Дм. Каринский.

Корифей (KorujaioV) — у древних руководитель хора в трагедиях. Ныне К. — запевала хора, танцовщик или танцовщица (корифейка), танцующие в балете впереди других фигурантов. В общежитии так назыв. передовые люди в науке, искусстве, политике и т. п.

Коркунов (Николай Михайлович) — известный юрист, род. в 1853 г., окончил курс на юридическом факультете спб. унив., в 1876 г. выступил преподавателем энциклопедии права в александровском лицее и в спб. университете, с 1879 г. читает государственное право иностранных государств и основания международного права в военно-юридич. акад., в 1893 г. защитил в юрьев. унив. диссертацию на степень магистра государственного и международного права, а в следующем году — на степень доктора в спб. университете, где и состоит ординарным профессором госуд. права. В 1893 г. назначен членом комиссии для кодификации основных законов Финляндии. Главные соч. К.: «Лекции по общей теории права» (СПб., 1886, 3 изд. 1894); «Общественное значение права» (СПб., 1890); «Сравнительный очерк государственного права иностранных держав» (I, СПб., 1890), «Русское государственное право» (СПб., 1893); «Указ и закон» (СПб., 1894). Статьи К. по отдельным юридическим вопросам помещались в «Юридической Летописи», «Журнале Гражд. и Уголов. права», «Журнале Мин. Юстиции», «Журнале Мин. Народ. Просвещения». К. принадлежит к числу противников господствующей школы, выдвигающей в праве на первый план момент воли и требующей строгого разграничения догматического правоведения от социологии и истории. В трудах К. историко-социологический элемент играет важную роль; юридические конструкции постоянно освещаются политическими соображениями. К. свободен от исключительного подчинения немецким авторитетам; он внимательно относится к специфическим явлениям русского юридического и политического быта, нередко, однако, без достаточных оснований идя в разрез с общепринятыми учениями, плодом созидательной работы многих поколений. В основу своего правопонимания К. кладет Иеринговскую теорию интереса, но вносит в нее существенное и удачное изменение. Право, по определению К., есть не просто защита интересов, но разграничение их. Юридические нормы разграничивают интересы различных субъектов, в отличие от норм технических, указывающих средства достижения определенной цели, и нравственных правил, дающих сравнительную оценку различных интересов одного и того же лица. Разграничение интересов, составляющее содержание правовых норм, совершается в двоякой форме: 1) путем поделения объекта пользования в частичное, индивидуальное обладание и 2) путем приспособления его к совместному пользованию многих. Этим обусловливается различие частного и публичного права. В непосредственной связи с этим воззрением, устраняющим из понятия права элемент воли, стоит своеобразное учение К. о юридической природе государства и государств. власти, намеченное уже в первом издании «Лекций» и сложившееся в законченную систему в монографии «Указ и закон». К. восстает против обычного понимания власти, как единой воли, господствующей над подданными государства. По его мнению, эта так назыв. волунтарная теория власти, унаследованная современной наукой от средневековой схоластики и совершенно чуждая величайшим мыслителям древности, в настоящее время должна, быть признана несостоятельною. Самое понятие власти вовсе не связано необходимо с понятием властвующей воли. Властвование предполагает сознание не с активной стороны, не со стороны властвующего, а с пассивной, со стороны подвластного. Государственная власть — не воля, а сила, вытекающая из сознания людьми их зависимости от государства, как общественного союза, в котором принудительно установляется мирный порядок. Свою точку зрения на государственную власть К. характеризует названием субъективного реализма, противополагая ее с одной стороны «наивному» объективному реализму, отожествляющему власть с личной волей властителя, с другой стороны — метафизическому объективному идеализму, признающему власть волей государства, как особого субъекта, отличного от составляющих его личностей. С точки зрения субъективного реализма, государство — не лицо, а юридическое отношение, в котором субъектами права являются все участники государственного общения, начиная с монарха и кончая последним подданным, а объектом служит государственная власть, как предмет пользования и распоряжения. С этой конструкцией тесно связан и взгляд автора на разделение властей. Признание государства отношением многих