- Ты не пришла встречать меня, - с грустью констатировал он. - К Тимофееву всё семейство примчалось, даже крысу взяли, а ты не пришла. А могла бы в тридивидение попасть. Нас снимали.
- Да, я смотрела в новостях...Тебе обидно? - как-то отстранённо спросила Мила. Вук не видел лица девушки, но по голосу ярко представил его задумчивое выражение и глаза, устремлённые в неведомые дали. Порой Мила могла просидеть так час, не реагируя ни на какие раздражители.
- Обидно. Я же тебя...
- Что - меня?
- Я тебя так ждал.
- Ты меня ждал. Ты меня вспоминал. Ты меня хотел. Спасибо, Вук. Я ценю твоё отношение ко мне. Ты извини, я очень устала. Я иду спать.
- Спать? В пол-девятого? Что с тобой?! Всю ночь, поди, в филлинаторе отжигала?
- Типа того.
- И как филлы? Понравились?
- Очень. Просто отпад. Прямо валюсь с ног. Пока, Вучо.
Она отключилась, оставив пилота в недоумении. Сие каверзное чувство вызвало в башке грохот, сравнимый с грохотом бормашин с конкурса умелых стоматологов, и подвигло его на ещё одну бутыль крепкого напитка.
Янко, уязвлённый прохладным приёмом, запретил себе думать о Миле. Он погрузился в суету послеэкспедиционных дел - сдача "Симурга" и доставленных артефактов, встречи с руководством и прессой, медицинские обследования, систематизация новых знаний, отчёты - и даже на некоторое время забыл о личных неурядицах, однако после того, как череда первых дел стала иссякать, начал снова грызть себя и мысленно Милу за равнодушную встречу после года разлуки. На него по очереди накатывали то злость, то тоска, усугубляемые постоянным примером добропорядочного семьянина Тимофеева.
Серёга везде появлялся с дочкой, вытянувшейся и похудевшей за время тенерийской экспедиции. Пулька - так звали плотненькую курчавую девочку, которую Сергей не стеснялся приводить и на рабочие совещания, и на съёмки местного тридивидения. Вообще-то, она была Алина, но Тимофеев кликал её Пулькой за очаровательную манеру не говорить, но трещать, и не ходить, а носиться. Бегала и болтала шестилетняя девчушка преимущественно со Шпулькой на плече. Крыса и малышка были неразлучны, как Белл и Клаузер, как Бойль и Мариотт.
- Как поживала твоя подружка, пока мы с твоим папой летали? - спросил Вук однажды Пульку.
- Она сбежала, мы её искали-искали, не нашли, я заплакала, а мама стала меня утешать и сказала, что Боженька дал Шпульке героическое задание и послал её вслед за папой, и что Шпулька теперь с папой открывает новую планету, и мы должны гордиться этим, поэтому что ни одна крыска ещё не ни разу не открывала новую планету, а наша Шпулька будет первой, и я перестала плакать, а потом к нам через дырку в стене пришёл хомяк, и стал жить в Шпулькиной клетке, а я его стала кормить капустой и рыбными червяками, а он потом убежал в дырку, а прибежала крыска...
- Стоп-стоп-стоп! - взмолился Янко, хватаясь за голову. - Хомяк? А откуда ты знаешь, что он пришёл к вам через дырку? У вас что - есть дырки в стене?
- Есть, - шёпотом ответила Алина, - мы с Васькой её отковыряли, чтобы говорить через стенку. Только ты не говори никому. Потому что Васька - дурак.
- Почему дурак?
Девочка громко вздохнула, сложила на груди руки и демонстративно закатила глаза.
- Ну ясно же - он влюбился в меня. А вместо влюбляшечек делает мне пакости: толкается, дразнится, обзывается.
Вук горько усмехнулся, осознавая, что сам по отношению к Миле ничуть не лучше неведомого коварного Васьки. Воображение тут же нарисовало глаза Милы - сине-зелёные, с рыжими искорками вокруг зрачка, - высокие скулы, выгоревшие до рыжины волосы - вечно размётанные, будто девушка постоянно жила на ветру, - спортивную рельефную фигуру. У Вука защемило в груди: внезапно он понял, что Мила не разонравилась бы ему, даже если вдруг растолстела или, напротив, отощала, растеряв объём в мышцах. Янко, вообще, никогда не зацикливался на типе женских образов. Говорят, что нежная любовь ко всем дамам сразу, тёмненьким и светленьким, пухленьким и худеньким, есть побочный эффект модификации. Вук не слишком ощущал его на себе, потому что ему нужна была только одна девушка - с искристыми огоньками в глазах.
