— Сеньоры очень торопились, но заплатили хорошо.
Покинув Сан-Пабло, небольшой отряд достиг через три часа потока Рио-Чуеннес, обходящего стороной Кумбаль. Неистовствовавшая далеко внизу река стала бы непреодолимым для путников препятствием, если бы не мост, перекинутый через ущелье, по дну которого она проложила свое русло. Впрочем, слово «мост» не совсем подходило к сооружению, открывшемуся взору французов.
— Нам ни за что тут не перейти! — воскликнул в ужасе Жак при виде примитивной конструкции, грозившей обрушиться в любой миг.
Чтобы понять овладевшие им чувства, представьте себе два грубо отесанных бревна, уложенных параллельно на два поперечных чурбака по обеим сторонам пропасти, удерживавшихся на месте кольями, закрепленными в выемках в скалах. Привычный настил заменяли удаленные друг от друга, как прутья железной лестницы, ветви, привязанные лианами к бревнам, а перила — жерди, соединенные с основанием моста теми же гибкими стеблями вьющихся растений. Опираясь на это хлипкое ограждение и со страхом поглядывая на бурлящий в глубине расщелины мутный поток, путник переставляет осторожно ноги с одной ветви на другую.
— Доверьтесь мулам, сеньор, — посоветовал гид в ответ на восклицание Жака. — Отпустите поводья и смотрите только вверх, если вы боитесь головокружения.
Друзья, последовав этому доброму совету, благополучно переправились через ущелье.
Миновав еще несколько потоков, куда более опасных, чем только что описанный нами, не раз изумляясь тому, что до сих пор не сломали себе шею, и без конца благословляя удивительный инстинкт мулов, наши герои достигли наконец Тукерреса, расположенного на высоте трех тысяч метров над уровнем моря и в восьми километрах к северо-востоку от вулкана Азифраль, над которым в этот день вился сероватый дымок.
Само по себе это селение мало чем примечательно. Из-за возвышенного местоположения среднегодовая температура в нем составляет всего лишь десять градусов выше нуля. И путешественник, который совсем недавно изнемогал от жары, в этом населенном пункте буквально дрожит от холода, если находится без движения. Ну а если он вздумает вдруг пройтись быстрым шагом по горбатым улочкам маленького колумбийского городка, то ему грозит горная болезнь сороче[525] — крайне неприятный недуг, вызываемый разреженным воздухом. Пораженный этой напастью вынужден останавливаться каждые несколько шагов из-за одышки и минутами стоять неподвижно с зеленым лицом, ощущая, как у него подкашиваются ноги.
Опасаясь и простуды и сороче и к тому же стремясь как можно скорее добраться до Кито, Жак и Жюльен лишь ненадолго остановились в Тукерресе. Затем, одним махом одолев приблизительно двадцать два километра — расстояние, отделявшее их от эквадорской границы, они достигли знаменитого естественного моста Румичака на реке Рио-Карчи, отделяющей одну республику от другой.
Пройдя еще восемь километров, они оказались в Тулкане — первом городе Эквадора[526], где их встретили, прямо скажем, очень радушно, — в значительной степени благодаря вознаграждениям, на которые наши герои не скупились. Здесь они впервые познакомились с эквадорской кроватью — cuadro, или квадро, представляющей собой крепко обтянутую вдоль и поперек кожаными ремнями раму на четырех ножках высотой в пятьдесят сантиметров. На этот лежак, довольно жесткий, кладется простыня — и постель готова!
Быстро, не задерживаясь нигде подолгу, то взбираясь вверх, то спускаясь вниз и испытывая в один и тот же день то адский зной, то холод, когда температура приближалась часто к точке замерзания воды, друзья упорно двигались на юг и в один прекрасный день подошли к долине реки Чота, или по-испански Рио-Чота, где их ожидало подлинное пекло.
