— Мне бы очень хотелось досмотреть картину, — не удержался Жак, садясь в экипаж, который вскоре понесла на рысях пара крепких коней чилийской породы.

Четверть часа спустя повозка уже въезжала в Трухильо[616], административный центр провинции Либертад, тихий, чистенький городок, в облике которого сохранилось немало черт средневековья.

Лошади немного попридержали свой бег, и коляска плавно вкатила на просторную улицу, протянувшуюся между двумя высокими стенами — без единого выступа или оконца, но с видневшимися то здесь, то там дверьми в грозных панцирях из гвоздей.

За подобными оградами обычно укрываются монастыри, которых в Трухильо бесчисленное множество, о чем можно судить хотя бы по толпам монахов, красочно описанных Шарлем Вьенером: «Брюнеты и блондины, с черными, голубыми или цвета речной воды глазами, босоногие, бритоголовые, святые отцы, восседая на осликах, шествующих важной поступью и покорно повинующихся своим хозяевам с требником[617] в руках и зонтиком от солнца, приветливо улыбаются женщинам, благословляют детей и собирают подаваемые им прихожанами толстые медные и небольшие серебряные монеты, а также птицу, овощи, фрукты. Деньги они прячут в рукавах, а все остальное — в огромных тюках». Весь этот живописный католицизм, не известный французам, придает архаическую окраску стране и накладывает самобытный отпечаток на общество, в котором кишмя кишат иностранцы, принадлежащие к самым различным социальным слоям и придерживающиеся подчас диаметрально противоположных взглядов по вопросам нравственности и морали.

Затем экипаж шагом пересек довольно многолюдную и весьма привлекательную на вид улицу с домами под низки-mi плоскими крышами, с верандами и балконами и с маленькой фигуркой святого в нише у самой двери или в простенке между окнами, проехал по площади и, поднявшись по боковому проулку вверх, на что ушло еще несколько минут, нырнул под свод ворот, вделанных в глухую, как у монастырей, и столь же мрачную стену. Ворота закрылись за французами в тот самый миг, когда они увидели спешившего к ним навстречу своего друга-перуанца, объявившего им с улыбкой, что апартаменты для них уже готовы. И не успели наши путешественники и слова сказать, как к ним по знаку хозяина подошел атлетического сложения негр, одетый в нечто вроде ливреи, и друзья, сопровождаемые верным метисом, прошествовали за ним следом по длинному коридору в достаточно просторную, с побеленными известью стенами комнату, с толстыми коврами на полу и с одним-единственным окном, помещенным по странному капризу архитектора под самый потолок и забранным мощной решеткой. Через проемы во внутренних стенах из твердых пород дерева помещение соединялось с двумя другими, но меньшего размера.

— Квартира их высочеств сеньоров! — глухим голосом отрапортовал негр и тотчас исчез, захлопнув с шумом за собой огромную дверь, тут же из излишней осторожности закрытую им снаружи на засов.

Жак и Жюльен, решив, что это какая-то мистификация[618], и найдя, что подобная шутка — плохого вкуса, забарабанили в дверь, громогласно требуя немедленно же отпереть их.

Маленькое окошко в двери приоткрылось, и друзья разглядели в нем своего попутчика, попросившего их не устраивать попусту шума.

— Будьте любезны сообщить, — вскричал Жюльен с негодованием, — где мы и что вообще означает эта ловушка, в которую вы так подло заманили нас?

— Никакой ловушки тут нет. Просто вы в городской тюрьме. Страна, находясь в состоянии войны, вынуждена защищать себя поелику возможно от различных авантюристов, пытающихся подорвать ее мощь…

— Но вам хорошо известно, что мы — французские путешественники и держимся в стороне от политики…

— Как бы не так! Хватит лгать! Хоть вы и великолепно говорите по-французски, но не пытайтесь больше убедить меня в том, что вы французы.

— Клянусь честью, мой друг, стоящий вот здесь, рядом со мной, — не кто иной, как месье Жак Арно, а я — граф де Клене… Но вы, по всей видимости, полицейский и как таковой не можете верить на слово, и если я поклянусь даже своей честью, то это также мало что будет значить для вас, ибо вы не признаете такого понятия, как честь.

— Насчет того, что я полицейский, вы угадали! Глава окружной полиции к вашим услугам, полковник Батлер и капитан Боб!

— Как вы сказали?! — промолвил ошеломленно Жюльен.

