Казна — в древности так назыв. у нас запасы всякой домашней рухляди, драгоценных камней, денег и проч. Отсюда выражения: К. домовая, К. постельная, К. золотая, серебряная и проч. Преимущественно, однако, название К. давалось имуществу нечастному: К. государева, владычня, монастырская, церковная. Ныне под К. разумеют исключительно совокупность имущественных средств государства. В Римской империи, пока в управлении сохранялись внешние формы республиканских учреждений, государств. К. — aerarium populi — противопоставлялся фиск, fiscus Caesaris, частная К. императора, подлежавшая действию начал гражданского права. С течением времени фиск стал все более и более присваивать себе источники государственных доходов и сначала фактически, а затем и юридически поглотил государственную К. — aerarium и получил значение государственного казначейства, из которого уже затем, в свою очередь, была выделена личная собственность государя (patrimonium principis). Теоретически эта новая государственная К., поскольку она вступала в имущественные сделки с частными лицами, подлежала нормам гражданского права, но фактически она была облечена такой массой привилегий как материального, так и процессуального права, что юридическое положение ее определялось совершенно особыми началами (jura fisci, фискальное право). Тот же характер сохранило юридическое положение К. и в западноевропейских государствах, усвоивших римское право, но там в виде, корректива к подавляющей массе привилегий К., выработалось правило, по которому всякое сомнение толковалось на суде против казны (in dubio contra fiscum) — правило, основанное на неверном изложении одного места дигест (fr. 10 de jure fisci, 49, 11). В новейшее время замечается стремление к сужению привилегий К., особенно материальных, как идущих вразрез с современным правосознанием. Так, проект германского гражд. уложения ограничивает материальные привилегии К. правом наследования выморочных имуществ и установлением легальной в пользу К. ипотеки на недвижимых имениях ее должников. В России К. также имеет право на выморочные имущества. Проценты по долгам, причитающимся К., с частных лиц исчисляются на общем основании, т.е. со дня просрочки обязательства, но по долгам, причитающимся частным лицам с К., проценты, в силу Высочайше утвержденного 4 апреля 1863 г. мнения госуд. совета, исчисляются лишь со дня присуждения долга. Особые правила установлены для заключения и обеспечения договоров между К. и частными лицами. Наибольшее значение имеют процессуальные привилегии К. На практике трудно провести границу между К., как лицом политическим, по отношению к которому судебная власть вообще признается некомпетентной, и К., как лицом частным (юридическим). По мнению Л.Штейна, всего правильнее было бы, в интересах государства, общества и частных лиц, предоставить лицу, возбуждающему дело, свободу выбора между предъявлением иска и принесением жалобы по начальству, равно как право свободно переходить от одной системы к другой, при всяком положении дела. В Англии, где суду, вообще, предоставлены широкие полномочия по контролированию мероприятий администрации, юриспруденция тем не менее долгое время держалась правила, что нет иска против К. (non est actio соntra fiscum). Иски против К. допускались лишь в виде милости, с особого разрешения лорда-канцлера. Такое предварительное разрешение требуется и поныне; дается оно королев. властью на основании мнения генералатторнея, который за мнения, даваемые им по делам этого рода, ответствен пред парламентом и, вообще, может высказаться против допущения иска лишь в том случае, когда признает его лишенным всякого основания. Судопроизводство по «процессам короны» значительно упрощено законом 1865 г., но все же оно медлительно и дорого. В Германии иски против К., как лица частного права, подчинены общим судам, на общем основании, а для рассмотрения жалоб на финансовые мероприятия К. в Пруссии и некоторых других государствах Германии учреждены особые административные суды. В Бельгии, система которой усвоена Италией (не вполне), Швецией, Норвегией, Данией, Грецией, многими кантонами Швейцарии и некоторыми мелкими государствами Германии, общая судебная власть признается компетентной во всякого рода спорных делах с К.; она только лишена права постановлять решения, прямо нарушающие права исполнительной власти, вследствие чего и допускаются пререкания между последней и судом. Наоборот, во Франции все споры с К., даже проистекающие из договоров, разбираются в порядке административной юстиции. В России до судебной реформы 1864 г. (а в местностях, где не введены судебные уставы — и поныне) судебному разбирательству подлежали лишь тяжбы с К. о недвижимых имуществах, о лесных угодьях и о праве собственности на казенные оброчные статьи, причем тяжбы эти производились в порядке ревизионном; что же касается споров по договорам и обязательствам, с К. заключенным, то К. свои взыскания производила в порядке административном, частные же лица, для удовлетворения своих притязаний к К., могли обращаться лишь с жалобами по начальству. Для представительства К. на суде раньше существовали особые казенных дел стряпчие, ныне же обязанности их перешли — в местностях, где не введены суд. уставы — к губернским прокурорам и их товарищам (Св. Зак. т.XVl, ч. II: Законы о судопр. гражд., ст.51 — 53 и 408 — 423; Положение о взысканиях гражданских, ст.423 — 463). Судебные уставы 1864 г. допустили, на известных условиях, и судебное разбирательство дел с К., возникающих из договоров подряда, поставки и отдачи в арендное содержание оброчных статей, подчинив все «дела казенного управления» особому порядку судопроизводства. В губерниях Царства Польского представительство К. на суде, по примеру некоторых зап.-европ. государств, возложено на особое учреждение — прокуратоpию.