Привольно раскинувшаяся и даже жутковатая на вид, эта обширная впадина являет собой такой редкий геологический феномен, как расщелина в гигантской горной цепи Анд, этого позвоночного столба Южной Америки. В самом деле, если исключить чилийские Анды, изобилующие, как отмечает месье Эдуар Андре, теснинами, то в Кордильерах насчитывается лишь три места, где водные потоки свободно, подобно Дунаю, устремляющемуся в Железные Ворота[527] в Карпатах, пересекают горные громады: это долины рек Патиа, на юге Новой Гранады[528], Чота и Гаябамба, или Рио-Гаябамба.
«Более глубокие и более узкие, чем долины Альп и Пиренеев, — говорит месье Гумбольдт, описывая эти места, — расселины Кордильер предлагают путешественнику тропы самые дикие, более других способные вызвать у вас одновременно и восхищение и ужас. Ущелья подчас так глубоки, что за их стенами могли бы надежно укрыться от постороннего взора Везувий[529] и Дом[530]. Средняя глубина горной впадины, в которой разместилась Ордесская долина, протянувшаяся от горы Перду, равняется девятистам метрам. Путешествуя по Андам, мы, месье де Бон-план и я, пересекли также знаменитую расселину Чота с каменными стенами высотой более полутора тысяч метров. Чтобы дать более яркое представление о величественности этих геологических феноменов, небесполезно отметить, что дно этих расселин расположено не менее высоко над уровнем моря, чем перевалы Сен-Готард[531] и Мон-Женис».
Рио-Чота, — а только она и владеет сейчас нашим вниманием, — несется по дну одной из самых значительных впадин земного шара. Если вершины восточной гряды Кордильер, прорезанной руслом этой реки, образовавшей долину глубиной от полутора тысяч до тысячи восьмисот метров, исчезают в ледяном тумане, то по берегам потока отлично произрастает сахарный тростник, замещаемый выше молочаем, алоэ и агавами — типичными представителями флоры негостеприимного каменистого плато Мексики и засушливых калифорнийских земель.
Спустившись по одному из труднейших для перехода склонов на широкую площадку, где из-за изгороди из алоэ проглядывал сахарный тростник, и не встретив на пути какого бы то ни было источника воды, двое наших друзей и их гид, измучившись сверх меры, мечтали всей душой о той минуте, когда они смогут наконец утолить жажду в реке, бежавшей внизу под ними на глубине свыше трехсот метров.
Бурдюки были уже давно пусты, и, кроме легкого алкогольного напитка, приготовленного из сахарного тростника и различных фруктов и предназначавшегося исключительно проводнику, у путешественников не было ни капли жидкости. Для того же, чтобы достигнуть потока, требовалось пройти еще не менее трех четвертей часа. И Жюльену, вполне естественно, пришла в голову мысль хотя бы частично утолить жажду, пососав стебель сахарного тростника.
Достав мачете, он с ловкостью индейца, привычного к тропическим чащобам, срубил несколько толстенных стволиков алоэ и, отскочив немного назад, подождал, пока срезанные растения с мясистыми листьями, обрамленными острыми шипами, способными серьезно поранить человека, не упали на землю, а затем осторожно протиснулся под образовавшийся в живой изгороди свод. Зная по опыту, что такие колючие заросли служат прибежищем многим тварям, стремящимся обрести здесь надежную защиту от своих врагов и укрыться от палящего солнца, он лихо размахивал во все стороны своим оружием, чтобы разогнать крабовых пауков[532], сколопендр[533], кайманов и змей, если бы таковые вздумали тут затаиться.
Потом Жюльен подошел к тростниковым посадкам, срезал несколько стеблей и опустился, чтобы их подобрать. Но едва коснулся левой рукой сочных зеленых листьев, как его указательный палец пронзила такая жгучая боль, что он не смог сдержать пронзительного вопля. Не думая уже больше о тростнике, наш герой поспешно вскочил на ноги, полагая, что укололся о шип алоэ, и тут же убедился в том, что ошибся. Несмотря на всю свою отвагу и выдержку, он страшно побледнел и почувствовал, как у корней его волос выступил холодный пот, когда увидел, что в его палец вонзила острые зубки маленькая змея, немного толще ручки для письма и необычайно ярко-красной окраски.
