– Мы нашли борга и обезвредили. Причем без помощи Рикассо.

– Он не виноват, что борг сбежал, – заявил Кильон. – Это случилось в моем присутствии, хотя и моей вины здесь нет.

– Объяснишь все коммандеру Спате. Начальник охраны приказал взять вас под стражу и привести к нему. – Авиатор улыбнулся своему молодому спутнику. – Вовремя мы подоспели, да?

Кильон знал, что сопротивляться бесполезно: авиаторов распалила перспектива стремительной смены власти, тем более что, если дойдет до кровопролития, их к ответу не призовут. Молодого ройщика лишили полномочий охранника, авиаторы Спаты повели Кильона и его спутниц обратно в главную часть гондолы, потом к корме. Там было по-прежнему тихо, всполошенные ройщики возвращались кто в каюты, кто на место службы, успокоенные тем, что ЧП, не говоря о политических волнениях, которые оно вызывало, закончилось.

Кильона со спутницами привели в обзорную комнату у кормы. Оконные панели были выбиты или изрешечены шальными пулями. Не хватало панели и в задней стене – там борг выбрался из подполья. Какой-то авиатор испуганно целился в темную брешь, хотя борга уже поймали и обезвредили. Он лежал на устланном ковром полу, вокруг полукругом выстроились Спата и его сторонники. Тут же стоял Рикассо – свободу его не ограничивали, на прицеле не держали, но силой заставили подчиняться вооруженным оппозиционерам, захватившим власть в этой части корабля. Лицо его налилось кровью, глаза едва не вылезали из орбит, во взгляде читалось потрясение. Судя по помятой одежде, обращались с ним без особого пиетета. Коммандер Спата пинал поверженного борга глянцевым носком ботинка. Лишенный конечностей тот корчился на полу, из металлического корпуса вываливались блестящие внутренности, механические глаза щелкали и гудели в глазницах. В него стреляли из ружей, из арбалетов, но борг был еще жив.

Обильно потеющий Спата кивнул пришедшим:

– Прекрасно! Вы часом не собирались покидать корабль?

– Что случилось, известно нам обоим, – отозвался Кильон.

– Случилось то, что кризис едва не захлестнул этот корабль, – изрек Спата. – Если бы не находчивость сотрудников службы охраны, последствия могли стать катастрофическими. Впрочем, ты ведь так и планировал, да?

– Я планировал помочь Рикассо создать сыворотку, необходимую для спасения Клинка. – Кильон оглядел собравшихся, прикидывая, у кого такая версия вызовет сочувствие. – Я занимался только этим. Больше ничем.

Спата поджал губы: неубедительно, мол, совершенно неубедительно.

– Доктор, разве ты не получил доступ в лабораторию? Разве Рикассо не дал тебе возможность бывать там, прекрасно понимая, сколь опасны его борги?

– Я доверял Кильону, – проговорил Рикассо. – И сейчас доверяю.

– Привезти этих тварей в Рой было уже рискованно, – заявил Спата. – А передавать ключ постороннему – практически халатность.

– Кильон от смерти ройщиков спасал. Нужно благодарить его, а не подозревать. – Теперь уже Рикассо оглядывал собравшихся, высматривая союзников. – Я прекрасно понимаю, что здесь происходит. Кильона подставили, чтобы очернить меня. Только он здесь ни при чем.

– Где передние конечности борга? – спросил Кильон.

– Почему это тебя волнует? – вкрадчиво произнес Спата.

– У борга отсутствовали только задние конечности, когда… Давайте начистоту: когда вы проникли в лабораторию и заставили меня выпустить его.

– На твоем месте я не разбрасывался бы такими обвинениями, – посоветовал Спата и улыбнулся соратникам, будто ожидая, что они оценят шутку.

Тут из решетки переговорного устройства послышался скрежет. Резкий, хриплый голос, усиленный резонаторами, стал практически неузнаваем. Но Кильон догадался, что говорит Аграф.

– Я в лаборатории. Боюсь, у нас тут проблемы. Похоже, мерзавец вернулся и взломал дверь. Все клетки открыты. Повторяю: все клетки открыты. Все борги на свободе.

Тут Рикассо сделал нечто, чего Кильон от него не ожидал. Мощный бросок разъяренного медведя – Рикассо буквально стряхнул охранников и, не дав никому опомниться, сорвал трубку переговорного устройства со стены и поднес к губам:

– Слушай меня, Аграф. На корабле путч. Передай Куртане. Она сообразит, что делать. Главное, чтобы это безобразие не вышло за пределы «Переливницы ивовой»!

