<1904 Париж> Кровь Посвящение на книге «Эрос…» В моей крови – слепой Двойник. Он редко кажет дымный лик, – Тревожный, вещий, сокровенный. Приникнул ухом… Где ты, пленный? И мысль рванулась… и молчит. На дне глухая кровь стучит… Стучит – бежит… Стучит – бежит… Слепой огонь во мне струит. Огонь древней, чем пламя звезд, В ней память темных, старых мест. В ней пламень черный, пламень древний. В ней тьма горит, в ней света нет, Она властительней и гневней, Чем вихрь сияющих планет. Слепой Двойник! Мой Пращур пленный! Властитель мне невнятных грез! С какой покинутой вселенной Ты тайны душные принес? Зачем во тьму кровосмешений, К соприкасаньям алых жал Меня – Эдипа, ты послал Искать зловещих откровений? 1907 Петербург Сатурн На тверди видимой алмазно и лазурно Созвездий медленных мерцает бледный свет. Но в небе времени снопы иных планет Несутся кольцами и в безднах гибнут бурно. Пусть темной памяти источенная урна Их пепел огненный развеяла как бред – В седмичном круге дней горит их беглый след. О, пращур Лун и Солнц, вселенная Сатурна! Где ткало в дымных снах сознание-паук Живые ткани тел, но тело было – звук, Где лился музыкой, непознанной для слуха, Творящих числ и воль мерцающий поток, Где в горьком сердце тьмы сгущался звездный сок, Что темным языком лепечет в венах глухо. 1907 Петербург Солнце Святое око дня, тоскующий гигант! Я сам в своей груди носил твой пламень пленный, Пронизан зрением, как белый бриллиант, В багровой тьме рождавшейся вселенной. Но ты, всезрящее, покинуло меня, И я внутри ослеп, вернувшись в чресла ночи. И вот простерли мы к тебе – истоку Дня – Земля – свои цветы и я – слепые очи. Невозвратимое! Ты гаснешь в высоте, Лучи призывные кидая издалека. Но я в своей душе возжгу иное око И землю поведу к сияющей мечте! 1907 Петербург Грот нимф О, странник-человек! Познай Священный Грот И надпись скорбную «Amori et dolori» [6]. Из бездны хаоса, сквозь огненное море, В пещеры времени влечет водоворот. Но смертным и богам отверст различный вход: Любовь – тропа одним, другим дорога – горе. И каждый припадет к сияющей амфоре, Где тайной Эроса хранится вещий мед. Отмечен вход людей оливою ветвистой – В пещере влажных нимф, таинственной и мглистой, Где вечные ключи рокочут в тайниках, Где пчелы в темноте слагают сотов грани, Наяды вечно ткут на каменных станках Одежды жертвенной пурпуровые ткани. 1907 Коктебель Руанский собор Анне Рудольфовне Минцловой Руан 24 июля 1905 г 1 Ночь Вечер за днем беспокойным. Город, как уголь, зардел, Веет прерывистым, знойным, Рдяным дыханием тел. Плавны, как пение хора, Прочь от земли и огней Высятся дуги собора К светлым пространствам ночей. В тверди сияюще-синей, В звездной алмазной пыли, Нити стремительных линий Серые сети сплели. В горний простор без усилья Взвились громады камней… Птичьи упругие крылья – Крылья у старых церквей! 1907 2 Лиловые лучи О, фиолетовые грозы, Вы – тень алмазной белизны! Две аметистовые Розы Сияют с горней вышины. Дымится кровь огнем багровым, Рубины рдеют винных лоз, Но я молюсь лучам лиловым, Пронзившим сердце вечных Роз. И я склоняюсь на ступени, К лиловым пятнам темных плит, Дождем фиалок и сирени Во тьме сияющей облит. И храма древние колонны Горят фиалковым огнем. Как аметист, глаза бессонны И сожжены лиловым днем. 1907 3 Вечерние стекла Гаснет день. В соборе всё поблекло. Дымный камень лиловат и сер. И цветами отцветают стекла В глубине готических пещер. Темным светом вытканные ткани, Страстных душ венчальная фата, В них рубин вина, возникший в Кане, Алость роз, расцветших у креста, Хризолит осенний и пьянящий, Мед полудней – царственный янтарь, Аметист – молитвенный алтарь, И сапфир, испуганный и зрящий. В них горит вечерний океан, В них призыв далекого набата, В них глухой, торжественный орган, В них душа стоцветная распята. Тем, чей путь таинственно суров, Чья душа тоскою осиянна, Вы – цветы осенних вечеров, Поздних зорь далекая Осанна. |
