«Речь не о том, что чужую истому…» Речь не о том, что чужую истому Не удержать у седого виска. Вновь, что ни ночь, меня гонит из дому Не одиночество, просто тоска. Я не о тех кружевных недотрогах – Вечность кромешна, а полночь нежна, – Но заблудились на зимних дорогах Враг закадычный, родная жена. «Друг, наливай!» – говорю, открывая Дверь, незнакомую даже во сне. Черного ангела тень ножевая Входит в меня, остается во мне. Гостиница в Ленинграде Белой ночи дыра, черных дел неуют, И бутылка вина – за прощенье награда. Нет же, нет, это не петербургский приют, А гостиница нынешнего Ленинграда. Не захлопнута дверь, не раскрыта тетрадь, И поэты молчат, обозлясь и отчаясь… Петербург, я нагрянул к тебе умирать. Ленинград, я живым от тебя возвращаюсь. В ЦДЛ «Дайте, дайте еще один глаз Наглядеться на женщину эту!» – Восклицал Шахтаманов не раз, Прикурив, как всегда, сигарету. «Ах, поэты, чумы на вас нет, И стихов у вас стоящих нету», – Говорил Шахтаманов, поэт, Затушив, как всегда, сигарету. «Тому, что будет, нет названья!..» Тому, что будет, нет названья! Напоминая о судьбе, Снежинки, как воспоминанья, Под ноги падают тебе… Пока мороз рисует звездный Узор на сумрачном стекле, Я вспоминаю вечер поздний И профиль твой в прозрачной мгле. Жизнь улетает, улетает, И, нежность прежнюю тая, Снежинкой на ладони тает Любовь вчерашняя твоя. Кому нужна такая нега? Холодный ветер бьет в лицо, И мрачным блеском из-под снега Мерцает мне твое кольцо. «Сердце – снег в человечьей груди…» Сердце – снег в человечьей груди: То растает, то станет холодным… Словно птицы, ненастные дни Пролетают под небом свободным. Вновь портрет твой из мыслей и снов Рисовал я, на память надеясь. Я придумывал множество слов, В этом сходстве от радости греясь. Сердце имя твое мне шепнет, Пронесется над миром комета, Тень земли по губам проскользнет, И поэты напишут про это. Не вини, никого не вини, Виноватым ведь надо родиться. Если хочешь, меня не люби – Это в жизни тебе пригодится. «Куда как славно: мертвая листва…» Куда как славно: мертвая листва, И не найдешь уже следов родства. Но голый сад мне шепчет поутру, Что почки снова вспыхнут по весне, Что жизнь вернется вьявь, а не во сне. И, стало быть, я тоже не умру. «Вечерняя звезда глядит в окно…» Вечерняя звезда глядит в окно и четки слов моих перебирает. А я гляжу, как время догорает в остывшем очаге… Всё славно, но любовь моя, что кончилась давно, как новое вино, еще играет. Знать, нежность никогда не умирает, играя, словно старое вино. И, в роковую бездну заглянув и тайну этой бездны завернув в себя, звезда смеется над судьбою. Гори, печальная! Веселая, гори! Но людям ничего не говори – одни мы собеседники с тобою! Мгновения Мгновения не утоляют жажды. Чем больше пьешь, тем горло только суше. День дарит целый мир тебе отважно, Ночь вновь его ворует равнодушно. Но оба – крылья, что уносят время. Слиянны их различные деянья. И прячет день в себе ночную темень, И ночь таит рассветное сиянье. Но людям чуждо это примиренье, И мучатся, смириться не умея, Они (созданья тысячи мгновений!) Нехваткою единого мгновенья. Повесть Двух женщин в жизни полюбил мой стих. И две слезы текли из глаз моих. От первой мне осталась только тень, Зато цветет вторая, как сирень. Две женщины стояли на пути, Два сердца бились у меня в груди. Одно остановилось в свой черед, Второе – мне не умереть дает. «Вот и месяц в окно засветил…» Вот и месяц в окно засветил, Безнадежно и честно… Я ресницы твои усыпил Колыбельною песней. Поцелуй на усталых губах И усталое платье… Засыпай, я тебя на руках Отнесу до кровати. Ты озоном была для меня, Если трудно дышалось. От бессонниц спасала меня И во сне мне являлась. Ты открыто судьбу приняла И жила в ней открыто, Не скупилась и слез не лила Над разбитым корытом. И за мною ты шла, как звезда, На рожон и на плаху. И умела смеяться, когда Впору было заплакать. Ты, как посуху, шла через грязь, Через сплетен болото… Но паденье твое каждый раз Становилось полетом. И во мне просыпается страх, Что, твой первый губитель, Отнесу я тебя на руках В неземную обитель. |