Янко, изнемогая от мыслей о Миле, сбежал в обеденный перерыв, ворвался к ней в дом, чуть ли не выломав дверь. Стиснув в объятьях, зарылся носом в растрёпанные выцветшие волосы, но Мила дала решительный отпор:
- От тебя пахнет, Вучо. Ты пил?
"Чёрт!" - сказал себе он. - "Сопло мне в ухо! Мог бы потерпеть с полчасика! Не так уж и болело". А вслух заявил:
- Чуть-чуть. Ребята отмечали благополучное возвращение.
- Чуть-чуть? - Мила с силой оттолкнула его от себя. - Это - чуть-чуть?! Да ты благоухаешь, как... Как самая вонючая лилия!
Лилии она терпеть не могла. Вук знал это. И также знал, что её родители развелись из-за пьянок отца. Мать её, не раз битая деспотом-алкоголиком, решилась на разрыв, когда Миле было лет десять. Самое время для поиска примера и образца в будущих отношениях. Наверное, поэтому Мила такая ершистая.
- Мила, я виноват...
- Прощай, - негромко, но веско произнесла она. - Забудь меня. Меня больше нет в твоей жизни. Я для тебя всегда была приятной девчонкой для приятного вечерочка. Да и была ли? А теперь ещё и выпивка. Я сама дура, слишком много вообразила себе... Прощай, - повторила она и захлопнула дверь.
Вук остался стоять на лестнице. Своего запаха он не чувствовал. А чувствовал какой-то нежный, почти детский аромат волос Милы. Необычный аромат, ранее не замечаемый...
- Итак, - начал Волощук, усаживаясь напротив Янко, - мне доложили, что вы отказываетесь читать спич, написанный нашим агентством. Позвольте узнать, какова причина демарша?
- Леонид Павлович, - как можно более дружелюбно проговорил Янко, подаваясь вперёд, - не стоит считать моё предложение демаршем. Я никому пока не сообщал о том, что нами было открыто на Тенере, но это сенсация. Это настоящая бомба! И я всего лишь хочу рассказать о ней миру. Земляне должны знать, что они не одиноки во Вселенной, что на Тенере есть жизнь, и не только растительная...
- Вот как? - председатель Концессии приподнял бровь. - Жизнь? Вы кого-то нашли?
- Да. И готовы предоставить отснятые материалы, на которых чётко видно живое существо. Тимофеев как биолог произвёл необходимые расчеты и смоделировал принципы его биомеханики и принципы его метаболизма. Не вызывает сомнения то, что существо высоко организовано и имеет зачатки разума. А, может, и полноценный разум.
- Почему - может? Вы сомневаетесь? Вы не смогли исследовать его? - Волощук, как показалось Вуку, не испытывал того волнения, которое полагалось бы при получении новости о невероятном открытии.
- Нет, не смогли. Оно умерло. Само, в естественной среде. А потом исчезло.
Волощук встал, прошёлся по царственному кабинету. Заложив руки за спину, постоял около минуты у окна, наблюдая с сорокового этажа за корабликами и яхтами в Маркизовой луже. Затем, не оборачиваясь, проговорил:
- Подумайте, Вук Драгославович, как будет вести себя среднестатистический человек, если ему вдруг сообщат, что его уютной обжитой старушке-планете, в трудах и баталиях выпестовавшей неразумное дитя свое - человечество, - взрастив от несмышлёных кровопролитных голодных эпох до эпох, может быть, в чём-то циничных и нечестных, но, по крайней мере, мирных и сытых, грозит смертельная опасность. И эта опасность идёт от новых исследуемых планет. Например, от Тенеры. Готовы ли Вы представить все последствия необдуманных заявлений? Сможете ли предугадать политические и экономические волнения, вызванные новостью об угрозе цивилизации?...
- Позвольте, но об угрозе речь не идёт и идти не может! К тем же животным на Амикайе и Моле человечество давно привыкло! Я всего лишь хочу рассказать о тихом спокойном представителе фауны без признаков агрессии, о шагающей траве, о странных кругах на почве, о волшебных кристаллах и красивых поворотах солнца вспять. Я хочу наполнить сердца зрителей гордостью за успехи человечества и поблагодарить всех, кто так или иначе вкладывался в наш полёт к далёким окраинам Вселенной. Я хочу зажечь сердца юных мечтателей, будущих покорителей космоса, я хочу...
