– Ты предпочитаешь, чтобы тебя обвинили в убийстве?

– Это было бы несправедливо.

– Так кто же еще знал?

– Приятель девушки. И я бы не стал ручаться, что он невиновен. Я уж и не знаю, то ли его уговорила Моника, то ли он решился на это сам, но после обеда он постоянно шпионил за Луи. Два раза заявлялся к нему в комнату, чтобы потребовать денег. Луи жутко боялся, что мальчишка поговорит с его женой или пошлет ей анонимное письмо.

– Ты с ним знаком?

– Нет. Я знаю, что он совсем зеленый и что по утрам работает в книжном магазине. В последнее время Луи все время ждал катастрофы. Он утверждал, что это не может длиться вечно, что скоро жена узнает всю правду.

– Он рассказывал тебе о свояках?

– Частенько. Ему всегда ставили их в пример. Объясняли, что Луи ни на что не годный неудачник, тряпка, а не мужчина, ничтожество, что ему лучше вовсе не следовало заводить семью, чем позволять ей прозябать почти в нищете. Я страшно расстроился.

– Когда?

– Когда прочитал в газете, что он умер. Я ведь был совсем недалеко, когда все это случилось. Фернан может вам подтвердить: я как раз допивал свой стаканчик за стойкой бара.

– У Луи имелись при себе деньги?

– Я не знаю, носил ли он их с собой, но за два дня до трагедии мы сорвали большой куш.

– Он имел привычку хранить наличные в карманах?

– В карманах или в своей комнате. Самое смешное, что по вечерам он был вынужден менять ботинки и галстук и только потом садиться в поезд. Однажды он мне рассказывал, как в один из дней забыл надеть галстук и вспомнил об этом только на Лионском вокзале. Но не мог же он купить новый! Необходимо было вернуться домой в том галстуке, который был на нем утром. Бедняге пришлось бегом возвращаться на улицу Ангулем, а потом сочинять, что его задержала срочная работа на складе.

– Почему со вторника ты не покидал квартиру Франсуазы?

– А как бы вы поступили на моем месте? Когда во вторник утром я прочитал статью в газете, то сразу же подумал, что люди видели меня вместе с Луи и не преминут сообщить об этом в полицию. Персонажи типа меня всегда попадают под подозрение.

– У тебя не было мысли покинуть Париж?

– Я просто решил на время затаиться в надежде, что обо мне не вспомнят. А сегодня утром, когда я услышал голос вашего инспектора, понял, что попался.

– Франсуаза в курсе дела?

– Нет.

– А она не задается вопросом, откуда берутся деньги?

– Ну, прежде всего, она видит лишь малую толику – то, что остается после скачек. К тому же она считает, что я по-прежнему ворую бумажники в метро.

– Ты этим занимался?

– Ведь вам не слишком важно, отвечу я на этот вопрос или нет, не так ли? Неужели вы не испытываете жажды?

Мегрэ плеснул арестованному еще коньяка на дно стакана.

– Больше тебе нечего сообщить? Уверен?

– Уверен, как и вы сами!

Мегрэ открыл дверь соседнего кабинета и сказал Люка:

– Отведи-ка его в камеру предварительного заключения.

Затем, глядя на то, как Джеф Шрамек со вздохом поднялся, бросил:

– Все же надень на него наручники.

Когда Акробат повернулся и его резиновое лицо расплылось в проказливой улыбке, добавил:

– Не стоит обращаться с ним слишком грубо.

– Спасибо, месье комиссар. Главное, не говорите Франсуазе, что я проиграл столько денег. Иначе она не станет посылать мне сладости.

Мегрэ надел пальто, взял шляпу и вышел из кабинета, намереваясь перекусить в ресторане «Дофин». Спускаясь по тускло освещенной парадной лестнице, он услышал шум в вестибюле и перегнулся через перила.

Молодой человек с растрепанными волосами бился в руках рослого и крепкого полицейского. На щеке стража порядка виднелась кровоточащая ссадина, он рычал:

– Ты можешь не брыкаться, черт подери? Если будешь продолжать, я отвешу тебе еще одну оплеуху.

Комиссар с трудом сдерживал смех. Потому что задержанный, которого волокли в криминальную полицию, был Альбером Жорисом. Юноша отбивался и вопил:

– Отпустите меня! Я сказал вам, что пойду сам…

Наконец они оба поднялись на площадку, где остановился Мегрэ.

