Причин убивать Галиля Вук также не находил: да, богат, особенно после задания на Тенере, но не запредельно, бизнесом не занимался, ничьи дорожек не пересекал и, вообще, был крайне спокойным человеком, чьи интересы составляли исследования психологической совместимости пар и фрустраций на фоне длительного отрыва от Земли. Излишнее возлияние? В одиночестве, жарким днём в пустыне? Не смешите - Галиль космонавт, а не поэт. И, потом, ислам не приветствует алкоголь. Галиль не был верующим, но погиб в арабской стране, где с выпивкой дела обстояли не слишком хорошо.

"Самир Галиль был найден мёртвым в тридцати километрах от города Гуэльмим с обширным отёком и следами кровозлияний. Медицинская экспертиза показала, что смерть наступила в результате паралича дыхательного центра, вызванного ядом гюрзы", - прочёл Вук в примитивной плоской статье допотопного образца. Среди нормальных, объёмных сцен о смерти Галиля почему-то ничего не оказалось.

В отличие от странного случая с Галилем авария Горовица Вука не удивляла. Джеки он знал лично ещё по байконурской академии полётов. Джеки, невысокий, гибкий, двужильный, всегда был рисковым парнем. Первым бросался на новые тренажёры и первым зарабатывал синяки и шишки. Встревал в разнообразные авантюры: на спор угнал из охраняемого грузового порта лунный тягач; умыкнул при помощи экспериментальной установки по пересборке любимую собачку оскароносной дивы, мечты прыщавых юнцов; взломал домовую систему эко-президента Земли и завалил его фридж отборными стейками из аргентинской говядины, а гардероб - вызывающе роскошными шубами из меха амикайской выдры. Тягач, намотав три витка на орбите, сел в то же место, а собачка в полуобморочном состоянии благополучно нашлась в кошачьем питомнике через два квартала от особняка дивы. Эко-президент планеты же, должность хоть и имел номинальную, но был убежденным вегетарианцем с крайне склочным характером, отчего совет директоров Концессии впоследствии долго колебался - включать ли буйную головушку Горовица в дорогостоящий проект по изучению Тенеры. В конце концов, эко-президента кое-как успокоили, а Горовица внесли в состав третьей экспедиции в созвездие Персея. Джекоб был механиком от бога, ничьей кандидатуры на должность пилота-техника в тот момент лучше найти не смогли - Сенг и Зелинский ещё учились, а Клотье с Липполдом, безусловно, не обладали столь ярким талантом. Впрочем, пригодились и они - желающих слетать на Тенеру было не слишком много. Люди до сих пор опасаются пересборки. Это вам не в туннель нырнуть.

Свой последний полёт Джеки совершил в Центральных Аппенинах. В пропасть. На скорости 185 километров в час на узком серпантине. Юрка Горохов, его напарник и больше, чем брат, прибыл на место падения первым. Говорят, рыдал, как ребёнок, когда Джеки извлекали из покорёженной гоночной жестянки. Юрка взял на память рулевое колесо в кожаной оплётке - винтажное, под старину. С другими тенерийцами Вук не особо общался, будучи близок лишь с двумя Горошками.

Рыба впрок не пошла. Выстрадав её из желудка, Янко запретил себе думать о плохом. Он улёгся в тубус реставратора, включил заново ситары с флейтами. Невидимое поле клеточного восстановления немедля активизировало ремонт побитых хозяином рибосом, митохондрий и мембран, а Вук изо всех сил принялся настраиваться на светлое и оптимистичное. Потому что само по себе поле восстановления ничего поделать не может, нужен подпитывающий энергией базис. Реставратор приносил пользу едва ли десятку процентов людей. Осознанно вызывать в себе радость могли немногие. Но и среди записных оптимистов клеточное восстановление не всегда протекало успешно, так как требовало ясного представления о том, что, собственно, надо чинить. Выходил странный казус, ибо ликование и упоение в обычной жизни мало сочетались с чёткой сосредоточенной проницательностью.

- Я счастливчик, - гордо пробормотал Вук, ощутив, как ему одновременно удаётся и вызывать в себе эйфорию, и направлять ремонтные бригады в закоулки усталого организма.

Он представлял обнажённую Милу у окна, её пушистые волосы с просвечивающим сквозь них солнцем и тонкие сведённые лопатки. И опять под переливы восточной музыки начинал ловить в своём теле неведомую ранее истому, жаркое томление и покалывание в груди и бёдрах. "Это Мила! - озарило его. - Это её истома!". Удивлённый, он выпрыгнул из реставратора и бросился к зеркалу - он ли это? Или же "диффузия" превратила его в женщину? Не увеличилась ли у него некоторые железы и не округлились ли формы?