лиц устраняет то принципиальное возражение, которое немецкие юристы выставляют против теории Монтескье — именно, указание на несовместимость ее с единством государственной воли. При безусловном единстве власти, как силы, служащей объектом отношения, возможно разделение распоряжения властью или так наз. разделение властей. Но учение Монтескье нуждается в обобщении. Взаимное сдерживание органов власти, обеспечивающее свободу граждан, достигается не только обособлением тех или других определенных функций государственной власти (законодательства, управления и суда), но вообще «совместностью властвования», которое находит проявление в троякой форме: 1) в осуществлении одной и той же функции несколькими независимыми друг от друга органами: 2) в распределении между несколькими органами различных, но взаимно обусловленных функций; 3) в осуществлении различных функций одним органом, но различным порядком. Возведением принципа разделения властей к более общему началу совместного властвования, по мнению К., объясняется признание за правительством самостоятельного права издавать общие юридические правила в административном порядке. Установление юридических норм в двоякой форме — законов и правительственных распоряжений (указов) — служит лишь одним из проявлений совместности властвования. Взаимное сдерживание государственных органов выражается здесь в том, что указы имеют силу только под условием непротиворечия законам. Истинная гарантия такого соотношения между указами и законами лежит не в существовании народного представительства и не в ответственности министров, а в праве суда проверят юридическую силу указов. Поэтому отделение законодательной функции от правительственной возможно и в абсолютной монархии, где оно подходит под третью форму совместного властвования. Руководясь этими положениями, К. признает существование формального различия между законодательством и верховным управлением и в нашем праве. Законом он считает веление верховной власти, состоявшееся при участии государственного совета; все остальные общие правила, исходящие от монарха, причисляются им к категории Высочайших указов, издаваемых в порядке управления. Изложенное учение К. вызвало оживленную полемику. См. Дьяконов, «Новая политическая доктрина» («Журн. Мин. Нар. Пр.», 1894 г., сентябрь); Алексеев, «К учению о юридической природе государства и государственной власти» («Русская Мысль», 1894 г., №11); Сергеевич, «Новые учения в области государственного права» («Журн. Мин. Юст.», 1894 г.; ответ К. в № 2 «Журн. Мин. Юст.», 1895 г.).

Ф. К.

Кормление — означало первоначально способ содержания должностных лиц. Судьи, вместе с исполнителями их решений, получали от местного населения все необходимое для пропитания как их самих, так и слуг их и даже лошадей. Это был так назыв. корм в натуре. Сначала размер корма определяется или на каждый день, или на неделю, количественно и качественно, или же потребностями человека. Следы таких порядков сохранила пространная «Русская Правда», определяющая размеры корма вирнику с отроком: по 2 куры на день, а в среду и пятницу по сыру, по 7 хлебов в неделю, пшена и гороху по 7 уборков, соли 7 голважен и 7 ведер солоду. В других случаях тот же памятник определяет: «а хлеба и пшена покольку могут ясти», или «что черево возьмет», или в еще более общих выражениях: «а корму им имати себе и конем довольно». Уже с древнейшего времени такой корм уплачивается населением как повинность, независимо от того, голоден судья или нет. Сытый судья уже не нуждается в корме натурой; отсюда переложение натуральной повинности на деньги. Этот способ содержания должностных лиц, при всей своей первоначальной естественности, имел в своем дальнейшем развитии крайне невыгодные стороны. Должность, именно вследствие этого, стали рассматривать прежде всего как доходную статью для должностного лица. Каждый служащий не только смотрит на должность как на средство прокорма, пропитания, но соразмеряет все свои должностные действия с вопросом, какой за этим последует доход в его пользу. Таким образом добавочный элемент должности мало помалу выдвигался на первый план и получал главнейшее значение. Оттого и самая должность получила название К., которое перешло затем и в официальный язык. Неизбежные при таких порядках злоупотребления, особенно со стороны областных правителей, вызвали ряд правительственных мер к ограждению населения от обид и неправд наместников и волостелей. С XIV века появились уставные грамоты наместничьего управления, которые