Конец фразы Рикассо выкрикнул, потому что трубку вырвали у него из рук, а самого его оттащили от стены.

– Тебя услышат все, – пообещал Спата. – Не только Аграф и те, кто рядом с ним.

– На это я и рассчитываю, – отозвался Рикассо. – А ты в ответ на мое заявление можешь объявить тревогу по всему кораблю. Борги последнего слова еще не сказали, даже не надейся. Думаешь, почему вы этого так легко прищучили?

От волнения у Спаты задрожали губы.

– Мы загнали его в угол.

– Вы загнали в угол калеку. Угадай, где его передние конечности! Я объясню. Их разобрали другие борги. Вытрясли из бедняги все, что можно сожрать, а объедки вам подбросили. Борги такие! Зато теперь на корабле есть борг с полноценным опорно-двигательным аппаратом.

Тик у Спаты стал еще сильнее.

– Дай мне трубку, – откашлявшись, велел он соратнику, хотя вполне мог дотянуться сам. – Это… говорит коммандер Спата. Сбежавшие борги… еще не обезврежены. Всем служащим и гражданским лицам проявлять максимальную бдительность.

– Может, повременишь с путчем? – предложила Мерока. – Хотя бы до тех пор, пока на корабле бардак не уляжется?

Так Мерока заслужила тычок ложем арбалета в живот и скрючилась от боли, наверняка усиленной старой раной.

– Вот это уже лишнее, – проговорил Кильон.

– Осторожнее, доктор, – посоветовал Спата. – В твоем положении нужно следить за каждым словом. – Коммандер повернулся к авиаторам, которые привели Кильона и спутниц. – Давайте сюда девчонку.

Калис вцепилась было в дочь, но девочку вырвали из ее объятий и поволокли к Спате.

– Они тебе дороги? – спросил Спата Кильона.

– Они человеческие существа.

– Мать – точно. Насчет дочери не уверен. – Спата глянул на Калис. – Не возражаешь?

Раз – и он одной рукой осторожно, но крепко схватил Нимчу за голову, другой разделил ей волосы на пробор.

– Знак ведь настоящий? Такой четкий, аккуратный. Разумеется, сейчас хорошо не рассмотришь: мешают волосы.

– Это просто родимое пятно, – заверил Кильон.

– Конечно, доктор, что ж еще? Вот только это очень странное, неестественно аккуратное родимое пятно.

– Оставь ее! – потребовала Калис.

Коммандер отпустил волосы девочки – они упали на спину, спрятав родимое пятно. Удерживая ее другой рукой, Спата потянулся к ножнам, которые носил на поясе, и вытащил смертоносно-элегантный кинжал. Калис хотела ему помешать, но коммандер молниеносно поднес кинжал Нимче прямо к лицу.

– Назад! Я не обижу девчонку. Хочу лишь взглянуть на эту… штуковину, – проговорил он и принялся срезать Нимче волосы, главным образом с затылка.

Спутанные пряди нож рассекал почти беззвучно. Девочка дрожала. Во взгляде плескался ужас, глаза едва не вылезали из орбит.

– Чего вы от нас хотите? – спросил Кильон.

– Правды, доктор. Хватит лжи. Тебе дали шанс выбрать лагерь, но ты сделал неправильный выбор. Сегодня Рой открывает новую страницу истории. Граждане имеют право знать, кого приютили. – Спата стряхнул клок волос на пол.

Нимча вздрогнула: лезвие царапнуло ей кожу головы, выступила капелька крови.

– Она ребенок, только и всего, – проговорил Кильон.

Спата вернул кинжал в ножны: дело было сделано. Коммандер срезал девочке все волосы, закрывавшие отметину – у Нимчи появилась проплешина, вроде тонзуры, выбритой не на том месте.

Он царапнул девочку буквально в паре мест, кровь уже подсыхала.

– Девчонка – тектомант, – объявил Спата и обернулся, чтобы собравшиеся лучше слышали. – Тектоманты существуют, мы всегда это знали. Но я не предполагал, что столкнусь с одной из них.

– Девочка безобидна, – заверил Рикассо.

– Тогда почему и ее мать, и ты так упорно скрывали ее сущность?