Неожиданно остановившись, Жюльен протянул руку в сторону огромного конуса, увенчанного плотным слоем снега, сиявшего под лучами жаркого эквадорского солнца ослепительным блеском.

— Хочешь знать, — спросил он у своего друга, — в каком месте земного шара мы находимся сейчас?

— Догадываюсь, — ответил Жак, к которому после чудесного исцеления Жюльена, спасенного плодами цедрона, вновь вернулось хорошее настроение. — Мы оказались на той самой воображаемой линии, что делит землю на два полушария — северное и южное — и где полуденное солнце не дает тени и может своими прямыми лучами осветить дно глубокого колодца, а день и ночь составляют ровно по двенадцать часов… Короче, мы на экваторе, не так ли?

— Ты совершенно прав, — улыбнулся Жюльен.

— Вот ты улыбаешься… А хочешь, я скажу тебе — почему?

— Хочу.

— Ты вообразил, будто бы твой друг, канцелярская крыса из префектуры Сена, намеревается поздравить себя с тем, что добрался сюда, не пользуясь мачтой и парусом, а также избежав знаменитого морского крещения на экваторе[546].

— Вот как? Нет, ты ошибся. Просто, очутившись в таком месте, я чувствую себя счастливым, на седьмом небе[547], и, когда гляжу на этого гиганта с шапкой снега наверху, мне приходят на память слова известного путешественника.

— А именно?

— Путешественник, которого я имею в виду, — это месье Гумбольдт. Если только память не изменяет мне, он закончил свое описание этого района следующими словами: «Здесь проходит эта идеальная[548] линия, проведенная как бы самой природой через один из своих самых грандиозных памятников, с тем чтобы надвое разделить земной шар». Под памятником ученый подразумевал, понятно, вулкан Каямбе.

На следующее утро друзья были в Кито[549], расположенном на 0°13′ южнее экватора.

Сколь бы ни было велико их желание как можно быстрее продвигаться по избранному пути, им пришлось все же задержаться на несколько дней в эквадорской столице. Выносливость человеческого организма имеет свои пределы, и небольшой отдых после тяжелой дороги и особенно тех волнений, которые пережили французы, когда Жюльена укусила змея, был вовсе не лишним. Кроме того, новости, полученные ими по прибытии в город, оказались настолько серьезными, что перед друзьями встала настоятельная необходимость углубленного изучения политической обстановки в странах, которые они намеревались посетить.

Им потребовалось полдня, чтобы получить представление об этом старинном[550] и во многом оригинальном городе, обосновавшемся на высоте две тысячи девятьсот метров над уровнем моря на плато Анд, у подножия вулкана Пичинча, чей кратер шириной в сто двадцать метров не знает покоя. Обладая удивительной способностью цепко удерживать в памяти наиболее интересное из увиденного ими даже при беглом осмотре достопримечательностей, наши землепроходцы совершили короткую экскурсию по крутым улицам, не знавшим такой роскоши, как автомобиль, и взобрались на окруженный городскими строениями холм Панасильо, с вершины которого были видны развалины храма Солнца и открывалась поразительная, единственная в своем роде панорама — вершины семи вулканов: Каямбе, Антизаны, Корасона, Синчулагуа, Иниса, Котопахи и Пичинча, — из коих два последних — действующие.

Вскоре путешественники вернулись к реальной действительности, а именно: сошли с холма на улицы города — это убогое местообитание козочек и лам — и нанесли визит французскому консулу, принявшему их с самой искренней сердечностью и милостиво предоставившему в их распоряжение целое собрание журналов за многие месяцы. Эта любезность была для друзей тем более бесценной, что они, практически изолированные от цивилизованного мира с тех пор, как покинули Мехико, абсолютно ничего не ведали о важных событиях, разыгравшихся в Перу, Боливии и Чили. Наконец, консул, будучи заранее осведомлен о маршруте своих соотечественников, предупредил их сперва о почти непреодолимых трудностях, которые их ожидают в пути, а затем подробнейшим образом обрисовал ситуацию, сложившуюся к тому времени в трех указанных выше странах и посвятил друзей в государственные тайны, с тем чтобы они смогли в случае, если не откажутся от своего смелого намерения, осознать, по крайней мере, суровую реальность и принять надлежащие меры с целью уменьшить риск.

