Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Я шумлю, спугнув аборигенов, повисаю в тучах пристяжных, различаю многих диогенов, аввакумов, грозных, шергиных. Я пою – Шаляпин (не Каррерас) – на границе света и ни зги, над алмазным Мирненским карьером замыкаю дантовы круги.

Вскользь лечу на русским рассеяньем: все, что видел издали, вдали истекает северным сияньем, завывает в снеговой пыли. И напомнив мне о черной шахте, кто-то черный шепчет о судьбе…

Кто крылат – летайте, продолжайте! Растворяйте Родину в себе!

Пуля

От этой жизни,
подло падкой
на миражи небытия,
болела пуля под лопаткой,
летая в дальние края.
Жрала шагрень
ничтожной плоти.
Ревело адское сопло.
Болела пуля… на излёте
уткнувшись в отчее село.

«Друг Володя, едва ли…»

В.Б.

Друг Володя, едва ли
смысл исканий в борьбе.
Умных к умным послали,
а меня, брат, к тебе.
Нас никто не торопит,
посидим, помолчим.
Наш окраинный опыт
для неярких лучин.
Но и в отзвуках битвы,
во хмелю и в поту,
мы не помним обиды
за свою темноту.
И не жаждем отмщенья
за безмолвные дни.
Мы лишь гул возвращенья
убиенной родни.

Баня

Помраченье мне путь означало,
когда шла ты по сходням к воде.
И молчание, словно мочало,
повисало на банном гвозде.
Пар крепчал, отдавала печурка
жар камням – скорлупе черепах.
И слепая голодная щука
целовала твой огненный пах.
Ни Бодлера не помня, ни Рильке,
вслед тебе я глядел, как дурак.
И – дерзнул, и – шагнул из парилки
прямо в брезжущий брызжущий мрак.

«Бродит солнце в осеннем саду…»

Т.Б.

Бродит солнце в осеннем саду,
ветви вишен мерцают кроваво.
Я к тебе непременно приду,
как придет ко мне грозная слава.
Я увижу её на просвет
и, багровые комья роняя,
подарю тебе терпкий букет
из деревьев, что вырвал с корнями.

«В житии, прогорклом и погаслом…»

В житии, прогорклом и погаслом,
старый Киренск – мой спасенный рай.
Я умел испортить кашу маслом,
всё во мне творилось через край.
Дед Мелетий, не гневись на внука!
Я на твой покой не посягну.
Мне доступна поздняя наука
собирать по крохам тишину.

«В сквозящем заполночь листе…»

В сквозящем заполночь листе
печаль истаявшего лета.
Я стану видеть в темноте,
устав от недостатка света.
Я первый снег переживу,
я доживу до новой грёзы,
уже струящейся по шву
во тьму дымящейся березы.

«В каком году, в каком-таком бреду…»

Е.Д.

В каком году, в каком-таком бреду
ответное возникнет «кукареку».
Я улицу никак не перейду,
ведь мне она напоминает реку.
Река… строка… непостижимо дно.
На дальний берег я гляжу подолгу,
поскольку там горит твоё окно,
но я, как ветер, в поле верен долгу.
Долги, долги! Нова моя тоска.
Напряжена весны спинная хорда.
Течет река, свинцовая река,
она безмолвна после ледохода.
Текут века. Крепчает звездный хор.
Мелькают миги. Наступают сроки.
И вот горит не бакен, светофор,
смешав непримиримые потоки.
Прости, мой друг! Тоскою обуян,
влекусь душой к границам и заставам.
Ведь улица впадает в океан,
смыкаясь за спиною ледоставом.

«Этот ночной паром…»

Этот ночной паром
фарами озарен.
Вырублен топором
из череды времен.
Глухо плывет в туман.
Был, а уже и нет.
Словно в пустой карман
кто-то просыпал свет.

Из Рильке. Почти…

Бежит через дорогу кобелек.
А мы не замечаем, как стареем.
Затеплим, дорогая, камелёк
и кобелька беспутного пригреем.
Да, путь далек, беспечен кобелек,
но камельком подлунный мир подсвечен.
Пусть в чистом поле тонкий стебелек
колеблется и верует, что вечен!..

«В личном космосе…»

В личном космосе
шторы ветхие…
Смыслу здравому вопреки
продувают их несусветные
трансцендентные сквозняки.
Я планету из легких выдую
(в стылом полыме полый я).
Между фатумом и планидою
смыслом схватится полынья.
Позитронами да нейронами
невозможно пронять сие
закосневшее в черной проруби
поднавязшее бытие.
Но оцежено винопитие.
Колосятся хлебы стола.
Замираю,
когда наитие
размыкает предел угла.
Ни созвездия, ни мизгирика
не дано мне понять умом.
Оттого моя метафизика
преткновенье в себе самом.
8
{"b":"535263","o":1}