Нет, я не была настолько глупой, я знала, что Особняк с башней – выдумка, но мне на это было совершенно наплевать.

А затем настало утро, когда за завтраком все изменилось. Буквально все. Я сидела за кухонным столом и обкусывала сэндвич с медом. Я любила разлеплять сэндвич и слизывать мед, чувствуя, как он растекается у меня по языку, но делать это приходилось быстро и украдкой, пока не видела мама. Она у нас, знаете ли, очень строго следит за тем, как мы ведем себя за столом. Мама постоянно пристает к нам со своими придирками – сиди прямо, не греми ложкой, когда зачерпываешь из миски кукурузные хлопья, и так далее. Сегодня Джоди после маминых замечаний нарочно сгорбилась еще сильней, и начала стучать ложкой по фарфоровой миске так, что того и гляди расколет ее. Тогда мама схватила Джоди за плечи и начала трясти.

– Опять ты изводишь меня, упрямое маленькое ничтожество! – цедила мама, встряхивая Джоди на каждом слове – трюх, трюх, трюх!

Джоди напрягла плечи, а голова ее резко качалась то вперед, то назад.

– Прекрати, ты делаешь ей больно, – встревожился папа, опуская свою «Дейли Экспресс».

– А мне не больно, – выдохнула Джоди, продолжая мотать головой, и вдруг запела припев из одной старой жутковатой песни – «Богемной рапсодии» Квинов[1]: – Мама-а, ду-ду-ду-ду, – ну, то самое место, где все начинают раскачиваться и размахивать горящими зажигалками.

– Прекрати паясничать! – крикнула мама. – Считаешь, что это забавно?

А папа вдруг начал хохотать и тоже трясти головой.

– Ты взаправду чокнутая, Джоди, – сказал он.

– Прекрати ее поощрять, Джо, – рассердилась мама. – Почему ты всегда становишься на сторону Джоди?

– Потому что я папина дочка, – ввернула Джоди и захлопала папе своими ресницами.

Что верно, то верно. В последнее время Джоди постоянно влипала в неприятности, потому что прогуливала школу и поздно возвращалась домой. Мама могла трясти ее сколько угодно, могла голову оторвать, но сладить с Джоди ей было не под силу. А вот папа иногда мог заставить Джоди и понуриться, и даже заплакать оттого, что она доставляет им с мамой столько хлопот.

При этом папа никогда не говорил о Джоди ни единого дурного слова.

Вот и сейчас он сказал:

– Это не ее вина. Хорошо, согласен, она всегда была слегка упрямой, но в общем-то она очень добрая малышка. Просто сейчас попала в дурную компанию, вот и все. А так она ничуть не хуже своих подружек по школе.

– По школе! Конечно! – продолжала бушевать мама. – Муркрофт – дрянь, а не школа. Ничему хорошему детей там не учат. Они растут настоящими дикарями. Половина из них уже имели неприятности с полицией. Это была наша самая большая в жизни ошибка – отправить Джоди в эту школу. Нашу дочь ждут большие, очень большие неприятности. Ты только посмотри на нее! На кого она похожа?

А по-моему, Джоди прекрасно выглядела. Раньше у нее были какие-то серенькие, мышиные волосики, заплетенные в жиденькие косички, а сейчас она покрасила их в темный оранжево-красный цвет с золотистыми кончиками – загляденье! И больше не заплетает косички, а завязывает волосы в чудесный конский хвост, а спереди носит челку, которую сама же и подстригает. Папа говорит, что Джоди похожа на банку с мармеладом, и шутит, что намажет ее как-нибудь себе на бутерброд, когда она отвернется. Мама же считает, что Джоди загубила свои волосы и теперь выглядит грубой и вульгарной. Джоди была в восторге, когда это услышала. Ей очень хотелось выглядеть грубой и вульгарной.

Джоди долго упрашивала маму разрешить ей сделать пирсинг на торчащих из-под волос ушах.

Мама ни за что не соглашалась, но в последний год Джоди совершенно вышла у нее из-под контроля и проколола уши без спросу. И не раз. Сейчас у нее в одном ухе было целых пять маленьких колечек.

– У тебя в ушах теперь больше дырочек, чем в дуршлаге, – заметил по этому поводу папа.

Мама же от каждой новой дырочки готова была сойти с ума.

– Да ладно, будет тебе, – успокаивал ее папа. – Это всего лишь маленькие симпатичные сережки. Это же не кнопка в носу и не тату.

