный переплет Сверкают зимние созвездья. 19 февраля 1915 Париж Цеппелины над Парижем Весь день звучали сверху струны И гуды стерегущих птиц. А после ночь писала руны, И взмахи световых ресниц Чертили небо. От окрестных Полей поднялся мрак и лёг. Тогда в ущельях улиц тесных Заголосил тревожный рог… И было видно: осветленный Сияньем бледного венца, Как ствол дорической колонны, Висел в созвездии Тельца Корабль. С земли взвивались змеи, Высоко бил фонтан комет И гас средь звезд Кассиопеи. Внизу несомый малый свет Строений колыхал громады; Но взрывов гул и ядр поток Ни звездной тиши, ни прохлады Весенней – превозмочь не мог. 18 апреля 1915 Париж Реймская богоматерь Vuе de trois-quarts, la Cathédrale de Reims évoque une grande figure de femme agenouillée, en priére. В минуты грусти просветленной Народы созерцать могли Ее – коленопреклоненной Средь виноградников Земли. И всех, кто сном земли недужен, Ее целила благодать, И шли волхвы, чтоб увидать Ее – жемчужину жемчужин. Она несла свою печаль, Одета в каменные ткани, Прозрачно-серые, как даль Спокойных овидей Шампани. И соткан был ее покров Из жемчуга лугов поемных, Туманных утр и облаков, Дождей хрустальных, ливней темных. Одежд ее чудесный сон, Небесным светом опален, Горел в сияньи малых радуг, Сердца мерцали алых роз, И светотень курчавых складок Струилась прядями волос. Земными создана руками, Ее лугами и реками, Ее предутренними снами, Ее вечерней тишиной. …И, обнажив, ее распяли… Огонь лизал и стрелы рвали Святую плоть… Но по ночам, В порыве безысходной муки, Ее обугленные руки Простерты к зимним небесам. 19 февраля 1915 Париж Lutetia Parisiorum «Fluctuat nес mergitur»[16] Париж, Царьград и Рим – кариатиды При входе в храм! Вам – солнцам-городам, Кольцеобразно легшим по водам, Завещан мир. В вас семя Атлантиды Дало росток. Пророки и друиды Во тьме лесов таили Девы храм, А на реке, на месте Notre-Dame Священник пел заутрени Изиды. Париж! Париж! К какой плывет судьбе Ладья Озириса в твоем гербе С полночным грузом солнечного диска? Кто закрепил на площади твоей Драконью кровь волхвов и королей Луксорского печатью обелиска? 22 апреля 1915
Париж Парижу Неслись года, как клочья белой пены… Ты жил во мне, меняя облик свой; И, уносимый встречною волной, Я шел опять в твои замкнуться стены. Но никогда сквозь жизни перемены Такой пронзенной не любил тоской Я каждый камень вещей мостовой И каждый дом на набережных Сены. И никогда в дни юности моей Не чувствовал сильнее и больней Твой древний яд отстоенной печали На дне дворов, под крышами мансард, Где юный Дант и отрок Бонапарт Своей мечты миры в себе качали. вернуться Видимый на три четверти, Реймский собор напоминает фигуру огромной женщины, коленопреклоненной, в молитве. Роден (фр.). |
