— Причина проста — рельеф местности.

Жюльен, воспользовавшись замечанием Пржевальского, приступил к чтению лекции:

— Роскошные водные просторы, которые мы увидим, если свернем к югу, и которые я должен называть морем, если не желаю, чтобы ямщик наш поседел раньше времени, расположены приблизительно на пятьсот метров выше уровня моря.

— Озеро Титикака[87] находится значительно выше над уровнем моря, однако не столь своенравно, — насмешливо бросил Жак.

— Площадь нашего водоема — свыше тридцати тысяч квадратных километров, длина — двести двадцать лье, ширина — пятнадцать — двадцать, — продолжал Жюльен.

— Поскольку Ангара — единственная река, берущая начало в Байкале, этом гигантском хранилище пресной воды, она и должна быть бурной, полноводной, — пояснил полковник. — Ангара сдается холодам лишь после долгой, отчаянной борьбы. Вода начинает замерзать со дна в неглубоких местах, у берегов. А потом и в верхних ее слоях образуются льдины, смерзающиеся со временем с придонным льдом. Воды, как бы сжатые снизу и сверху, отчаянно прорываются, выталкивая во все стороны ледовые глыбы. Однако все напрасно. Мороз моментально соединяет выброшенные водой прозрачные блоки, и река, пытаясь избежать полного замерзания в привычном русле, разливается по берегам быстрыми потоками. Волнующее сражение, длящееся от восьми до десяти дней, заканчивается полной победой мороза, надежно схватывающего воду и подо льдом, и на прибрежных равнинах.

— Одним словом, по прямой в Иркутск не въехать! — сделал вывод Жюльен.

— Надо дождаться, пока мороз одержит верх над непокорной водной стихией, — заявил Жак.

— Или же объехать место истока Ангары по льду Байкала…

— Море, море, ваше превосходительство! — простонал кучер.

— Хорошо, хорошо, трусишка!

— Вы думаете, «море» замерзло? — спросил Жак.

— Уверен, что да.

— Далеко до него?

— Около пятнадцати французских лье.

— Четыре часа санного хода. Нам и не такое по плечу!

— Только бы не забыть поприветствовать почтительно господина море! — сказал Жюльен.

Сани, развернувшись, направились на юго-восток.

Вскоре путешественники обнаружили, что широкая дорога с тонким слоем снега, прибитого другими санями, кончилась. Торной дороги не стало. Вся надежда теперь на мастерство кучера и инстинкт лошадей, которые то и дело увязали в снегу чуть не по грудь и дергали так, что сани в любой момент могли перевернуться.

Путь вдоль Ангары проходил по отвесным кручам, и, чтобы не сорваться вниз, двигаться приходилось с огромными предосторожностями. Иногда путешественники слезали с саней и шли пешком, поскольку ямщик не ручался, что сможет проехать дальше.

Вдали показался Байкальский хребет, протянувшийся по левому берегу озера с юга на северо-восток. И вот наконец ущелье, в глубине которого злобно рычала Ангара, перекатывая льдины, было пройдено. Осталось лишь спуститься к озеру.

К сожалению, посчитав, что самое трудное позади, возница на минуту утратил бдительность. Лошади, вступив на пологий склон и перестав чувствовать сопротивление саней, резво побежали вперед. Возок, который следовало придерживать, а не тянуть, тем более с силой, понесся вниз с такой ужасающей скоростью, что кучер оказался не в состоянии совладать с упряжкой. Катастрофа была неминуема.

— Господа, — проговорил полковник, абсолютно спокойный, несмотря на клубы снега, поднимавшегося стремительно мчавшимися санями, — сейчас мы перевернемся. Но сделать это надо с умом. Не держитесь за возок, а, наоборот, расслабьтесь: снег глубокий, он смягчит удар.

Жак и Жюльен едва успели прислушаться к полезному совету, как их резко подбросило вверх.

Коренник рухнул, сани, сильно наклонившись, врезались в снег, придавив кучера, вопившего не своим голосом:

— Это море мстит! Мы погибли!

