«Всё уходит, родная, уходит…» Всё уходит, родная, уходит, Остаются лишь слезы в глазах. И упрямая память возводит Храм Любви на соленых слезах. В черном небе нам звезды не светят. Только белые свечи берез. Ты одна, дорогая, на свете Понимаешь язык моих слез. Всё уходит, родная, уходит… Но останутся песни мои. В гулком ливне сердечных мелодий Ты отыщешь слова о любви. «Есть высокая тайна в природе…» Есть высокая тайна в природе. Солнце светит, и птица поет. То ли в гору тропинка восходит, То ли лестница с неба ведет. Жизнь опять надо мной посмеялась, Показав свой звериный оскал. Шел к вершине я, как мне казалось, Но в низину глухую попал. Не скопил ни унынья, ни злости Для себя до конца своих дней. Хоть и шаткий, но радужный мостик Был у песни небесной моей! «Заглянув на мгновенье в иные миры…» Заглянув на мгновенье в иные миры, Сердце катится в пропасть с вершины горы. Если б строил иначе свое я житье, Не пропало бы бедное сердце мое. Только стоило всё же отчаянно лезть На вершину, чтоб встретить небесную весть. Пусть теперь впереди неизвестность и страх, Сердце знает: оно побывало в горах! «Всю жизнь мне хотелось бы выпить до дна…» Всю жизнь мне хотелось бы выпить до дна. Все цели найти, все истоки. Восстав из глубин, растолкав времена, Мгновенья дают мне уроки. К каким только не выходил невзначай Колодцам, скитаясь по свету… Хрипела болотная жижа: «Хлебай, Глотай, если лучшего нету». Я клялся идти лишь на чистый огонь И пить родниковые воды. А капли насквозь пробивали ладонь, Судьбу прошибая и годы. «Не дается мне в руки слово…» Не дается мне в руки слово, Словно тень от летящей птицы. Впрочем, может быть, так и надо – Пусть хоть птица будет свободной! Пусть хоть птица! Что до отчизны, То она меня не замечает. Что ж, наверно, так тоже надо – Я ж люблю ее не за это! И когда живу на чужбине, Мне она почему-то ближе. Может быть, потому, что отчизна Будет жить, когда нас не будет. Потому-то и не обидно, Что она не дается в руки. Важно, чтобы она навеки Продолжала лететь, как птица. Белая элегия Белый лебедь над синим прудом Проплывает и медленно тает. Я ловлю теплоту его ртом – Мне его теплоты не хватает. Так и лебедь отчизны плывет Над прудом, но не синим, а черным. Бьет крылами, на помощь зовет – Так не хочется быть прирученным! Я сжимаю обиду в горсти, Я спасу его, честное слово! Но меня никому не спасти От пространства сырого и злого. Столько верст отделяет меня, Столько звезд от родного аула!.. Но однажды, в ночи, без огня, Я проснусь от небесного гула. И увижу свой ласковый дом, Горы, предков, в чьей власти верховной Черный пруд сделать синим прудом И спасти нас от смерти духовной. «Вспомнил шиповник губ твоих ярко-красный…» Вспомнил шиповник губ твоих ярко-красный, Замечаемый первыми встречными за версту. Вспомнил твой смех и мой поцелуй напрасный, Улетевший тут же в сияющую пустоту. До сих пор мне непросто – но что поделать с собою! – До сих пор в моей жизни метет и метет снегопад. То обычною глупостью, то необычной любовью До сих пор называю ту страсть, что пришла невпопад. Ничего, кроме имени, мне уже не осталось, Я в грехах, как в шелках, но даже и это не впрок. И не старость всё это, а просто, родная, усталость, Просто древний и мудрый, как дерево жизни, урок. Только сердце всё стонет, почти беспричинно страдая В нескончаемом и невозможно ужасном сне. И опять в полон берет любовь молодая, И портрет твой опять проступает на голой стене. «Нетающий снег на вершине лежит…» «Нетающий снег на вершине лежит…» – Так в песне народной поется. Любое ущелье не глубже, чем жизнь, В нем вздох, словно стон, отзовется. Но терпят мужчины нелегкий свой век, Судьбе не желая отмщенья. Так терпит вершина нетающий снег И терпит лавину ущелье. «Цветы разрослись на заветных камнях…» Цветы разрослись на заветных камнях, И я к ним тянулся, как к матери дети. Цветы разрослись на заветных камнях Невзрачные. В детстве я их не заметил. Цветы разрослись на заветных камнях, Их корни меня еще держат на свете. |
