– Она ему поверила?

– Да. Кажется, она его обожает.

– Она видела газету?

– Нет. О том, что месье Турэ убили, она узнала от меня. Не могла в это поверить. Ресторан не слишком дорогой, но и не дешевый. Каждый полдень месье Луи заказывал полбутылки старого вина.

– Кто-нибудь еще видел его в этом районе?

– К настоящему времени таких наберется десяток. Одна из проституток, ошивающихся на углу, утверждает, что встречала его почти каждый день. Когда она увидела Турэ впервые, то попыталась предложить ему свои услуги. Он сказал «нет», но сделал это очень деликатно, совершенно не важничая; после этого всякий раз, когда они виделись, девица бросала ему: «Может быть, сегодня?» Это веселило их обоих. Когда проститутка удалялась с клиентом, месье Турэ ей подмигивал.

– Он никогда не уединялся с кем-то из них?

– Нет.

– Они видели его с женщиной?

– Не они. Один из продавцов ювелирного магазина.

– Ювелирного магазина, рядом с которым его убили?

– Да. Когда я показал фотографию продавцам и продавщицам, один мужчина его узнал. «Именно этот человек купил у нас кольцо на прошлой неделе!» – воскликнул он.

– Месье Луи приходил в сопровождении молодой женщины?

– Не очень молодой. Продавец не обратил на нее особого внимания, так как решил, что они женаты. Он только заметил, что на шее у дамы была чернобурка и цепочка с кулоном в виде цветка клевера с четырьмя лепестками. «У нас продаются точно такие же».

– Кольцо оказалось дорогим?

– Позолоченное с искусственным бриллиантом.

– Он что-нибудь еще добавил?

– Они беседовали как обычная семейная чета. Продавец не запомнил, о чем. Ничего интересного.

– Он смог бы ее узнать?

– Не уверен. Она была одета во все черное, носила перчатки. Одну из них чуть не забыла на прилавке после того, как примеряла кольцо. За перчаткой вернулся месье Луи. Женщина ждала его около двери. Она выше его ростом. Это стало заметно, когда на улице месье Турэ взял ее под руку и они направились к площади Республики.

– Больше ничего?

– У меня было не так уж много времени. Я начал сверху, от улицы Монмартр, но не добился там никаких результатов… Да, совсем забыл! Вам знаком продавец вафель с улицы Луны?

На этой улице выпекали вафли практически на свежем воздухе, в крошечной не застекленной лавочке: такие можно встретить на ярмарках, когда каждый прохожий еще издали ощущает сладкий аромат выпечки.

– Продавец сразу же вспомнил месье Луи. Оказывается, он частенько заходил за вафлями, причем всегда покупал три, но не ел их прямо на месте, а уносил с собой.

Свежие вафли были огромными. Реклама утверждала, что это самые большие вафли в Париже, и казалось маловероятным, что после обильного обеда щуплый месье Луи был способен съесть сразу три штуки.

Он не походил на человека, который станет жевать вафли, сидя на скамейке. Возможно, он делил их с женщиной, которой купил кольцо? В таком случае она должна жить где-то поблизости. А быть может, вафли предназначались знакомому покойного, тому, которого заметил месье Семброн?

– Мне продолжать?

– Конечно.

Мегрэ страдал. Как бы он хотел заниматься опросом лично, как в те времена, когда был простым инспектором!

– Вы сейчас куда, патрон?

– Пойду взглянуть на место преступления.

Комиссар ни на что не надеялся. Просто он оказался в ста метрах от того места, где убили месье Луи, и хотел на него посмотреть. Время почти совпадало. Но сегодня исчез туман. Тем не менее переулок казался непроглядно темным, особенно на фоне ярких витрин ювелирного магазина.

Вафли напомнили Мегрэ о ярмарке, и в какую-то секунду у него возникла мысль, что Турэ привела в тупик малая нужда. Но туалет, расположенный прямо напротив переулка, заставил его отказаться от столь малоправдоподобного предположения.

– Если бы я только мог разыскать женщину! – вздыхал Нёвё, у которого от всей этой непрерывной беготни наверняка болели ноги.

