Он почти успел.

Оглушительно прогремел выстрел, пуля царапнула потолок, вниз полетела штукатурка, и Павел застыл.

— Стоять! — приказал первый, не сводя с него прицел. — Нохчи вуй?[24]

— Нет.

— ГIаски,[25] — удивился чеченец. — В квартиру!

Дверь захлопнулась, отрезая их от внешнего мира. На Павла теперь смотрели два пистолета.

— ГIаски, — повторил первый. — Я думал, такие все вымерли.

— Зря думал, — сказал Павел. — Что надо?

— Деньги давай, шакал! — прошипел третий, держась рукой за бок.

Первый что-то резко сказал ему по-чеченски и третий нехотя убрал пистолет.

— В гости не пригласишь? — спросил первый и засмеялся. — Нехорошо, русский, нехорошо. Тогда давай деньги.

— Бери, — Павел вытащил из кармана несколько бумажек. — Больше нет.

— Русский, мне неохота тебя убивать. Но придётся. Сначала твоего друга, потом тебя.

— Давай.

Первый схватил Виктора за плечо, взвёл курок и приставил ствол ему к виску. Витька закрыл глаза.

— Давай, — повторил Павел. — Мне-то что?

— Ты мне нравишься! — снова засмеялся первый. — Как тебя звать? Но деньги у тебя есть, и ты их отдашь.

— Слушай, — сказал Павел, глядя только на него. — Меня тут знают все, и твой выстрел тоже слышали. Сейчас уже несколько человек звонят по телефону моему другу.

Вожак отвёл пистолет от Виктора, осторожно поставил курок на место.

— Дудаеву?

— Галаеву. Руслану Галаеву. Уходите.

— Какие у вас друзья известные! — ухмыльнулся чеченец; происходящее его явно забавляло. — У одного Галаев, у другого сам Умаров. И все нам мстить будут, да? Абу, тебе страшно?

В конце коридора скрипнула дверь, первый тут же дёрнул пистолетом и довольно засмеялся: в проёме, растерянно глядя по сторонам, стоял Игорёк.

— Сын? — спросил первый. — Иди сюда, мальчик.

— Деньги на кухне, — сквозь зубы сказал Павел. — Оставь его.

— Неси. Пацан пусть здесь стоит. Неси!

Чеченец, не отпуская пистолет, взял пакет, заглянул и отдал его второму. На лице его появилась довольная улыбка.

— Ничего, русский! — сказал он. — Не в деньгах счастье. Так у вас говорят? Ты мне нравишься, русский. Будь таких побольше, вы были бы почти людьми. Живи. Дала мукълахь кхин а гур ду вай![26]

Гулко, как вбиваемый в гроб гвоздь, щёлкнул дверной замок, и в квартире стало тихо. Виктор тяжело прислонился к стенке, сполз на пол и закрыл глаза. Павел смотрел куда-то мимо него бессмысленным взглядом, потом вздрогнул, развернулся и со всей силы въехал кулаком в стену. Замычал от боли, ударил ещё раз. Лопнули обои, на пол посыпалась штукатурка. Ещё удар.

— Папа! — закричал Игорёк. — Не надо, папа! Папа!

Павел посмотрел на сына, на разбитые в кровь костяшки пальцев, снова на Игорька. Резко выдохнул, приложил к руке платок, другой потрепал сына по голове.

— Всё! Всё нормально, сынок.

— Папа! А как же мы теперь? Что теперь будет?

— Нормально всё будет, — уверенно сказал Павел. — Дядя Руслан их найдёт. Обязательно найдёт, не волнуйся! Игорь, ты иди к себе: нам тут поговорить надо. Нет, нельзя, иди спать! Игорь!

— Муха, — наклонился Павел к Виктору, когда за сыном закрылась дверь. — Муха, очнись! Кто это, откуда взялись? Как узнали про деньги?

Виктор открыл один глаз. Видно было плохо: Пашкино лицо расплывалось, в воздухе плавали и извивались какие-то мерзкие амёбы.

— Муха! Ты меня слышишь?

Он кивнул, переждал, пока уляжется всколыхнувшаяся в затылке боль, поднял с пола полусгоревшую фотографию.

— Они Наташку жгли… — выдавил Виктор. — Я не хотел. Я бы не сказал, Тапа, я бы никогда не сказал, но они… Они бы и Наташку убили, и Петю. Видишь, как они их жгли?

Он смотрел на Павла лихорадочным взглядом, по щеке, цепляясь за двухдневную щетину, ползли слёзы.

— Я тебя предал, Тапа…предал.

— Господи! — сказал Павел. — Ладно, давай вставать. На кухне бинты есть, йод. Пошли, я тебе помогу.

