Ячея
Стихи
Юрий Зафесов
Иллюстратор Михаил Кабан-Петров
© Юрий Зафесов, 2020
© Михаил Кабан-Петров, иллюстрации, 2020
ISBN 978-5-4474-4200-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Октябрь
Вчера мне думалось светлей!
О, небо, хищных туч вокзал,
греми, раскалывайся, лей
и в землю молнии вонзай!
Сквозь думу павшего листа,
сквозь профиль, рваный и резной.
Какая злая нагота
перед грядущей белизной!
«Рано светает…»
Рано светает.
Поздно темнеет.
Время сметает
всех, кто не смеет.
Гулкие ночи.
Серые стены.
Жизнь позвоночных
странных растений.
После паренья —
будничность ада.
И озаренье —
после разлада.
Чур! До свиданья!
Разум коснеет.
Поздно светает.
Рано темнеет.
«Нет тебя! Что, не верится?..»
Нет тебя! Что, не верится?
Грезят ресницы инеем.
Просто вот взяли ветреность
и наделили именем.
Просто вот взяли облако
и населили ливнями.
Ливни умыли олуха
с отчеством, но без имени.
С отчеством, будто с посохом,
он поспешил за облаком
чертополохом, всполохом…
если б не встреча с обухом.
Обух молвы для олуха
пестует грех отпущенный.
Ветреность… чувство облака…
рваное и гнетущее.
«Ночами…»
Ночами
трудно засыпаю,
и на подушке
мне неуютно
как сипаю
на жерле пушки.
Раздумий
знобкая минута
в зиянье тает.
И даль запахнута,
и утро не наступает.
Я, изнемогший
чуткой ночью,
бреду по полдню.
Где сон во сне,
где мир воочью,
уже не помню.
Мир перепутий
и развилок
в сентябрьской
дрожи.
И тот, кто студит
мне затылок,
роняет вожжи.
«Смешно зимой не видеть снега…»
Смешно зимой не видеть снега.
Вернее, грустно – не смешно.
И вот скрипит, скрипит телега,
везя промерзшее окно —
ослепший дом в пустое поле,
в бесснежье спекшейся зимы,
в раздумья, что родятся после,
как в клочья рваные дымы.
Скрипит, скрипит по лютой стуже,
устав от частых проводин.
Ты говорила; «Будет хуже,
когда останешься один»…
Когда заря из мглы восстанет
с недомоганием, с трудом.
Ведь не телега – просто ставень
из этих мест увозит дом.
«Сырой земли…»
Сырой земли
ветвиста память,
черемух мутная зима.
И постепенно
проступают
на синем черные дома.
Природы память
в третьем ком-то,
кому не помнить суждено
кипящий свет,
оконный контур
и два дыхания – в одно.
Подпаски
Было детство. Было лишь вчера (я едва из детства вырос, Таня). Мы, мальчишки, ночью у костра постигали тайны мирозданья: даль галактик, где пасут коней, не познавших пут и конокрадов, до последних утренних огней – трепет трав… немыслимая радость… бледный месяц… мутная тайга… над рекой свечение разлито… по гольцам стекает в берега… по камням отчетливо – копыта…
Было детство. Звёздные пиры. И миры – без горя и погони.
Но смотрели в красные костры черные стреноженные кони.
Последние птицы
Последние птицы. Протяжная грусть на небе студёном – угольником тёмным. Тревога под сердцем – мой гадкий утёнок. Прощайте! Полет осуждать не берусь.
Я этой земли упоённый росток. Не зря мне даны ваше краткое братство, попытка в себе до глубин разобраться, и мыслей поток, как всемирный потоп.
Я, правый своей родовой правотой, замру над промерзшей отцовской могилой, над маминой скорбью, над бедами милой, над ранней, упрямой и дерзкой, мечтой.
Кому я на свете сумею помочь? Смогу ли прожить молодым и любимым?
…последние птицы над снегом, над дымом, над спящим Витимом кричали всю ночь.
«Вязкий воздух локаторы месят…»
Вязкий воздух локаторы месят.
Ночь. Оплавлен коричневый месяц.
Пали росы, шипя, в ковыли.
И просторы прогоркли в пыли.
Широко, от границы с Китаем
пал идёт, одичало скитаясь
по следам душногривой Орды.
И – лютует, теряя следы.
Мой товарищ (по деду татарин),
в этот час позабыв о гитаре,
силуэтом застывший в окне,
видит сполохи дальних огней.
Он, надежный, влюбленный в пехоту,
поведет молчаливую роту
по зловещей бескрайней степи
на огонь, как в атаку, в цепи.
Возвратится, горячий, под утро,
встанет на пол прохладный, разутым.
Вспомнит, влажную простынь стеля,
золотистой пшеницы поля.