Мегрэ, однако, предпочел бы разыскать мужчину, который подсел к месье Луи во время его разговора со старым бухгалтером. Именно поэтому он внимательно рассматривал каждую скамейку. На одной из них расположился старый клошар[15], прихлебывавший красное вино из полупустой бутыли, но речь точно шла не о нем. Иначе месье Семброн так и сказал бы: «Клошар».

Чуть подальше полная провинциалка ждала, когда ее муж выйдет из туалета. Она воспользовалась случаем, чтобы отдохнули ее отекшие ноги.

– На твоем месте я бы меньше занимался магазинами и сосредоточился на людях, сидящих на скамейках.

В начале своей карьеры Мегрэ много дежурил в общественных местах и знал, что у каждой скамьи есть свои завсегдатаи, которые оккупируют ее в одно и то же время дня.

Прохожие их почти не замечают. Редко кто разглядывает людей, сидящих на скамейках. Но завсегдатаи всегда знакомы друг с другом. Разве не случилась однажды показательная история, когда в ожидании приема у дантиста мадам Мегрэ разговорилась с матерью маленького мальчика на скамейке сквера Антверпен и, сама того не подозревая, вышла на след убийцы?

– Вы же не хотите, чтобы я устроил облаву?

– Ни в коем случае! Просто садитесь на скамейки и завязывайте знакомства.

– Хорошо, патрон, – вздохнул Нёвё. Подобная перспектива совершенно не прельщала инспектора: он предпочел бы еще походить.

Нёвё и не подозревал, как сильно комиссар хотел оказаться на его месте.

На следующий день, в среду, Мегрэ вызвали в качестве свидетеля на заседание суда, и он потерял большую часть второй половины дня, ожидая своей очереди в темной и мрачной комнате для свидетелей. Никто и не подумал заранее включить отопление, поэтому присутствующие начали замерзать. Но уже спустя десять минут после того, как повернули кран, стало чересчур жарко и по помещению поплыл запах плохо вымытых тел и никогда не проветриваемой одежды.

Судили некоего Рене Лекера, семью месяцами ранее убившего собственную тетушку ударом бутылки. Подсудимому исполнилось всего двадцать два года, у него было тело рыночного грузчика и лицо отстающего школьника. Почему помещения Дворца правосудия всегда так плохо освещены? Или свет поглощается серостью этого здания?

Мегрэ вышел из здания суда совершенно подавленным. Молодой адвокат, уже снискавший определенную славу в основном благодаря своей агрессивности, нападал на всех свидетелей поочередно.

В случае с Мегрэ он пытался доказать, что обвиняемый признался в преступлении лишь вследствие дурного обращения, которому он подвергался на набережной Орфевр. Это было ложью. И адвокат это отлично знал.

– Не пожелает ли свидетель сказать нам, сколько часов длился первый допрос моего клиента?

Комиссар был к этому готов.

– Семнадцать часов.

– И юноша ни разу не ел?

– Лекер отказался от предложенных бутербродов.

Казалось, адвокат хочет сказать присяжным заседателям: «Вы видите, господа! Семнадцать часов без еды!»

Но разве за это время сам Мегрэ съел хоть что-нибудь, кроме двух бутербродов? И почему-то никого не убил!

– Свидетель признает, что седьмого марта в три часа утра ударил обвиняемого, хотя тот ничем этого нападения не спровоцировал, потому что у бедного мальчика были на руках наручники?

– Нет.

– Свидетель отрицает, что ударил моего подзащитного?

– В какой-то момент я дал ему пощечину, как дал бы своему собственному сыну.

Адвокат ошибался. За это дело надо было браться совсем с другой стороны. Но его занимала лишь реакция судебных заседателей и то, что напишут газеты.

На этот раз он пошел против правил и обратился напрямую к Мегрэ; его голос был одновременно сладким и едким.

– У вас есть сын, господин комиссар?

– Нет.

– У вас когда-нибудь были дети?.. Прощу прощения?.. Я не расслышал ваш ответ…

Комиссар был вынужден громко повторить, что у него родилась дочь, которая не выжила.