В амальгаме отразилось ровно то, что Вук привык наблюдать без малого тридцать лет. Густая упрямая щётка тёмно-русых волос, грубоватые скулы, серо-голубые, глубоко посаженные глаза, крепкие плечи, мускулисто-сбитая фигура. Нормальный мужик.

Вук облегчённо выдохнул. Прежде чем снова отправиться в реставратор, он выбросил пачку сигарет и недопитую бутылку виски. Но до того, как сработал утилизатор, выцепил виски обратно. Бутыль он сунул в шкафчик к холограммам немногочисленных родственников - отца, матери, бабушки.

До разборки было три месяца лёту. Демонтируемый комплекс "Симург", небольшой корабль с двумя членами экипажа и горсткой живности - хомяк, ящерка, стайка золотых рыбок, несколько миниатюрных грядок под колпаком - стартовал без особой помпы и, кажется, даже без представителей прессы. Традиционный взмах белым шёлковым платком совершила дочка Тимофеева, смышлёная девчушка с бойким взглядом и вертлявой крепенькой фигуркой.

- Сколько ей? - спросил Вук, когда зажужжал привод шлюза.

- Пять, - ответил Сергей.

- Ни чего себе! Когда только успел?

- Зачем зря время терять? - пожал плечами второй пилот. - Мы хотим много детей. А их ещё вырастить надо.

Янко покосился на напарника. Тимофеев, плотный, коренастый, с короткой шеей и круглой белобрысой головой производил впечатление домовитого рассудительного фермера из самой дремучей финской глубинки. Перед тем, как изречь что-либо, он забавно морщил веснушчатый лоб, словно мысленно прокручивал заготовку фразы. Выглядел он форменным тугодумом, но Вук знал, что реакция коллеги быстра, а ум холоден. Это имело своё объяснение: флегматичному Сергею эмоции не мешали принимать решение, и решение, как правило, было наилучшим. Интересно, каковым было его исполнение тенерийского ритуала под названием "Можно всё"?

- Я два дня назад напился, как свинья, - сообщил Вук. - И наркотой задвинулся. Потом за день все ресурсы реставратора извёл.

Тимофеев хрюкнул. Неопределённый звук мог означать всё что угодно, только не порицание. Будучи непробиваемым фаталистом, Сергей никогда никого не порицал, считая, что если человек творит фигню, то эта фигня зачем-то прописана Господом в виде рецепта именно для этого человека.

- А ты? - продолжил первый пилот. - Ты-то развлёкся?

- Да.

В чём-чём, а в излишней словоохотливости коллегу упрекнуть было невозможно. Вук тоже не любил пустую болтовню, но лаконичность Тимофеева ему показалась чрезмерной.

- Каким же образом? Особо прочувственное чтение вслух евангелия? Или две чашки ромашкового чая вместо одной?

- Мы с супругой ходили на свинг-вечеринку.

- Сопло мне в ухо! - Вук онемел. - Неужто? И как оно? В присутствии жены с чужой киской?

- Не знаю. Мы только смотрели. Приглядывались.

- Приглядывались к чему?

- Стоит ли этим заниматься?

- И что решили?

- Решили, что это скучно.

Вук присвистнул:

- Скучно! Эх, а я бы покувыркался! Да только Мила... И это всё?

- Нет.

- Всё-таки ромашковый чай.

- Нет. Мы отправили дочку к моим родителям и провели вечер вдвоём.

Вук хотел было съехидничать, но автоматический подсказчик пропел где-то в ухе, что двигатели готовы. Тимофеев лег в капсулу первым. Вук немного поколебался, стоит ли укладываться в катапультируемый отсек или лучше остаться в кресле пилота, потом последовал примеру коллеги. Инструкция не запрещала стартовать сидя, но не гарантировала мягкой посадки в случае возникновения чрезвычайной ситуации. Капсула, она же спальное место в длительном перелёте, вроде как была надёжнее. Проверить этот факт, к счастью, никому не довелось - ни одна авария с демонтируемыми комплексами класса "Миф" до сих пор не регистрировалась. Вук лёг, хотя предпочёл бы пережить момент старта сидя, чтобы до последнего ощущать естественную гравитацию, когда голова выше ног. Однако благоразумно решил не противопоставлять себя более исполнительному товарищу.