«То не слово по слову тоскует…» То не слово по слову тоскует, И не буква по букве скучает. То аварцы аварскую песню На родном языке величают. В небе солнце высокое светит, И орлы над горами летают. А в сердцах у суровых аварцев Золотые цветы расцветают. Разговор
– Куда летишь-спешишь, речонка горная? – Лечу-спешу я к морю, к морю рвусь. И больше никогда, девчонка гордая, Я в эти наши горы не вернусь! – Куда летишь-спешишь ты, житель города, Всё повидавший на своем пути? – Спешу я к морю, чтобы нашу гордую, Единственную реченьку найти. Если смогу Если смогу, разбужу свою родину и разожгу на вершинах костры там, где аул мой, как смуглая родинка, смутно чернеет на склоне горы. Пусть оживут во мне тысячелетия с вечной любовью и вечной враждой. Но и за шаг до мгновенья последнего я не расстанусь с родимой землей – той, что дала мне и имя, и отчество, той, что вскормила меня молоком древних преданий и строгого зодчества, объединившего крепость и дом. Там на суровых надгробиях прадедов не потускнела арабская вязь, там еще между землею и правдою не прекратилась надежная связь. Пусть она тоньше с годами становится, пусть не пандур, а транзистор в руке в летнюю полночь под старой шелковицей на иностранном гремит языке, пусть обмелела река полноводная и не выходит уж из берегов, пусть годекан вечерами свободными не собирает седых стариков… Лишь об одном я тревожусь и сетую в круговороте побед и невзгод – не растеряй свое доброе сердце ты, маленький мой и великий народ! И сбереги меня от одиночества, и не позволь раствориться во мгле, ты, подаривший мне имя и отчество на бескорыстной, как мама, земле. «Кто это с неба столкнул звезду?..» Кто это с неба столкнул звезду? Если звезда в беде, Я непременно ее найду, Имя верну звезде… Горная в небе стоит гряда. Звездный струится свет. Имя – судьба! А судьба – звезда! Звезд безымянных – нет. «Я никогда не делал людям зла…» Я никогда не делал людям зла, И пусть меня встречали с кулаками – Не раз, не два! – играя желваками, Я думал: жизнь страшна, но весела. Я никого еще не предавал. Зато меня, бывало, предавали Так ласково, как будто продавали За грош в зиндан или в сырой подвал. Я грешен, да. И, может, выше гор Мои грехи… В мечтаниях напрасных Я жил. Но я прощал врагов опасных, Пусть это мне не ставится в укор. И вот теперь, земную жизнь пройдя До середины, я не очутился В том сумрачном лесу, но нарядился В свои стихи и тихий шум дождя. Граница столетий На железной дороге эпохи я в глубоких раздумьях стою. Ощущение вещей тревоги переполнило душу мою. Даль дорог, уходящая в небо, увлекает меня за собой. О, земля, я нигде еще не был – лишь на этой дороге родной. Города, континенты и страны… Я незримо по ним прохожу. И пускай это кажется странным, я, как воздухом, ими дышу. Позади меня – люди, дороги те, что стали родными навек. Впереди меня – люди, тревоги и судьбы долгожданный разбег. Я иду по артерии века, в такт планете живу и дышу, не сгибаюсь от сильного ветра и порывом его дорожу. Но бывает и страшно порою мне отстать от себя самого и увидеть дорогу пустою, и не встретить на ней никого. И живу я надеждою смутной – не устать в середине пути, чтобы с поезда хоть на минуту на границе столетий сойти. Ты воскреснешь, о Родина? «С кремлевской башни серп свалился…» С кремлевской башни серп свалился И молот с грохотом упал… Глухой ничуть не удивился, Да и немой не возроптал. Так власть беседует с народом, Переходя порой на рык. Она глухая, как колода, А он, как обух, безъязык. Почто правительство печально У Спасских топчется ворот? Ведь если золото – молчанье, То золотой у нас народ. А то, что не хватает слуха У власти – экая беда! В Кремле всегда всё было глухо Во все эпохи, господа. Такой нам дан, наверно, свыше Национальный колорит… А Бог всё видит, Бог всё слышит Но ничего не говорит. И свет в туннеле не маячит Призывным отблеском зари. Чего нам зря пенять на зрячих? У них слепцы – поводыри. О, Господи! В час озаренья, Чтобы не сбились мы с пути, Дай нашей Родине прозренье – И слух, и голос возврати! |