Утром Виктор встал рано. Рука опухла и дёргала, голова тоже болела, но уже не так. Павел сидел на кухне перед почти пустой бутылкой водки, под потолком плавал сизый дым. Переполненная пепельница уже не вмещала окурки, и они валялись везде: на столе, на полу.

— Иди, выпьем, Муха! — позвал Пашка. — Помянем мечты.

Виктор осторожно выцедил разбитыми губами водку, закурил. Голова сразу закружилась.

— Как это у тебя вечно получается, Муха? — спросил Павел, следя за кольцами дыма. — С детства.

— Тапа! Я бы не сказал, но… Они бы меня убили. Я не из-за себя, пойми, даже не из-за Светы. Я из-за Наташки с Петей. Как бы они одни?

— Муха, — удивлённо повернулся к нему Павел. — Но у меня же тоже есть сын.

— У тебя один…

— Что? Что ты сказал?

— У тебя один. Один, а у меня двое.

— Ты что, пьян? — сузил глаза Павел. — Или голову повредили?

— Нет, — сказал Виктор, не сводя с него лихорадочного взгляда. — Двое больше, чем один, я не виноват, что у меня двое. Мы же для них живём, Тапа! Было бы у тебя тоже двое, я бы никогда не сказал. Клянусь! Никогда…

— Уходи!

— Что?

— Пошёл в жопу, Муха!

— Подожди! — заторопился Виктор. — Ты же всё рано выкарабкаешься…. И ещё Кулёк велел тебе предать…

— Уходи! — тихо сказал Павел, закрыв глаза. — Я не хочу тебя больше видеть. Никогда.

Лучше бы он закричал. Лучше бы он его ударил.

Виктор Андреевич помотал головой, отгоняя многолетний дурман, протёр глаза и снова, уже в пятый раз, прочитал короткий текст. Одна строчка: «Привет, Муха! Рад, что тебя нашёл. Дай номер твоего сотового. Теперь уже скоро))». И больше ни слова.

Затем нажал «Ответить», набил, путаясь в цифрах, номер своего телефона и отправил письмо. Вытащил сигарету, покрутил в руках, бросил на стол. Потянулся, откинулся в кресле и прикрыл глаза. На лицо медленно выползла довольная, какой уже не было много лет, улыбка.

Мерседес, моргая мигалкой, пронёсся мимо еле ползущих машин и остановился перед светофором; в кармане коротко промурлыкало. Кулеев достал телефон, недоумённо поглядел на экран: СМСки ему приходили редко. Достал из другого кармана очки, разглядел отправителя и на миг застыл. Последний раз этот номер оживал лет пять назад. Валентин прочитал сообщение, секунду подумал и решительно нажал на вызов.

— Алло, — отозвалось за тысячу километров. — Привет, топ-менеджер! Говорить можешь?

— Могу, раз звоню, — засмеялся Валентин. — Рад тебя слышать, Муха! Что-нибудь случилось?

Даже сквозь пространство стало слышно, как на той стороне напряглись и Кулеев тут же, не дожидаясь ответа, мягко сказал.

— Ладно, Муха, не обижайся. Я, правда, рад, просто задолбали уже: как будто я всем должен.

— Я не обижаюсь, — голос Виктора говорил об обратном. — Просто… Что тебе могут позвонить просто так, ты не предполагаешь? Даже я. А если Тапик?

— Что?! — вскрикнул вице-президент, увидел в зеркальце удивлённый взгляд шофёра и понизил голос. — Что?

— Пашка появился.

Горло сжало удавкой. Кулеев замолчал, слушая, как на той стороне напряжённо дышит в микрофон его давний друг. Машина свернула к величественному зданию офиса, нырнула по пандусу в подземную стоянку; шофёр вышел и деликатно застыл у задней двери. Валентин Сергеевич молчал.

— Кулёк… — тихо сказала трубка и Валентин, очнулся.

— Слушай, Муха, — сказал он почти обычным тоном. — Я сейчас не могу, давай я позже тебе позвоню, и ты мне всё расскажешь. Только всё! А то я ведь ничего о нём не знаю. Все пятнадцать лет. Добро?

— Валька, — удивлённо спросила трубка, — Валька, ты что? Как это ничего? Какие пятнадцать лет? Ты что, охренел?

— Не ори! Откуда я могу что знать?

— От верблюда! — закричала трубка, и Валентин отодвинул её от уха. — Все знают, а он нет! Тебя ещё хоть что-нибудь интересует, кроме бабок? Интернет включи! Включи, набери «Павел Тапаров» и посмотри! Не знает он!.. Совсем уже!