– Задержан на мосту Сен-Мишель. Я его сразу узнал. Когда я попытался его схватить, он бросился бежать.

– Это неправда! Он лжет!

Молодой человек задыхался, его лицо стало красным, глаза блестели. Полицейский схватил Жориса за воротник пальто и встряхнул, как куклу.

– Скажите ему, чтобы он меня отпустил!

Юноша попробовал лягнуть блюстителя порядка, но попал в пустоту.

– Я вам сказал, что хочу видеть комиссара Мегрэ! Я направлялся сюда. Я шел сюда по собственной воле…

Его одежда выглядела помятой, брюки были измазаны засохшей грязью. Под глазами Альбера залегла синева.

– Я – комиссар Мегрэ.

– Тогда прикажите ему меня отпустить.

– Отпустите его, старина.

– Как скажете, но…

Полицейский был уверен, что молодой человек выскользнет у него из рук, словно угорь, и удерет.

– Он со мной грубо обращался… – задыхался Альбер Жорис. – Он обращался со мной как с… как…

Он был в таком бешенстве, что не мог подобрать нужных слов.

Улыбаясь вопреки собственной воле, комиссар посмотрел на кровоточащую щеку полицейского.

– А вот мне кажется, что наоборот, и пострадавший именно он…

Жорис взглянул на стража порядка и только сейчас заметил шрам. Глаза юноши сверкнули, и он воскликнул:

– Так ему и надо!

– Садись, маленький поганец.

– Я не поганец, – возразил Жорис.

И, все еще не отдышавшись, добавил более спокойно:

– Вот уж не думал, что комиссар Мегрэ оскорбляет людей, даже толком не выслушав их.

Мегрэ удивился и, нахмурив брови, посмотрел на парня.

– Ты обедал?

– Я не хочу есть.

Ответ обиженного ребенка.

– Алло! – Мегрэ снял трубку. – Соедините меня с рестораном «Дофин»… Алло! Жозеф?.. Это Мегрэ… Ты не принесешь мне несколько сандвичей? Шесть… Для меня с ветчиной… Подожди…

Повернулся к Жорису:

– Ветчина или сыр?

– Мне все равно. Ветчина.

– Пиво или красное вино?

– Воды, если вы настаиваете. Я хочу пить.

– Жозеф? Шесть бутербродов с ветчиной, да потолще, и четыре маленьких кружки пива… Подожди… Захвати-ка еще две чашки черного кофе, самого крепкого, какой у тебя есть… Ты скоро управишься?

Комиссар повесил трубку, но тут же вновь поднял ее и попросил соединить с одним из отделов набережной Орфевр; при этом Мегрэ не сводил глаз с юноши, который, в свою очередь, с любопытством разглядывал комиссара. Жорис выглядел худым, неряшливым, болезненно нервным, как будто питался одним только кофе, а не бифштексами. Впрочем, он был довольно симпатичным, носил очень длинные темные волосы, которые откидывал назад резким движением головы.

Вероятно, от все еще не прошедшего сильного волнения юноша время от времени раздувал ноздри. Опустив голову, Альбер продолжал буравить комиссара взглядом, в котором читался упрек.

– Алло! Больше нет нужды разыскивать Жориса. Пускай сообщат в комиссариаты и на вокзалы.

Мальчишка открыл было рот, но Мегрэ не дал ему возможности заговорить.

– Всему свое время!

Небо снова затянуло тучами. Собирался дождь, наверняка такой же унылый, непрекращающийся ливень, как и в день похорон. Мегрэ закрыл приотворенное окно, затем молча привел в порядок письменный стол, лежащие на нем трубки – так машинистка, прежде чем взяться за работу, приводит в порядок свою пишущую машинку, проверяя бумагу и ленту.

– Войдите! – проворчал Мегрэ, когда в дверь постучали.

Это был инспектор Нёвё, который тихонько просунул голову в кабинет, будучи уверенным, что патрон поглощен допросом.

– Прошу прощения. Я хотел узнать, что…

– Ты свободен. Спасибо.

После чего комиссар принялся мерить шагами кабинет, ожидая официанта из ресторана «Дофин». Чтобы скоротать время, он снова взялся за телефон и позвонил жене.