Во всяком государстве может быть только одна К. В видах удобства, заведование делами К. может быть распределено между разными ведомствами, но ни одно из них не является в сфере имущественных отношений юридическим лицом, а лишь представителем единой К. Поэтому отдельные ведомства не могут заключать между собою юридических сделок (хотя и могут входить в соглашения по поводу заведуемых ими казенных имуществ), ни предъявлять друг к другу исков. Споры о казенном имуществе, возникающие между министерствами или главными управлениями, разрешаются по взаимному соглашению начальников, а если последнее не состоится, то представляются на разрешение первого департамента сената. Отчуждение казенных имуществ в частное владение есть акт государственной власти и совершается в виде пожалования, отвода, уступки или назначения, на условиях продажи вольной или продажи льготной. Некоторые казенные имущества, как, напр., принадлежащие К. соляные источники и заводы, по закону не могут быть отчуждаемы в частную собственность (Устав о соли, изд. 1887, стр. 34).

Ответственность К. за действия ее представителей определяется на тех же основаниях. как и Ответственность всякого др. юридического лица. По ст.1537 т.Х ч.1 «присутственные места и должностные лица, заключившие с частными людьми договоры, должны содержать их в такой силе и твердости, как бы сии контракты были за собственноручным подписанием Императорского Величества», хоти бы договор был заключен с ущербом для К.

А.Я.

Казуистика — теория искусства применять к отдельным случаям (казусам) общие религиозные, нравственные или юридические принципы, бесспорные по существу, но далеко не всегда поддающиеся непосредственному приложению к отдельным жизненным явлениям. Большинство этих явлений сложно и находится под воздействием целого ряда факторов, среди которых религиозные, нравственные или юридические принципы стоять рядом с другими — бытовыми, социальными и т.п. — или переплетаются между собою. Чтобы дать оценку, с той или иной точки зрения, данному факту, часто нужен бывает строгий анализ подробностей события, диалектическое развитие самых принципов, примирение их между собою и т.д. Богословие, этика и юриспруденция, как науки, в своих отдельных отраслях имеют главной целью установление своих принципов, в связи с их следствиями, обнимающими, по возможности, всю совокупность обусловливаемых ими явлений. Это составляет обыкновенно задачу так называемой догмы этих наук, подчиняющейся в своих заключениях определенным научным методам. Средневековые богословы (моралисты) и юристы шли дальше простой догмы; они желали обнять всю совокупность как действительно встречающихся в жизни, так и возможных или прямо вымышленных случаев, подвести каждый из них под определенный принцип и дать, таким образом, исповеднику или судье руководство, из которого он мог бы почерпнуть готовый ответ на каждый вопрос. Для этой цели создавались специальные труды (Summae богословов, Casus глоссаторов и т.п.), где, в систематическом порядке, располагалось бесчисленное количество казусов, так или иначе разрешаемых. К., этим путем, выродилась в специальную quasiнаучную дисциплину, имевшую долгое время огромный успех. Подбор многочисленных казусов не только давал пищу схоластическому уму, устраненному от обсуждения самых принципов, как данных свыше (священное писание и римское право, как ratio scripta), но и позволял обходить эти принципы, ради требований житейского расчета и выгод. Изворотливость ума, направленная в эту сторону, составляет одну из характерных черт К., особенно ярко выраженную в сочинениях Иезуитов. Другая состоит в чрезвычайной мелочности анализа бесконечных деталей каждого казуса, результатом которой являлось обыкновенно или извращение, или полное затемнение того принципа, пояснением которого должен был служить казус. В связи с этим стоит крайняя односторонность мысли казуиста. Занятый применением принципа к мельчайшим подробностям данного случая, он постепенно и незаметно для самого себя выходил из области этого принципа, но продолжал искать его применения, насилуя жизнь и ее явления. В этой односторонности и заключается коренной недостаток К., не понимавшей сложности жизненных явлений и не умевшей остановиться там, где кончается область господства данной нормы и начинается свободная от ее область. Сила К. состоит в обаянии диалектики, действительно помогающей иногда отметить основные способы приложения и особенности того или иного принципа. Поэтому, несмотря на полную потерю веры в К., как самостоятельную дисциплину, к ней продолжали и продолжают прибегать и богословы, и моралисты, и юристы, когда желают развить последовательно свои принципы. Под обаянием К. находился, например, еще Кант, которого занимало иногда решение таких вопросов: «позволительно ли предупреждать самоубийством несправедливое осуждение на смерть, даже когда его дозволяет государь, приговоривший к смерти» (как Нерон — Сенеке)? «Человек укушен бешеной собакой и уже находится в первых припадках водобоязни; думая о том, что и он, в припадке бешенства, может укусить других людей, он для предотвращения несчастья убивает себя. Совершает ли он этим преступление»? «Так как цель сожития мужчины и женщины заключается в продолжении рода, то дозволительно ли это сожитие, когда цель явно не может быть достигнута, напр. во время беременности»? "Человек, уважающий себя, может ли в разговорах с высшими лица не пользоваться выражениями: «ваше преподобие», «ваше преосвященство», «ваше величество»? «Поступивший таким образом человек будет ли иметь право жаловаться в том случае, если потерпит притеснения от этих лиц?», и т.д. К. продолжает давать пищу остроумию во множестве судебных и парламентских дебатов, проповедей и т.д. Она снабжает сюжетами множество романов и повестей. Особое значение она имеет в преподавании права, где целый ряд догматических положений обыкновенно иллюстрируется определенным подбором казусов, и где, таким образом, отвлеченная догма сближается с жизнью. В современной немецкой юридической литературе вновь замечается, поэтому, сильная наклонность к развитию К., в противовес старой, до крайности абстрактной римской догме. Современная юрид. К. легко обращается в простую схоластику, когда забывает истинные основы юридического творчества.