Именно об этой обстановке в трех южноамериканских странах и пойдет речь в следующей главе.

Тихоокеанская война[551]. — Схватка между кровными родственниками. — Плачевное политическое, экономическое и финансовое положение в Перу и Боливии. — Процветание Чили. — Trabajo é cordura[552]. — Сокровища пустыни Атакама. — Предприимчивость чилийских тружеников. — Возмутительный грабеж. — Объявление войны. — Секретный договор. — Военно-морские силы Перу и Чили. — Блокада Икике. — Морское сражение. — Верность клятве. — Героизм моряков «Эсмеральды». — Поднятый флаг. — Поражение перуанцев. — Гибель «Индепенденции».

Начало октября 1879 года. Как уже известно читателю, три южноамериканские республики терзала жестокая война, продолжительность которой невозможно было заранее предугадать. Перу в союзе с Боливией схлестнулась с Чили. Схватка между государствами, возросшими из ствола одного и того же генетического дерева, долгое время в равной степени страдавшими от колониального рабства и населенными представителями одних и тех же рас и народов, являлась по своему характеру чуть ли не гражданской войной и оттого приняла исключительно яростные формы.

Мы не будем объяснять здесь в подробностях мотивы этого конфликта, весьма неприглядные, если говорить о Перу и Боливии, чьи государственные мужи, обанкротившись окончательно, в глубине души своей лелеяли мечту о войне, которая списала бы все их просчеты и принесла бы устроителям бойни ордена и состояния. Почва для вооруженного столкновения давно уже была подготовлена, особенно в Перу. Эта страна, лишившись былого величия и обратив свое название, служившее некогда синонимом процветания, в пустой звук, начала прибегать ко всякого рода уловкам, чтобы заявлять постоянно о своем существовании.

Как бы ни было строго это суждение, автор вышесказанного, располагая соответствующими свидетельствами, взял себе за абсолютное правило прибегать к жесткости и беспристрастности в своих оценках описываемых им событий и, считая возможным ограничиться некоторыми фактами, решил привести в подтверждение своих слов следующий отрывок из выпущенной парижским издательством «Плон» книги дипломата высшего класса графа Шарля д’Юрселя «Южная Америка»:

«Пренебрегая своим будущим, эта страна (Перу 1876 года), владеющая несметными природными богатствами, которые видишь буквально на каждом шагу, давно уже впала в спячку. Всякое новое правительство поднимает наверх целую толпу своих фаворитов. Но при первых же политических переменах новых чиновников увольняют на пенсию, подчас очень высокую. В случае кончины такого бюрократа пенсией продолжают пользоваться его вдова и даже дети. В общем, многие граждане считают, будто государство обязано обеспечивать их всяческими благами, и посему казна, и без того истощенная, быстро скудеет в результате подобных политических перипетий. В 1868 году в Перу, когда президентом был полковник Балта, имела место целая серия авантюрных мероприятий, таких, как сооружение железных дорог, доков и памятников, явившееся для страны непомерным грузом и почти не принесшее ей доходов. По прошествии известных кровавых дней дон Мануэль Пардо, избранный в 1872 году президентом в результате некоторых манипуляций, постоянно ссылаясь на высшие интересы, полностью опустошил государственную казну и до основания разрушил систему общественного кредита. Лучшее тому доказательство — курс[553] перуанских ценных бумаг, упавший с семидесяти четырех франков четыре года назад до двенадцати в нынешнем, 1876 году. Бумажные деньги, единственные в обращении, день ото дня теряют в цене: я наблюдал падение цены соля[554] до двадцати пяти центов, тогда как еще недавно за него давали сорок восемь!