Уже три года месье Луи, как называли его бывшие коллеги и консьержка с улицы Бонди, каждое утро уезжал поездом из Жювизи и каждый вечер возвращался туда. Из дому он брал с собой обед, завернутый в вощеную бумагу, и так поступал всю жизнь.

Что он делал после того, как выходил из поезда на Лионском вокзале? Это оставалось тайной.

Понятно, что первые месяцы он, скорее всего, безуспешно искал новую работу. Как и другие безработные, он должен был стоять в очередях у дверей издательств, чтобы после получения свежей газеты отправиться по тому или иному адресу, указанному в объявлении. Возможно, он пытался продавать пылесосы, переходя от дома к дому?

Месье Турэ явно не преуспел в этом занятии, потому что был вынужден занимать деньги у мадемуазель Леоны и у старого бухгалтера.

Затем на несколько месяцев его следы терялись. Месье Луи не только должен был найти зарплату не меньше, чем у Каплана, но еще и расплатиться с кредиторами.

Между тем все это время он каждый вечер возвращался домой как ни в чем не бывало, делая вид, что он весь день трудился, как и прежде.

Его жена ничего не подозревала. Дочь тоже. А также обе его свояченицы. И оба свояка, которые работали на железной дороге.

И вот однажды он пришел на улицу Клинянкур с деньгами, которые был должен мадемуазель Леоне, с подарком для нее и сладостями для ее старой матери.

И это не считая желтых ботинок на ногах!

Существовала ли связь между желтыми ботинками и тем интересом, который Мегрэ испытывал к покойному? Комиссар не хотел признаваться в этом даже самому себе. Все дело в том, что долгие годы он тайно мечтал о ботинках «цвета детской неожиданности». Они были так же модны, как и короткие серо-бежевые пальто.

Почти сразу после женитьбы Мегрэ решился купить желтые ботинки, но, войдя в магазин, находящийся на бульваре Сен-Мартен напротив театра Амбигю, почувствовал, что краснеет. Он не осмелился надеть их сразу, а когда развернул пакет перед женой, мадам Мегрэ несколько натянуто рассмеялась.

– Ты собираешься это носить?

Он так никогда их и не надевал. Мадам Мегрэ сама сдала ботинки обратно в магазин, сказав, что у мужа от них болят ноги.

Луи Турэ тоже купил себе желтые ботинки, и Мегрэ счел это особым знаком, символом.

Прежде всего символом освобождения, и комиссар готов был поклясться, что, надевая эти замечательные ботинки, бывший кладовщик чувствовал себя свободным человеком. Это значило, что до тех пор, пока он снова не переобулся в обычные черные башмаки, жена, свояченицы и свояки не имеют над ним никакой власти.

Был в этом поступке и другой скрытый смысл. Мегрэ купил свои желтые ботинки после того, как комиссар района Сен-Жорж, где он в то время работал, сообщил молодому полицейскому, что ему увеличили заработную плату на десять франков в месяц, на десять полноценных франков той эпохи!

Должно быть, месье Луи тоже ощутил себя богачом с карманами, набитыми деньгами. Именно поэтому он подарил пенковую трубку старому бухгалтеру, отблагодарил людей, которые поверили ему. Внезапно он получил возможность время от времени навещать их, в основном мадемуазель Леону. Также совершенно неожиданно он нанес визит консьержке с улицы Бонди.

Но почему он не сказал им, чем занимается?

И вот однажды в одиннадцать часов утра консьержка заметила месье Луи, сидящего на скамейке на бульваре Сен-Мартен.

Она не решилась обратиться к нему и поскорее ушла, чтобы мужчина не заметил ее. Мегрэ отлично понимал пожилую женщину. Понимал, что ее поразило: скамейка. Такой человек, как месье Луи, всю жизнь работавший по десять часов в день, беззаботно рассиживается на скамейке! Не в воскресный день! Не после рабочего дня! В одиннадцать часов утра, в самый разгар трудовой деятельности во всех конторах и магазинах.

Не так давно месье Семброн тоже повстречал своего бывшего коллегу, и снова на пресловутой скамейке. На сей раз на бульваре Бон-Нувель, в двух шагах от бульвара Сен-Мартен и улицы Бонди.

Это случилось во второй половине дня, но месье Семброн не был столь щепетилен, как консьержка. Хотя, возможно, Луи Турэ заметил его первым?

Бывший служащий склада назначил кому-то встречу? Кто был тот человек, который бродил вокруг скамьи, ожидая приглашения подсесть?