Спасение саней. — Бегство коренника. — Озеро Байкал зимой. — По льду. — Полынья. — Гибель рысака. — Суеверный ужас ямщика. — Скала Шаманов. — Шаманство и шаманы. — Участь умерших людей. — Исчезновение полыньи. — В Иркутске. — Язвительные записи Жака. — Навязчивое гостеприимство. — Неуемное подражание. — Местный колорит. — Иркутский базар. — Новый спутник. — Надежда на облегчение судьбы полковника Михайлова.

Совет адъютанта пришелся весьма кстати. Французы не стали хвататься за сани в отчаянной попытке удержаться в них и, подчинившись покорно закону инерции, вылетели из возка.

Аварии на санях куда менее опасны, чем на колесных экипажах, и чаще всего проходят без неприятных последствий для ездоков. И о падении в этом случае можно говорить чисто условно, поскольку выброшенный из подобного транспортного средства скользит по снегу, и благодаря мягкой шубе все обходится без травм. Примерно так случилось и на сей раз. Жюльен перевернулся и, круглый в своих одеяниях, словно шар, приземлился на корточки в трех метрах слева от повозки, Жак совершил опасный кульбит[88] и, широко раскинув руки и ноги, распластался на снегу, словно огромный паук, справа от нее, а полковник перелетел через дугу и оказался непосредственно перед санями. Быстро вскочив, все трое залились дружным смехом. Да и что еще оставалось им делать?

Ямщик, безнадежно застрявший в сугробе, взывал к господину морю и ко всем святым, которых так много в русских святцах[89].

Пристяжные стояли спокойно, кося глазом на коренника, глубоко погрузившегося в снег, из-под которого торчала одна только морда — прямо как в лавке, торгующей кониной.

Сани не перевернулись, они лишь врезались передком глубоко в снег, так что задок оказался приподнятым под углом в сорок пять градусов.

Полковник, как человек, привычный к таким передрягам, выпряг левую пристяжную и попросил Жюльена проделать то же с правой, а Жака — снять сбрую с коренника.

Подведя лошадей к задку саней, Жюльен и полковник привязали животных к кольцам для крепления багажа.

— А коренник отвязан? — обратился Пржевальский к Жаку.

— Да, — ответил тот.

— Хорошо. А теперь заставим этих двух вытянуть сани из снега.

— Это будет тяжело.

— О, вы не знаете еще сибирских лошадок! Они неказисты на вид, но такие умницы! Вот смотрите, — молвил полковник и громко свистнул.

Услышав привычный сигнал, животные, стоя по брюхо в снегу, судорожно заскользили по мерзлой земле и рванули вперед, взметнув снежный столб. Задок саней опустился, навалившись всей массой на полозья, и через две минуты возок был уже на дороге — в том самом месте, откуда началось катастрофическое скольжение вниз.

Коренник, почуяв свободу, вырвался из снежного плена и помчался в сторону озера.

— А что с кучером? — обеспокоенно спросил Жюльен, поскольку го́лоса бедняги больше не было слышно.

— Вот взгляните, — ответил полковник, не в силах сдержать улыбки при виде валенок, торчавших высоко из-под снега. — Эй, дружок, пора выбираться!

— Ох-ох! — раздалось причитание.

— Давай, давай, да поживее! Или, может, привязать по лошади к каждой твоей ноге?

Валенки энергично задвигались, и ямщик, еле живой от страха, с пунцовым от напряжения лицом, выбрался наконец из снежных объятий.

— Всемогущая Богородица, сжалься над бедным человеком!

— Все в порядке. Богородица тебя пожалела. И хватит скулить. Сани на месте. Запрягай лошадей и трогай! А то мы вконец замерзли.

— Но где коренник? Где мой рысак?

— Какая разница! Ну его к дьяволу, запрягай оставшихся! И пошевеливайся: мы не хотим окоченеть.

Пока кучер возился с упряжью, ездоки вычерпали снег из саней.

И вот, укрывшись поплотнее одеялами, французы в сопровождении полковника продолжили путь.

В тот момент, когда возок съехал на озерный лед, солнце заходило за видневшийся вдали заснеженный хребет, и взору путешественников открылось грандиозное, чарующее душу зрелище.