Иногда разговор становился общим, и тогда у Сумиэ возникало сомнение: настоящие ли это рабочие и солдаты?… Не являются ли и они переодетыми студентами, ушедшими из университета на революционную работу?…

Сумиэ не могла представить, чтобы простые рабочие могли так мыслить и говорить. Она поделилась своими сомнениями с Тиэко. Та рассмеялась.

— Знания приобретаются не только в университете, но и около него.

Наоси Касэ, худой н жилистый, как отец, говорил мало, но умел слушать и подводить итоги, отсеивая шелуху лишних фраз. В нем чувствовался незаурядный организатор, авторитет которого признавала даже Нацуко, склонная всегда и во всем иметь особое мнение. Тиэко прислушивалась к репликам старшего брата почти с благоговением. Он был ее первым учителем и другом.

Като и Наоси наибольшее внимание уделяли беседе с солдатами, расспрашивая о революционных настроениях в полку, случаях нарушения дисциплины и прочих армейских новостях. По словам Кодзи, очень похожего на сестру бледностью впалых щек, худощавостью и изломом бровей, отношение большинства солдат к военной авантюре в Китае было самое отрицательное.

Нацуко и Тиэко принесли новые порции риса. Старик Касэ скипятил второй чайник. Комната постепенно окутывалась клубами дыма. Но разговоры не утихали.

Первым пришлось подняться Кодзи с товарищами.

В казармы надо было являться без опоздания. Нарушение дисциплины грозило гауптвахтой и запрещением «отлучек» на несколько месяцев. Солдаты спешили на станцию окружной электрической дороги.

Като и Наоси, провожая их через кухню, сунули каждому по пачке революционных листовок, отпечатанных на гектографе.

— Работайте в том же духе, — усмехнулся Като. — Будем передавать ваш опыт и в другие полки.

Солдаты неторопливо и аккуратно спрятали прокламаций под нижние рубахи и вышли.

Поздно вечером, ложась спать, Тиэко по просьбе своей новой подруги долго рассказывала ей о безрадостной молодости миллионов японских Девушек, вынужденных еще подростками идти в кабалу к фабрикантам и мелким хозяйчикам, работая на них за гроши по одиннадцати и двенадцати часов в сутки.

Она рассказывала просто и сжато, без всякого желания сгущать краски, но Сумиэ во время ее рассказа чувствовала себя так, как будто Тиэко хлестала ее словами, как плетью. Было стыдно и больно!.. Стыдно за свою праздную сытую жизнь; за отца, который мошенничал и эксплуатировал чужой труд. Стыдно за ту позорную наивность, с которой она, развитая, неглупая девушка, воспринимала борьбу народа за человеческие права, как что-то для нее чуждое и далекое.

Правда, за этот последний год она поняла очень много, но только умом, теоретически, отвлеченно. Сердцем она поняла эту правду только сейчас, во время рассказа Тиэко…

Сумиэ лежала и плакала.

Виконт Ито нервничал в последнее время не зря. По распоряжению министра юстиции дело о террористической группе «Тоицу» и покушении на барона Осуру было передано для более точного установления фактов в особый отдел кейсицйо. И хотя общее руководство следствием все еще оставалось за виконтом, ему было ясно, что если полиция сумеет добиться от обвиняемых тех показаний, каких не удалось добиться ему, дальнейшее его продвижение по службе сильно затормозится. Ито знал хорошо, что в полицейских застенках допросы ведутся гораздо настойчивее, чем в его кабинете. Страшные пытки огнем, бамбуком и иглами могли заставить подследственных не только признать свои преступления, но и безоговорочно подписать показания, составленные чиновниками кейсицйо, выдав тем самым в руки полиции людей, арест которых был в настоящее время особенно важен для исхода парламентских выборов в пользу военщины и фашизма.

Когда в кабинет вошел прикомандированный к нему полицейский чиновник, Ито был погружен в свои невеселые мысли.

— Профессор Таками!.. Желает дать показания, — отрапортовал коротко полицейский, кладя на край стола визитную карточку.

Виконт небрежным жестом придвинул ее ближе к себе. Сморщенный в углах рот растянулся в усталую гримасу.

