— Тише, умоляю вас! Это в ваших же интересах! — шепнул ему управляющий и затем обратился к американцу: — Месье, что вы можете сказать об этом здании?

— Только то, что это хижина, за которую я не дал бы и пятисот долларов… Я не разделяю фантазии того, кто ее построил.

— Сей дом… вам ничего не напоминает?

— Сегодня — нет. Но завтра он напомнит мне о том, что сюда следует прислать рабочих, которые моментально снесут его.

— Снести этот дом! — возмутился Жак. — Дом, который так похож на тот, на берегу Луары, в Монлуи, где выросли моя мать и мой дядя и где… протекало мое счастливое детство!.. Где я провел лучшие часы моей жизни!.. Мой дядя построил его в этом месте потому, что пригорок напоминает наш, на родине, и река у холма такая же капризная, как Луара… Здание — таких же размеров и из тех же материалов, что и тот… Глядя на него, дядя вспоминал о своей отчизне и своих близких…

— И он почил здесь вечным сном, — изменившимся голосом произнес управляющий. — Именно тут покоится его прах, под цветами, за которыми, увы, никто не ухаживал с тех пор, как я уехал… А он так любил их, еще с тех пор, когда жил в Европе!

— И каково теперь ваше решение? — грубо прервал его американец.

— Пока я не принимаю никакого решения, а просто констатирую, что, хотя вы и выдаете себя за племянника месье Леонара Вуазена, родившегося во Франции, в Монлуи, департамент Эндр-и-Луара, в доме, как две капли воды похожем на этот, вы тем не менее не знаете ни Эндр-и-Луару, ни Монлуи, ни тот дом. Я отмечаю также, что вопреки предписанию, содержащемуся в письме человека, чьим наследником вы себя выставляете, вы почему-то не отдали должного его могиле. Но это еще не все. В маленьком домике, что вы видите перед собой, есть портрет, выполненный большим мастером, изобразившим моего покойного хозяина во весь рост еще в то время, когда ему было примерно столько же лет, сколько и этому месье, — указал сеньор Кристобан на Жака. — Месье так походит обликом на моего хозяина, каким запечатлел его художник на холсте, словно это с него писали картину.

— Так вот что вы имели в виду, когда сказали, что собираетесь обратиться за помощью к усопшему! — иронично молвил американец.

— Да, именно это… Точнее и не скажешь, ибо, как бы ни были вы наглы, вам не найти подтверждений своих лживых заверений!

В густом кустарнике послышался шорох.

— Мне наплевать на вас!.. Ибо обманщики и их пособник, которых я вижу перед собой, не смогут более помочь вам ни живыми, ни усопшими! — заявил американец и раскатисто закричал — Ко мне, Боб!.. Ко мне, морячки!.. Прикончите их!.. Смерть им всем!.. Смерть!

Кусты зашевелились, и из них выскочили под предводительством старого пирата с дюжину головорезов, накинувшихся тотчас, как бешеные собаки, на четверку людей, из коих двое были безоружны. Нападение было столь внезапным, что французы не успели даже приготовиться к защите. Жак сразу же совершил грубейшую ошибку, швырнув в ноги капитана Боба свой карабин, в ответ на что морской волк, воздев вверх свою мощную длань[680], направил на противника опаснейшее оружие — огромный knife[681]. Жюльен тем временем отчаянно отбивался от четверых насевших на него бандитов.

Дела наших друзей были как нельзя хуже, но тут со стороны дома раздалось четыре мощных выстрела, и над кущей садовых растений взвился легкий дымок.

Капитан Боб, пораженный пулей, попавшей ему между глаз, тяжело повалился на Жака. Полковник Батлер сделал, шатаясь, четыре шага, потом упал на колени и попытался сдержать рукой кровь, фонтаном бившую из его груди. Двое из четырех пиратов, напавших на Жюльена, рухнули один на другого.

— Мы уже три недели гоняемся за вами, мерзавцы! — раздалась громоподобная французская речь, и из зарослей вынырнул огромного роста мужчина, а следом за ним — еще два богатыря и некий человек далеко не столь могучего сложения.

— Заряжайте ружья, ребята!.. Малыш Андре, не мешкай!

Эти четверо, как гром с неба, обрушились на перепуганных до смерти злодеев, растерявшихся при виде гибели своих предводителей.