Месье Семброн не смог его описать, ведь он не приглядывался к незнакомцу. Тем не менее он сообщил нечто важное: «Он похож на любого другого мужчину, который может присесть на скамью в том районе».

Один из этих типов без определенного рода занятий, которые убивают время, сидя на скамейках бульваров и рассеянно созерцая прохожих. Завсегдатаи района Сен-Мартен нисколько не походят на посетителей других скверов или некоторых парков, например парка Монсури, в котором чаще всего проводят время рантье, проживающие где-то поблизости.

Рантье никогда не усядутся на бульваре Сен-Мартен; в крайнем случае они расположатся на террасе кафе.

С одной стороны – желтые ботинки; с другой стороны – скамейка. И две эти вещи никак не соединялись в голове комиссара.

Но больше всего Мегрэ смущал тот факт, что в половине пятого вечера, в дождливую и сумрачную погоду бывший кладовщик зачем-то направился в тупик, где ему совершенно нечего было делать. При этом некто бесшумно последовал за ним и всадил бедняге нож между лопаток – и все это в десяти метрах от толпы, заполонившей тротуары. Фотография месье Турэ появилась в газетах, но никто не звонил в полицию. Мегрэ продолжал просматривать отчеты, подписывать административные формуляры. За окном начало смеркаться; комиссар был вынужден зажечь лампу. Взглянув на каминные часы, показывающие три часа, он поднялся и снял с вешалки свое тяжелое пальто.

Прежде чем уехать, Мегрэ приоткрыл дверь в комнату инспекторов.

– Я вернусь через час или два.

Не было необходимости вызывать машину. В конце набережной комиссар запрыгнул на подножку автобуса и уже несколькими минутами позже оказался на углу бульвара Севастополь и Больших бульваров.

Накануне в такое же время Луи Турэ был еще жив, он бродил по этому району, и у него оставалось еще несколько часов до того, как он должен был сменить желтые ботинки на черные и направиться к Лионскому вокзалу, чтобы вернуться в Жювизи.

Плотная толпа заполнила улицы. На каждом перекрестке приходилось останавливаться и ждать, чтобы вместе с многочисленными прохожими перейти дорогу, следуя сигналам светофора.

«Вероятно, это та самая скамейка», – подумал Мегрэ, заметив скамью на другой стороне бульвара Бон-Нувель.

Она оказалась совершенно пустой, но вокруг валялась смятая промасленная бумага, в которую, комиссар готов был поспорить, заворачивали колбасу.

На углу улицы Сен-Мартен стояли девицы легкого поведения. Несколько проституток сидели в маленьком баре, где четверо мужчин играли в карты вокруг низкого столика.

Мегрэ узнал силуэт мужчины, примостившегося у барной стойки, – это был инспектор Нёвё. Комиссар замедлил шаг, и одна из девиц решила, что он остановился ради нее. Мегрэ рассеянно покачал головой.

Если Нёвё обосновался в баре, то он уже, скорее всего, покончил с опросом свидетелей. Ведь он работал в этом районе и знал многих его обитателей.

– Как дела? – поинтересовался Мегрэ, заходя в бистро.

– Решили сами взглянуть?

– Точнее, немного прогуляться.

– Я брожу здесь с восьми часов утра. Опросил человек пятьсот.

– Ты нашел заведение, где он обедал?

– Как вы узнали?

– Я не сомневался, что он обедает где-то поблизости, наверняка в одном и том же месте.

– Вон там… – Нёвё указал на небольшой, с виду весьма респектабельный ресторанчик. – У него там даже было свое полотенце.

– И что они говорят?

– Официантка, которая обслуживала месье Турэ (он всегда садился за ее столик рядом со стойкой), оказалась внушительной брюнеткой с растительностью на подбородке. Знаете, как она его называла?

Как будто комиссар мог это знать!

– «Мой малыш»… Именно так она и сказала. «Ну, мой малыш, что вы собираетесь заказать сегодня?» Она уверяет, что он был всегда всем доволен, болтал с ней о том о сем. Но никогда не пытался приударить. У официанток в этом ресторане есть двухчасовой перерыв между обедом и ужином. Выходя из заведения около трех часов, довольно часто она видела месье Луи, сидящего на скамейке. Каждый раз он махал ей рукой. Однажды официантка между прочим заметила: «Надо же, мой малыш, вы не производите впечатления человека, утруждающего себя работой!» Он ответил, что работает по ночам.