«Огонь, мерцающий вдали…» Огонь, мерцающий вдали, Не ледени мою дорогу! Веди к родимому порогу По краешку чужой земли. Я праведничал и грешил, Я падал вниз и поднимался. Но, видит Бог, я не сломался И, значит, не напрасно жил. Огонь, мерцающий вдали, Не дай покрыться ледяною Корой годам моим! Со мною Побудь – и боль мою продли. Не дай заледенеть глазам – Я равнодушья не приемлю. Талант пускает корни в землю, Душа стремится к небесам. Огонь, мерцающий вдали Над снежной вьюгой междуречья, Развей мои противоречья, Мои печали утоли! «Я проснулся. Книга не закрыта…» Я проснулся. Книга не закрыта. За окном – осенняя листва. Всё нормально, значит, шито-крыто. Лишь болит зачем-то голова. Я живу в стране, где люди боле Не способны чувствовать всерьез. И со всеми долю общей боли Принимаю молча, как наркоз. У отчизны ни души, ни тела. Родина, любимая, скажи, Почему тебе не надоело Жить во лжи и здравствовать во лжи? Я проснулся. Книга не закрыта. Черт не выдал, но и Бог не спас. Боль, любовь – всё, значит, шито-крыто. Что же остается про запас? Слышу голос, и слова не лживы: «Всё это от бедности, сынок! Но не хлебом же единым живы…» Понимаю. Я не одинок. «Если блуждаю в ненастной разлуке…» Если блуждаю в ненастной разлуке, Или в тумане моя голова, – Слышу аула родимого звуки, С детства знакомые сердцу слова. Вижу отцовы орлиные вежды И материнский отчаянный взор. Сколько в них веры, любви и надежды Светит во мгле, под папахами гор! Что мне чужая дурная свобода И обещаний заманчивый хор? Я не меняю папаху народа На головной иноземный убор. Пусть вас напрасно не мучают страхи, Мать и отец, на промозглом веку. Я прижимаюсь щекою к папахе, Я к родовому иду роднику. На железной дороге эпохи «Я увижу – что надо увидеть…» Я увижу – что надо увидеть, и услышу – что надо услышать. Новый день распахнул мои окна, мои шторы раздвинул рассвет. Улыбнусь – если очень хотите, опечалюсь – когда будет нужно. Новый день раскрывает свой зонтик, чтобы спрятать планету под ним. Буду дерзким – коль правда захочет, примирюсь – если дело прикажет. Новый день по пятам моим ходит, не давая покоя душе. Буду вечно влюбляться в прекрасных, научусь не любить недостойных. Белый день шелестит, как страница – что сегодня на ней написать? Если слово, то пусть это слово будет веским и верным, как дело. А пока в нем нужда не настала, буду Пушкина молча читать. «„Честь имею“ – два коротких слова…»
«Честь имею» – два коротких слова – выбросил из лексики мой век… Пистолет заряжен. Всё готово. И шагнул к барьеру человек… А теперь уладится иначе: на столе – бутылка коньяка… Что нам до мальчишеских чудачеств дуэлянтов энского полка! Пересохло русло Черной речки, из тумана горы не видать. Будет жить без этих слов нам легче, но труднее будет умирать. Что же делать? Время продиктует новые удобные слова. С Черной речки черный ветер дует. Как Машук, седеет голова. Недруга приближу, брошу друга, нелюбимой в чувствах объяснюсь. Не боюсь замкнувшегося круга – лексикона нового боюсь. И, как юный прапорщик, бледнея от насмешки тайного врага, закричу однажды: «Честь имею», – перепутав годы и века. «Белый лист – словно снежное чудо…» Белый лист – словно снежное чудо… В белый свет летит пуля, звеня… Через Пушкина, через Махмуда Эта пуля настигнет меня. О, ее роковая орбита Неизменна во все времена! Эта пуля на Правду отлита. Предназначена Слову она. Но в космическом млечном тумане Бог сорвет ее грозный полет. Он в ладонь эту пулю поймает И звезду из нее отольет. Слепой Опираясь на посох, смешавшись со зрячей толпой, Красоту мирозданья, смеясь, восхваляет слепой. Вездесущего Бога его славословят уста, Но не слышат слепца – никому не нужна красота. Он, встречая зарю, поднимает лицо к небесам, Но не виден рассвет горемычным незрячим глазам. Красоту мирозданья, смеясь, восхваляет слепой, И над ним, тыча пальцем, хохочет прохожий любой. Кто он – ангел, поэт, звездочет? На кого он похож? Загляни в свое сердце – и сразу, приятель, поймешь. |