выдавались на имя населения данного административного округа и содержали в себе подробное исчисление различных видов корма, судебных пошлин и иных поборов, свыше которых наместники и волостели, с своими клюшниками, не имели права взимать с населения. Одновременно с этим определен был и порядок судебной ответственности кормленщиков по жалобам населения. Тем не менее кормления продолжают оставаться одним из главнейших средств содержания правительственных слуг. С усилением Московского государства число служилых людей, бояр и детей боярских, значительно возрастает, а число К. хотя и умножается, но не в такой пропорции. Слуг было больше, чем К. Чтобы дать возможность покормиться всем, установляется во первых срочность К.: по общему правилу кормленщик сменялся через 1 — 3 года. Во вторых К. дробятся: в один город назначались по два наместника, в волость — по два волостеля, которые или делили между собой доход, причитающийся по списку со всего города или волости, или каждый получал в свое заведование назначенную ему половину округа. Дробление на этом не останавливается: в половину города назначаются двое наместников и, наконец, в К. жалуются отдельные статьи доходов: мех, писчее, полавочное, поворотное и проч. В половине XVI в. доходы кормленщиков были точно определены на деньги. По Судебнику царскому бесчестье кормленщиков определялось по размерам их доходов, «что на том К. доходу по книгам». Значит, были книги К. с обозначением доходов и велись списки «кормленного верстанья», на основании которых наблюдалась очередь пожалований. За получаемый доход кормленщики несут и известные обязанности. В ввозных или послушных грамотах, адресованных к населению по случаю назначения наместников или волостелей, указывалось, что жители должны чтить и слушать наместников, а наместники будут их ведать и судить и взимать доход по наказному списку. В указе об уничтожении К. права и обязанности кормленщиков формулированы следующим образом: «по сие время князи, бояре и дети боярские сидели по кормлениям по городам и по волостям, для расправы людям и всякого землям устроения и себе от служб для покоя и прокормления». Обязанности по отношению к местному населению сводились исключительно к суду уголовному и гражданскому, которому подлежали все классы населения, если только не пользовались привилегированной подсудностью. Вследствие жалоб со стороны населения, с начала второй четверти XVI в. из ведения областных правителей начинают выделяться важнейшие уголовные дела, под именем губных. Население продолжало, однако, жаловаться на наместников, что они поборы емлют сверх указа, чинят продажи и убытки, так что от их насилий жители разбегаются; с другой стороны и кормленщики жаловались, что посадские и волостные люди под суд им не даются. В половине XVI в. в руках центрального правительства накопилось такое количество подобных жалоб, что оно не в состоянии было разобраться в них; поэтому первый земской собор постановил все эти дела покончить миром в установленный срок. Можно догадываться, что на этом же соборе возбужден был вопрос о преобразовании К. или даже о полной их отмене. По крайней мере уже с 1561 г. начинаются опыты замены К. излюбленными судьями. Под 1552 г. встречается известие, что государь поручил боярской думе рассмотреть вопрос о кормлениях. В 1555 г. появляется указ об отмене кормления и о замени в городах и волостях наместников и волостелей излюбленными головами, старостами и целовальниками. Указ этот применялся, однако, не сразу и не повсеместно: источники продолжают упоминать о кормлениях в течете второй половины XVI в. Корм, поборы и пошлины, которые население платило в пользу наместников и тиунов, заменены были денежным сбором — наместничьим откупным оброком. Этот оброк и послужил основным фондом для выдачи жалованья государевым слугам, взамен упраздненных кормлений. Мнение Д. Д. Голохвастова («Русский Архив», 1889, 1, 650 — 655), сближавшего слово К. с корма, кормчий и пр. и толковавшего его, как синоним слова управление (gubernatio), должно считаться совершенно опровергнутым рассуждениями Д. И. Иловайского («Русский Архив», 1889, II) и В. О. Ключевского (там же). См. еще П. Д. Голохвастов, «Боярское кормление» («Русский Архив», 1890, № 6); Сергеевич, «Русские юридические древности» (т. 1, 333 — 340); Ключевский, «Состав представительства на земских соборах» («Русская Мысль», 1892, № 1); М. Дьяконов, «Дополнительный сведения о московских реформах половины XVI в.» («Журн. Мин. Нар. Пp.» 1894, № 4).