У входа – ступа и метла. Здесь ненаглядная жила, горя лампадой. У колченогого стола я, захмелевший от тепла, ей в ноги падал. Колени, руки целовал, о целом свете забывал, смеялся, плакал… Живые плавились тела… Звон. Купола. Колокола. Дымилась плаха.
Я, проходя внезапным сном, воспринимал публичный сонм тяжелым сердцем: не знал, за что меня казнят, мою желанную сквернят единоверцы.
«С любовью, милый, умирай!» – И сон, и чох, и птичий грай сцепились разом. Она склонялась надо мной, шепча: «Мужчина, мальчик мой, восстанет разум. Доброжелателен и прям, ты не к моим придешь дверям – встречать устану»…
Я утирал холодный пот, а у печи снежище-кот лакал сметану. Плясали блики на стене, необъяснимые во мне болели струны. Махало крыльями белье, в саду полчилось будыльё, сгорали луны…
Я брёл столицами, хандря, кляня и смерда и царя, гасил светила… Путь без любви не обрести, и нет обратного пути – судьба вместила.
Как ненаглядная жила? Зеленым пламенем зола в ответ шептала: «Ждала. Но стало тяжело, и научилась делать зло – молву шатала. Учила маленькую дочь, как слезы в ступе истолочь. И дочь умеет».
…Я в сад прокрался, поздний вор. Слышнее, ближе звездный хор. Как встарь темнеет.
«Родины утро раннее…»
Родины утро раннее.
Свеж холодок весенний.
Это уже дыхание
последующих поколений.
Век отыграли в лицах
его господа и слуги.
И о сгоревших листьях
поговорим на досуге.
О сбывшемся и несбывшемся,
о настоящем и мнимом…
Мальчик, с дороги сбившийся,
в небо глаза поднимет.
Рассвет будет слушать долго,
не принимая фальши…
А у кого есть дорога,
тот идёт дальше.
«Здесь сквозят паутиной четыре угла…»
Здесь сквозят паутиной четыре угла.
Но, по сути сказать, – ни двора, ни кола.
Здесь светящийся столп на высоком юру
чью-то жизнь, как мочало, трепал на ветру.
Здесь поникшая тень возвращалась домой.
И на красном юру Юру звали Фомой.
Он глядел в облака уходящего дня.
Он рукой, сомневаясь, касался огня.
Он шатучую тень за порог провожал,
где осины листок, как Иуда, дрожал.
Где чердак хохотал, и подвал голосил.
Следом вкрадчивый шепот слова доносил:
– Здесь четыре стены – суть четыре костра.
Это родина, брат, ни кола ни двора…
– Это родина, брат! Отворяй ворота!
Ведь, четыре стены суть четыре щита.
Ведь, четыре стены cуть четыре крыла.
Это русская правда – «Была – не была!».
«Сё будет Идол, – Вера возмечтала, …»
«Сё будет Идол, – Вера возмечтала, —
и здравый смысл меня не помрачит:
я сотворю Матрешку из металла —
металл звучит, а дерево молчит»…
Восстанем из-под плит, из-под забора,
и тот и этот свет объединим.
Жизнь – сон во сне: шатер внутри Собора,
потом – Шатер, распахнутый над ним.
Что наша воля? Стежки да дорожки,
разбойный свист из четырех углов,
январь, февраль и март…
Внутри Матрешки
звонят по нам все семь колоколов.
Иное небо
Убежали кряжи и отроги
в щурый край ощеренных щедрот.
Испарилось войско по дороге
и побило градом огород.
Глас небесный занемог от скуки,
но не пласт он поднял, а лоскут
там, где терракотовые руки
из корней Иное Небо ткут.
Иной-инакий
Начуть возник из ниоткуда,
чуть позже высветлился весь.
«Нет, я не Он и не Иуда
Невесть откуда ждите Весть!»
Кто это был? – как в землю канул.
Но мироточит много лет
и влажный птичий след на камне,
и в чистом поле – зверя след.
«К мостку с перильцами шагну…»
К мостку с перильцами шагну,
представ бомжом или клошаром.
И сеть набросив на луну,
обзаведусь воздушным шаром.
Воскликну громко: «Тру-ля-ля!
Парю! Прощайте, проститутки!»
Как шарабан гремит Земля
двадцать четыре часа в сутки.
«К поминальному пиршеству…»
К поминальному пиршеству
умерших не пригласили,
второпях возвестили:
«сквозь них прорастают леса»:
мужики растворились
в безмолвии стылой России,
и «ау!» ни «ау!» —
только бабьи звучат голоса.
Из разломов земных
не слышны ни мольбы, ни стенанья,
припорошило всех
кто рассудком и духом ослаб.
Только вой леденит,
только вехи меняют названья
на краю бытия,
здесь, на родине каменных баб.
Орёл и решка
Я орёл, а ты, конечно, решка.
И, покуда молодость была,
на земное выпадало редко,
чаще выпадало на орла.
В огороде выдернута репка.
Родничок забился под скалу.
И теперь возобладала решка.
Чистит перья стёртому орлу.
«Не надо злобиться напрасно!..»
Не надо злобиться напрасно!
Подальше спрячь сковороду.
На Благовещенье и Пасху
не мучат грешника в аду.
И вошь не водят на аркане
по праху канувшей казны.
Правитель Евротаракани
и Скандиназии-страны
живу в неведомых наделах
с душой юнца и старика,
козырной картой «семь на девять»
бью подкидного дурака.
От високосных первых чисел
дрожу, как пыж в дробовике.
Мучитель-умопомрачитель
ночую в Каменном Цветке.
И от острога до Сварога
бреду беспечный и хмельной.
Чтобы тебе была дорога
до гланд протоптанная мной.