— Бросайте оружие, разбойники, если не хотите на себе испытать, чего стоят две пары добрых канадских карабинов! — гаркнул гигант.

— Перро! — изумился Жюльен, кидаясь навстречу канадцу.

— Рады служить вам, месье! И от всего сердца…

— И Алексей! — воскликнул Жюльен, узнав русского, который подбежал к ним, запыхавшись.

— Месье Жак жив и здоров, — произнес Перро. — Уверен в этом: я вовремя всадил пулю куда надо… Этот боров осмелился навалиться на него!

Подняв за ногу одной рукой тело капитана, он брезгливо швырнул его на середину дороги.

Жак, освобожденный от прижавшей его к земле туши, под которой он буквально задыхался, радостно вскрикнул, узнав канадца.

— Ау, славный мой Перро, я снова спасен вами! — бросился он в объятия бывшего траппера.

— Да что вы, месье!.. Это пустяки… Эй, Эсташ!.. Эй, Малыш Андре!.. Эти мерзавцы оставили оружие, перед тем как удрать?

— Да, брат.

— Вот и отлично! А теперь, когда главное — позади, поздоровайтесь с господами.

Жалобный стон, вырвавшийся из груди полковника Батлера, прервал восторженные возгласы.

— Сразу видно, не я стрелял, а месье Алексей, — проворчал Перро. — В конце концов, это, может, и к лучшему. — И затем добавил: — Бедняга! Он был неплохим воякой, ей-богу!.. Черт возьми, не могу видеть, как он мучается! Эй, месье… месье… Это я, Перро Жозеф… Могу я что-нибудь сделать для вас?

— Пить!.. — прохрипел раненый затухающим голосом.

Перро бросился к реке, а Жак и Жюльен, приподняв полковника, прислонили его к дереву. У несчастного появилась на устах легкая улыбка, в которой смешались ирония и мягкость: за ним ухаживали люди, которые имели все основания смертельно ненавидеть его.

— Вы очень добры, — пробормотал он. — У меня же никогда не было времени на проявление подобных чувств.

— Вам нельзя говорить, — тихо сказал ему Жюльен, — вы должны беречь силы.

— Зачем? Я уже свел счеты с жизнью. Для меня все кончено… Важно лишь, что… я ничего не украл… Пить…

Тут как раз вернулся Перро с кожаной флягой, полной воды:

— Возьмите, месье, и не держите ни на кого зла.

Янки жадно припал к фляге.

— Спасибо, — произнес он, не убирая с груди руку, закрывавшую рану. — А как Боб?

— Он мертв, — ответил Жак.

— Тем хуже… Я собирался просить вас проявить к нему милосердие… Поскольку его нет в живых, мне теперь уже ничто не мешает признаться, что я лгал управляющему… Я знаю, вы во благо употребите принадлежащее вам по праву наследство… Кажется, мне полегчало от этого признания… Я понял, что люди не так уж плохи, как думалось мне до сего дня… Месье де Клене!.. Месье Арно!.. Жизнь уходит от меня… Я не боюсь смерти… Но если вы скажете, что не питаете больше к нам, несчастным, ненависти из-за… лепрозория… — это было мерзко… не правда ли?.. — мне будет легче умереть…

— И я лично, и друг мой Жак прощаем вас! — торжественно молвил Жюльен.

— Благодарю! — прошептал раненый. Его дыхание прервалось, взгляд остыл, рот открылся.

— Все кончено, — констатировал Перро.

— Да покоится он в мире! — обнажая голову, произнес Жак.

Разгадка неожиданного появления на фазенде четверых друзей. — Горнопромышленники из Карибу. — Претворение в жизнь решения Алексея Богданова и братьев-канадцев отправиться в Жаккари-Мирим. — Усиленное наблюдение за бандитами. — Беспокойство Перро. — Афоризм[682] Жака. — Огромное состояние. — Управляющий имением как член семьи. — Сладкая жизнь. — Тоска по родине. — Отъезд в Европу. — Отношение Жака к вояжу через океан. — Волчий аппетит вместо морской болезни. — Буря. — Прибытие в Гавр. — В Париже два года спустя. — Посещение «Английского кафе», становящееся традицией. — Воспоминание Жака о начальном этапе странствования по суше.