– Я было решил, что вы фанатик-ксенофоб, – проговорил Кильон. – Оказывается, еще и садист.

– У каждого свои недостатки.

Судя по всему, две трети пути по балке Кильон уже преодолел. Он чувствовал, что болтается в пустоте меж двумя ориентирами – двигателем и громадиной гондолы. Боязнь не дойти до двигателя понемногу убывала, сменяясь не менее сильным опасением не вернуться в гондолу. Он продолжал пятиться, сердце бешено стучало, окоченевшие пальцы не выпускали ограничителя. Двигатель уже рядом, Кильон ощущал жар, валящий из выхлопных патрубков. Гул стоял дикий, словно планета разрывалась пополам.

– Протяни руку, доктор, коснись обтекателя, и на сегодня все.

Кильон осмелился разжать пальцы левой руки и потянулся влево к двигателю. Правой рукой, укушенной черепом, он постарался крепче сжать ограничитель, ногами уперся в балку, покрытую специальным антискользким составом. Внезапно поскользнувшись, он не устоял на ногах. От неожиданности Кильон даже не сообразил, в чем дело. Только ведь тянулся к двигателю, а тут повис, держась за проволоку одной рукой. Запястье выворачивалось, ограничитель прогибался под весом его тела. Ветер так и норовил унести в пустоту. Кильон охнул и задохнулся от страха и потрясения, увидев, что над ним возвышается Спата. Руки скрещены на груди – коммандер уверенно стоял на балке. Кильон болтал ногами в пустоте, хватаясь за воздух левой рукой. Еще немного – и правая рука выпустит ограничитель.

Молниеносным движением Спата оперся на одну руку, схватил Кильона за рукав и затащил на балку.

– Порядок, доктор. Я тебя поймал.

Кильону хотелось огрызнуться, но резкие слова утонули в охватившей его постыдно-жалкой благодарности: коммандер не дал ему погибнуть. Невозмутимый Спата помог Кильону подняться, и они молча двинулись к гондоле.

– На сегодня, пожалуй, хватит, – сказал начальник охраны, открывая калитку.

– Доказали мне то, что хотели? – прохрипел Кильон, жадно глотая воздух.

– Я даже не начинал, – ответил Спата.

Зрелище, представшее перед Кильоном, заставило его потерять дар речи. Все слова вылетели у него из головы. «Репейница» пробиралась через стену кратера – нырнула в глубокий разрыв, в эдакий колодец из выветренного камня, очевидно узковатый, раз его едва не задевали пропеллеры.

Дальше, внутри кратера, виднелся… Рой, что же еще! Кильон не мог сосчитать корабли. Сколько их здесь? Минимум полторы сотни. В центре кратера они буквально жались друг к другу; чем ближе к периметру, тем расстояние между ними увеличивалось. Рой держался внутри кратера, но все его корабли хаотически двигались. Воздушные судна были разных цветов, форм и размеров. Объединяло их то, что все являлись летательными аппаратами и каждый имел хотя бы по одному пропеллеру. У некоторых было несколько пропеллеров, у других, как у «Репейницы», имелись еще крылья и киль – элегантные, волнистые, с дивными эмблемами благородных геральдических цветов. Сейчас, когда появилось с чем сравнивать, стало ясно, что их корабль отнюдь не самый большой. Границы Роя патрулировали судна, с габаритами и арсеналом как у «Репейницы». Кильон предположил, что это местные разведчики и охранники. Быстрые, маневренные, они «опекали» слабые и неповоротливые корабли. Воздушные суда с огромными многопалубными гондолами, напоминающими перевернутые небоскребы, под огромными же обвислыми оболочками, двигались за счет невероятного числа жужжащих моторчиков. Часть этих гигантов соединялись между собой мостками и веревочными лестницами. Корабли-малютки – шары-капельки с одноместной кабиной – шныряли меж громадинами, похожими на гигантские облака. Этих крох не пересчитаешь: слишком их много. Кильон решил, что используют их как шаттл и такси, то есть для нужд города, которым являлся Рой.

Всего города Кильон не видел. Корабли жались друг к другу, сливались в бордовую массу, заслоняя друг другу солнечный свет. Кильон заметил только, что самые большие из них, жирные сочные личинки в четверть лиги от носа до хвоста, забились в глубину Роя. Он видел их лишь частично, когда Рой шевелился, но не целиком и полностью.