– Пока что, – шепнула мне Джоди.

А насчет тату она уже ходила в салон, но там сказали, что она еще слишком мала. Тогда Джоди моими фломастерами нарисовала у себя на руках и ногах бабочек, и дроздов, и цветочные гирлянды. В нижнем белье, со своими красно-золотыми волосами, кольцами в ушах и фальшивыми тату моя сестра выглядела просто потрясно, но вот верхняя одежда у нее была в основном такой же скучной и девчоночьей, как у меня. На свои карманные деньги Джоди мало что могла купить. Так что одежду нам покупала мама – на свой вкус, разумеется. Папа мог бы дать Джоди денег, но не решался из-за мамы. Тогда Джоди наплела ему про свои неудобные школьные ботинки, которые натирают ей ноги, и папа дал ей сорок фунтов, чтобы она купила себе новые. И Джоди купила свою первую пару настоящих туфель – потрясающих, сверкающих, красных, на высоких каблуках – и цокала в них по дому, сияя от счастья. Мама была вне себя от ярости. Джоди дала мне примерить эти туфли. Каблуки оказались такими высокими, что я сразу же грохнулась и подвернула лодыжку, но это ерунда. В них я чувствовала себя Дороти, щеголяющей в своих рубиновых туфельках по страницам «Волшебника из страны Оз».

Сегодня утром Джоди была в корявых школьных башмаках и серой форме школы Муркрофт. Она сделала все возможное, чтобы как-то улучшить ее вид, – до предела укоротила юбку и приколола разноцветные значки к блейзеру. А еще нарисовала фломастером маленькие фигурки мультяшных героев на школьном галстуке. Мама начала было ворчать по поводу испорченного галстука, но вдруг замолчала, услышав, как звякнула крышка нашего почтового ящика.

– Почта, Перл. Пойди принеси ее, детка.

Перл – это я. Мое имя означает «жемчужина». Когда я родилась, мама стала называть меня своей чудесной маленькой жемчужинкой, а потом мне дали это имя. Я появилась на свет недоношенной и первый месяц своей жизни провела в специальном инкубаторе. Весила я всего один килограмм и была такой маленькой, что, когда меня разрешили брать на руки, умещалась на одной папиной ладони. Родители очень беспокоились насчет того, как меня воспримет Джоди. Она была в то время маленькой девчонкой-сорванцом, то и дело отрывала головы своим куклам и пинала своих плюшевых мишек – но ко мне всегда относилась очень внимательно и нежно. Осторожно брала меня на руки, целовала мой крошечный сморщенный лобик, гладила мои мягкие жиденькие волосики и говорила, что я самая лучшая младшая сестренка на всем свете.

Я открыла почтовый ящик. Пришел каталог для мамы (она выписывала их все подряд – каталоги одежды, мебели, декоративных тарелок, копии фарфоровых кукол, одним словом, всего, что, по ее мнению, могло бы украсить наш дом и придать ему больше «шика»), и еще в ящике было письмо, адресованное мистеру и миссис Уэллс (это папа и мама). Настоящее, солидное письмо в конверте, а не какой-нибудь склеенный по краям счет.

Интересно, кто бы мог прислать им это письмо? Хотелось надеяться, что это не письмо от директора школы Муркрофт с жалобами на Джоди. Я знала, что раз-другой ее засекали, когда она курила со своими подружками, а еще они частенько удирали из школы во время ланча, чтобы купить чипсов, после чего редко удосуживались вернуться на уроки. На самом деле Джоди не нравилось курить, об это она сама мне говорила. От табачного дыма ее мутило и у нее кружилась голова. Еще Джоди призналась, что школьные чипсы лучше покупных – бледных, жирных, в пластиковых пакетиках, но она не хотела отставать от своих подружек, Мэри, Сиобан и Шейнис. Это три самые отъявленные оторвы в классе, где училась Джоди. Если они были на твоей стороне, можешь ни о чем не заботиться.

– Перл? – позвала меня мама.

Я сжала конверт в пальцах, прикидывая, нельзя ли сунуть его под школьный свитер, чтобы сначала распечатать над паром и прочитать вместе с Джоди. Но тут в холле появилась мама и увидела письмо раньше, чем я успела его спрятать. Она лишь мельком взглянула на каталог, хотя это был каталог ее любимых эмалированных расписных коробочек, сразу же схватила письмо и сунула палец под заклеенный край.