— Впусти, — сказал он, позевывая.

Чиновник исчез. Вслед за тем в комнату вошли двое: скуластый, седоголовый старик в черном фраке и молодая, очень красивая девушка с портфелем в руке.

— Хотите дать показания? — спросил сухо следователь. — Почему двое?… Девушка — ваша дочь?

— Дочь господина Имады.

— A-а… Директора «Общества изучения Запада»… Прошу!

Ито сделал движение в сторону кресла. Профессор Таками сел. Сумиэ встала с «им рядом, глядя на следователя взволнованными глазами. Щеки ее то бледнели, то покрывались тревожными яркими пятнами. Рука, державшая портфель, слегка вздрагивала.

— Собственно, все показания ее, — сказал профессор, выразительно кивая на девушку. — Я от общественности. Рабочая группа «Тоицу» просила меня лишь проследить это дело. О-Суми-сан неопытна в юридических тонкостях.

— О чем вы хотите дать сведения? — спросил хмуро Ито, повертываясь к девушке.

— Правосудие введено в заблуждение, господин следователь, — сказала Сумиэ, делая мелкий шажок вперед. — Вас обманули. От моего имени дали ложное показание против моих друзей.

— Как вы можете знать? — пробормотал неуверенно Ито.

— Я видела заявление, — ответила она твердо. — Папа-сан составлял его вместе с Каяхарой, моим женихом, депутатом парламента…

Следователь, обескураженный ее наивной правдивостью, недовольно прервал:

— Говорите яснее, по существу. Не все ли равно кто его составлял?… Показание подписано вами. Я это помню.

Сумиэ протестующе подняла перед собой руку с портфелем, как будто ограждая себя от удара.

— Неправда! — сказала она. — Папа-сан только хотел заставить меня подписать. Он грозил мне тюрьмой и судом и даже… косюдай, которой вы душите коммунистов. Но когда я сказала, что умру, а такую бумагу не подпишу, он подписал всю эту грязную клевету моим именем и послал вам сюда.

— О-Суми-сан! Вы черните отца. Подумайте! — трагически сказал Ито.

— О-Суми-сан сказала не все, — вступился профессор, вставая и беря из ее рук портфель. — В этом портфеле — копии документов фашистских групп, которые хотят использовать грязную провокацию еще шире: для разгрома легальной рабочей общественности, захвата министерских портфелей и для создания конфликта с Советским Союзом.

— Голословное заявление. Таких документов не может быть!.- воскликнул запальчиво следователь.

Профессор Таками раскрыл портфель и достал оттуда папку с бумагами.

— Они есть. Вот их копии, — сказал он, протягивая папку следователю. — В случае необходимости пролетарская общественность пойдет на все, вплоть до опубликования материалов по этому делу в иностранной печати. Почва уже подготовлена, но я полагаю, что это будет невыгодно очень и очень многим… Не исключая и вас, господин следователь!

Ито, не отвечая, просматривал документы. Он был смущен и встревожен. На тонких его губах, точно пена, прыгали пузырьки слюны.

— Письмо депутата Каяхары… Протокол заседания «аКин-рюкай»… Выписка из приказа второго отдела генштаба о развитии «общественных шпионских организаций»… Письмо майора Каваками, — ошеломленно бормотал он, вонзаясь прищуренными глазами в мелкие строчки иероглифов. — Где вы взяли все это?

Сумиэ молчала. Горло ее было сжато волнением. Она пыталась остаться спокойной, найти подходящие для ответа слова и не могла. Дыхание перехватывало.

— Я спрашиваю, откуда у вас документы?… Где вы их взяли? — повторил Ито, невольно повысив голос.

Девушка вдруг закрыла лицо руками. Нервы не выдержали. Из глаз хлынули слезы.

— Украла… у папы-сан! — прошептала она, дрожа от волнения. — Пусть меня судят, но и их тоже. Они хуже меня. Они продают правосудие, правду! Клевещут!

Профессор Таками ласково обнял Сумиэ, стараясь успокоить ее. Заглушив в груди всхлипывания, она глубоко вздохнула, достала из рукава кимоно носовой платок и вытерла мокрое от слез лицо.