Только сейчас Кильон осознал, что именно слышит, какой звук не в силах заглушить «Репейница». Вот он, хоровой гул Роя! И в нем участвовали не четыре двигателя, а – Кильон легко допускал – четыре тысячи двигателей. Воздух рассекали четыре тысячи пропеллеров. Они и удерживали корабли на месте, и перемещали легкие дирижабли патрульных. Четыре тысячи разных голосов, на общую тональность не настроенных, – они сливались, сочетались, проникали друг в друга, отражались от стен кратера, соединяясь в бесконечный вибрирующий, гармонично богатый хор, который показался удивительно знакомым.

Хор, он же ропот большого города.

«Репейница» пристыковалась к темно-зеленому дирижаблю-гиганту, в котором, как предположил Кильон, занимались мелким и капитальным ремонтом дирижаблей дальнего следования. Вокруг длинной узкой гондолы было полдюжины мест для захвата целого корабля, оснащенных канатами, тросами, массивными скобами. Два корабля уже стояли на ремонте. У одного двигатели работали в тестовом режиме, другой словно освежевали – вскрыли оболочку, обнажили ажурный скелет из металлических поясов жесткости, распорок, газовых подушек, которые сдули, чтобы корабль не поднялся самостоятельно. По скелету, словно деловитые жуки, ползали техники обоих полов. Некоторые использовали предохранительные тросы, другие целиком полагались на опоры для рук и ног, беспечно игнорируя опасность падения.

– «Хохлатка ольховая», – объявила Куртана, кивнув на разобранный корабль.

Она стояла у пульта управления, состыковав «Репейницу» с гигантским кораблем.

– Вы все корабли знаете? – спросил Кильон.

– Этот знаю. – В кои веки Куртана улыбалась, и Кильон решил, что она рада встрече с другими кораблями. – Эй, ты в порядке? Что-то тебя колотит.

Об инциденте со Спатой Кильон решил умолчать, еще не определив, кому благоволит Куртана.

– Я оступился на балконе, чуть не вылетел за поручни.

– Такое рано или поздно случается с каждым. – Куртана остановилась – решила отрегулировать что-то непонятное медным рычажком. – Я телеграфировала Рикассо о нашем прибытии. Он знает, что на борту у нас новенькие.

– Что именно вы ему сообщили?

– Намекнула, что один его очень заинтересует. В подробности не вдавалась. Откровенно говоря, новая живая игрушка заинтересовала его не меньше.

– Я могу доверять Рикассо?

– Если мне доверяешь, доверься и ему. В любом случае он поймет, кто ты, как только я сдам судовой журнал. Где твоя шляпа?

– Унесло ветром.

– Возьми на складе пилотку. А то видок у тебя – только детей пугать.

– Спасибо. А что будет с остальными?

– Мероку переведут в госпиталь на борту «Переливницы ивовой» и оставят там, пока доктора не позволят ее оценить. Нимчу и Калис поместят в карантин, тоже на борту «Переливницы». С клиношными болезнями мы знакомы, но землеройки – отдельная история.

– Я осмотрел обеих и ничего не нашел.

– Ну ты ведь предметно не искал. Это лишь мера предосторожности.

– А кто будет их осматривать?

Куртана как-то странно взглянула на него:

– Не знаю. Зависит от многих факторов. Почему ты спрашиваешь?

– Естественное любопытство. Мне еще кажется, что матери и ребенку будет проще, если их осмотрит кто-то знакомый.

– Например, ты?

– Да, если на то пошло. Надеюсь, я доказал, что умею приспосабливаться.

– Я не забыла вчерашнюю нашу беседу. И говорила я серьезно.

– Ни секунды в этом не сомневался.

– Ты успел заглянуть к Мероке и вернуть то, что я тебе дала?

– Успел.

– Как она отреагировала?

– Нам с ней еще предстоит наладить отношения.

Едва «Репейница» пришвартовалась, началась разгрузка. Шаткая металлическая платформа воздушного дока встала вровень с бортом гондолы и уже наполнялась ящиками, контейнерами, канистрами. Члены экипажа и грузчики по цепочке передавали драгоценный груз, привезенный Куртаной. Раненых укладывали на носилки, у двигателей уже суетились техники в заляпанной маслом форме, которые бесстрашно взбирались по балкам и тросам, словно спешили заняться мародерством на потрепанном в бою корабле. Тем временем мелкие кораблики – такси и шаттл, которые Кильон приметил раньше, – сражались за парковочные места по другую сторону причала. От столкновений на их оболочках оставались вмятины, словно на переспелых фруктах. Часть этих корабликов – «скорая помощь», как понял Кильон: раненых завозили на них в первую очередь. Куртана стояла рядом с ним и наблюдала за происходящим. Молчание она прерывала, чтобы отчитать очередного недотепу, который неловко орудовал гаечным ключом или лез куда не следует.