— Я говорю, что вы, присвоивший себе имя графа де Клене, в действительности — полковник Батлер, янки, вор, а достойный вас ваш приятель — капитан Боб, попавший в так называемое кораблекрушение моряк! Ну, что вы сможете заявить в связи с этим?

— Лишь то, что для шефа полиции вы ведете себя слишком опрометчиво!

— Итак, признаете, что вы американцы?..

— Черт вас подери, соблаговолите сперва заглянуть в наши паспорта!..

— В паспортах можно написать что угодно… К тому же они у вас фальшивые.

— С чего вы это взяли?

— А с того, что ровно неделю тому назад я, как шеф полиции, поставил выездную визу на паспорта месье де Клене и Арно, французских путешественников, прибывших к нам из Кито и севших в Трухильо на корабль, который должен был доставить их в Бразилию. Эти месье, не делая никакой тайны из цели своего странствования, уезжали отсюда в сопровождении большой свиты, чтобы получить в наследство поместье вблизи Рио-де-Жанейро, известное под именем Жаккари-Мирим. Кстати, в подтверждение своих слов они показали мне письмо завещателя, с коим я имел удовольствие ознакомиться. Вы видите теперь, что ваша выдумка столь груба, что на нее не поймался бы даже ребенок. А теперь — до свидания, месье, до скорого. И не забывайте, изменников и шпионов убивают у нас выстрелом в спину!

В тюрьме. — Воспоминание о вторжении немцев во Францию. — Шпиономания. — Сложная ситуация, в которой оказались друзья. — Недоумение Жака по поводу возведения его в ранг капитана корабля. — Судебный зал. — Опереточные генералы. — Перуанские солдаты. — Обвинение. — «Смерть иностранцам!» — Жажда крови. — Вызов, брошенный Жюльеном судьям. — Настоятельное требование Жюльена. — Обещание председателя суда. — Недоумение начальника полиции. — Подлый замысел.

Апартаменты, в которых, словно львы в клетке, расхаживали в ярости злополучные путешественники, не являли собой ничего отталкивающего, как мог бы подумать читатель, зная о их предназначении. Конечно, не роскошные, они тем не менее предоставляли своим обитателям определенный комфорт, и не один путешественник, любящий удобства, охотно воспользовался бы ими, не находись эта своего рода трехкомнатная квартира в мрачном заведении, именуемом городской тюрьмой.

В общем, обстановка простая, но вполне терпимая. Все, что потребовалось бы для отдыха, имелось налицо. Постельное белье на кроватях было безупречно чистым.

Беглый обзор места заключения убедил Жака и Жюльена, что всякая попытка бегства бесполезна.

После первых минут вполне естественного в подобных обстоятельствах ступора[619] и последовавшего затем взрыва гнева друзья призвали на помощь все свое хладнокровие и спокойно проанализировали ситуацию, столь же опасную, сколь и непредвиденную, в которой они оказались.

Жак, придерживаясь более оптимистического взгляда на сложившееся положение вещей, нежели Жюльен, и уверенный в благополучном разрешении всех их проблем, заявил, что рассчитывает на добрую волю перуанских властей, которые не смогут, ознакомившись повнимательнее с паспортами, усомниться в их подлинности и будут в конце концов вынуждены признать невиновность французов.

Жюльен с сомнением покачал головой, не разделяя радужных надежд своего друга:

— Обратимся-ка лучше к ура-патриотическому и вместе с тем благодушному умонастроению практически всех французов, даже наименее внушаемых, накануне вторжения немцев[620]. А потом мы были буквально потрясены тем, как неожиданно все обернулось, дрожали от стыда и горя при виде поруганной нашей земли и не понимали, почему это вдруг наша армия, которая еще недавно считалась непобедимой, все отступает и отступает, проигрывая одно сражение за другим и теряя в бесславных боях отважных сынов отчизны. Нам хотели объяснить эти бедствия причинами, щадящими наше самолюбие и уменьшающими заслуги немецких тактиков. Взять хотя бы тот же шпионаж. Перейдя от беспредельной доверчивости к повальному недоверию, мы везде стали видеть вражеских лазутчиков. Если кто-то выделялся своей походкой или костюмом или говорил по-французски с легким акцентом, непривычным в данном районе, на него тотчас же навешивали ярлык «шпион». Между тем вспомни-ка, часто ли приходилось тебе читать в газетах об обнаружении подлинных шпионов, засланных во Францию немецким военным командованием для несения не пользующейся у нас особым почетом службы, бывшей, однако, в таком фаворе[621] по другую сторону Рейна?[622]