«За должность и Родину предают…» За должность и Родину предают, И ненавистью пылают к отцу. За должность и человека убьют, Не говоря уже про овцу. Это только слава, как дым, Рассеивается, а должность – она Воняет, как нужник, что необходим Всем – но она-то, увы, одна! «Ныне даже мечта…»
Ныне даже мечта О счастье ушла во тьму, И новая нищета Шьет новый саван ему. Но Бог нас избавит от зла, Нам еще повезет. Вера предков спасла, Вера и нас спасет! «В стране, где вечная тьма…» В стране, где вечная тьма, Где свобода стала тюрьмой, Даже вечность сходит с ума От тоски по себе самой. В стране, чья душа в крови, Мне снились когда-то сны О свободе и о любви… Ни страны теперь, ни весны. «В родной стране живу, как пришлый тать…» В родной стране живу, как пришлый тать, Гляжу вокруг с веселою тоской. И думать надоело, и читать – В молитве лишь я нахожу покой. Я наплевал на ветер перемен, Я позабыл, что истина в вине. Я не страшился никаких измен – Кто ж знал, что Родина изменит мне! «Ударишь по струнам – рука дрожит…» Ударишь по струнам – рука дрожит, Чуть тронешь четки – болит душа. Речь не о том, кто чем дорожит, Речь о том, как жизнь хороша. Меж молитвой и песнею нет границ, Друг мой, об этом ты знаешь сам: Перебирая струны, падаешь ниц, Перебирая четки, летишь к небесам. «Странный какой-то край…» Странный какой-то край, Вряд ли Бог ему рад… Душу терзает рай, Ноги щекочет ад. Жить тут иль умирать? Слева – бесов семья, Справа – ангелов рать. А посредине – я. «Опять я на чужом пиру…» Опять я на чужом пиру Играю не в свою игру. Рассказам вычурным внимаю, А смысл речей не понимаю… Там, где чума, не быть добру. А прошлое, в котором мы Остались под покровом тьмы, В нас целится, – и так бывает. Точнее пули убивает Злой пир во времена чумы! «Не оттого, что полон гонора…» Не оттого, что полон гонора, что опьянен житейской дракой, хочу – и стану в сердце города, как рядовой перед атакой. Здесь некогда в глуши барака мы жили – босые и голые. Теперь подняли воры головы, от денег опьянев и мака. Здесь чтят правителей бездумных, но не в чести у них оракул, здесь толстосум пред толстосумом все время лезет на рожон. А я всё в думы погружен, как рядовой перед атакой. «Век ушел, словно волк. Я остался – седым…» Век ушел, словно волк. Я остался – седым. Светит солнце, и плачет луна. И тоскует душа по годам молодым, Где была молодою она. Я могу это время перетерпеть, Вспомнить юность и дом на песке. Здесь, в аварском ауле, и начал я петь Песню скал на родном языке. Словно горную лань, я ее за собой Поманил, чтоб осталась жива. Эта песня и стала моею судьбой – Не сестра, не жена, не вдова. И ни разу она не смогла изменить Мне, живущему прочно и впрок. И хранила всегда жизни тонкую нить На скрещеньях костлявых дорог. И любовь обнимала меня, как в раю, И вражды обжигал меня лед. И стреляли в суровую песню мою, Но случался всегда недолет. Ночью яркие звезды влетали в окно – Не из зависти и не в укор. Они просто горели в стихах моих. Но Я был предан лишь музыке гор. Пусть полвека теперь у меня за спиной, Не стыжусь я написанных строк. Горцы, горы и родина вечно со мной На скрещеньях костлявых дорог. И всегда окружает меня красота. Я за совесть живу, не за страх. Выше гор только песня. Но только и та Чище, звонче и слаще – в горах. «…И нет ни прощенья, ни воли к добру…» …И нет ни прощенья, ни воли к добру, Лишь звезды в сиянии млечном. Вдали от аула, в сосновом бору Брожу, размышляя о вечном. Кружит надо мною, кого-то браня, Ворон развеселых орава. И снег подо мною. И нет у меня На смерть безутешного права. И дни всё ненастней, а ночи темней Печаль опускают на плечи. И те, кто вдали, оказались родней, А те, кто был близок, далече. И нет ни прощенья, ни воли к добру, И звезды забрызганы кровью. А сердце… Наверно, когда я умру, Оно озарится любовью. |
