— Да какой к черту внутренний голос! — возмутился Тревис. — Тебе просто не нравится, что Уолт внешне похож на твоего брата. Вот в чем дело! Где у тебя доказательства его вины? Их нет! Ни единого!

Мейсон остановился и посмотрел в окно на участок земли, который сегодня уплыл у него из-под носа.

— А если не Уолт, то кто?

Тревис прижал руку ко лбу, словно пытаясь что-то удержать в памяти.

— Откуда мне знать? Главное, что дело сделано, урон нанесен. Что толку заниматься охотой на ведьм?

Воцарилось напряженное молчание.

— Может, оно и к лучшему, — вздохнул Тревис. — Ты зациклился на этом проекте, а теперь сможешь наконец заняться чем-нибудь другим. Надеюсь, с проектом покончено?

— О нет, — тихий голос Мейсона звучал так зловеще, что у Тревиса побежали по коже мурашки. — Не надейся.

— Но… что ты намерен предпринять?

— Прежде всего я выясню, откуда исходит утечка информации.

— Как? Ты что, нас всех допрашивать будешь? — заволновался Тревис.

— Зачем? Я просто нанесу визит своему папаше. Мне давно следовало это сделать. А перед отъездом я кое с чем разберусь в своем офисе.

— Я могу тебе…

— Нет-нет, спасибо, я справлюсь с этим сам.

— Как хочешь. — Тревис пожал плечами и повернулся к двери. — Но вообще-то, Мейсон, в жизни далеко не все надо выяснять. Есть вещи, которые лучше не трогать.

— Может быть, но это не тот случай.

Тревис понимающе кивнул и вышел из кабинета.

А Мейсон впервые задумался над тем, какой ценой дастся ему этот грандиозный проект. Но в отличие от Тревиса он беспокоился не о деньгах.

Мейсон вышел из такси, расплатился с шофером и пошел по дорожке к отцовскому дому. За четырнадцать долгих лет, миновавших с тех пор, как он отсюда уехал, здесь мало что изменилось. Только во дворе подросла пальма, да вместо травы по земле был рассыпан подкрашенный зеленый гравий. В остальном же все осталось по-прежнему.

Мейсон задумчиво смотрел на большой белый дом с красной черепичной крышей. Окна выходили на разные стороны, и в зависимости от настроения обитатели дома могли смотреть то на запад, где синел океан, то на восток, где светились городские огни.

В детстве Мейсон воспринимал окружавшую его красоту как нечто само собой разумеющееся, обыденное. И только потом осознал, насколько особенным было его положение. Для Мейсона-подростка стало настоящим открытием, что далеко не все люди просыпаются по утрам в своих шикарных домах под шум прибоя и крики чаек и что у большинства людей нет ни горничных, ни садовников.

Странно, почему у него совсем не сохранилось светлых воспоминаний о детстве? Ведь были же наверняка и счастливые мгновения, хоть он их и не помнит! И с Бобби они, наверное, когда-то дружили. В конце концов, они же родные братья!

И отец, вероятно, не сразу проникся к нему лютой ненавистью. Хотя недолюбливал его всегда…

Почему же тогда он не может припомнить ни одного радостного дня? Разве они не праздновали дни рождения, не собирались за столом в Сочельник, не развлекались всей семьей по воскресеньям? Интересно, а брат с отцом вспоминают хорошие времена? И фигурирует ли в этих воспоминаниях он или его мысленно отсекают, как вырезают из общего снимка фотографию неугодного человека?

А что запомнит о своем детстве Кевин? Трудно ли ему будет воскрешать в памяти счастливые мгновения? Вспомнит ли он хоть когда-нибудь их недавний пикник на пляже?

А вдруг мальчик, повзрослев, предъявит им претензии: дескать, его не так воспитывали? И тогда прошлое рикошетом ударит и по ним, ведь они тоже упрекали своих родителей…

Мейсон поднялся по ступенькам и нажал на кнопку звонка.

Едва стихли последние звуки знакомой мелодии, как дверь распахнулась, и на пороге выросла Айрис в нарядном ярко-синем платье и с жемчужной ниткой на шее. В руке у нее был бокал с вином.

— О Господи! — изумилась Айрис. — Неужели это ты, Мейсон?

— Разве мы так давно не виделись, что ты меня уже не узнаешь, мама? — вместо ответа сказал он.

Айрис поставила бокал на мраморный столик и простерла руки к сыну.

— Боже! Я надеялась… я молилась… но в глубине души не верила, что это случится.

Мейсон попятился.

— Нет, мама. Я приехал не для того, чтобы мириться. Мне нужно поговорить с отцом.

Глаза Айрис потускнели, руки безвольно опустились.

— Да-да, разумеется, — пробормотала она, стараясь скрыть разочарование. — Это была глупая, напрасная надежда.

Мейсон болезненно поморщился. Он вовсе не хотел быть жестоким.

— Отец дома?

— Нет, но я жду его с минуты на минуту. Может, войдешь?

— А ты уверена, что отец будет не против?

— Это не только его дом, но и мой. Заходи!

Мейсон был удивлен. С матерью явно произошли какие-то перемены. Раньше она никогда бы так не сказала. Да она всегда была тише воды ниже травы и даже на розы, росшие в саду, претендовать не осмелилась бы. А тут вдруг во всеуслышание заявляет, что она в доме хозяйка!

— С каких это пор ты считаешь, что дом принадлежит не только отцу? — усмехнулся он.

— С тех пор, как мне пришло в голову, что я вложила в него уйму труда. Мне за домашнюю работу никогда ничего не платили, но чего-то она все-таки стоит! Поэтому я теперь считаю, что половина дома принадлежит мне по праву. Ладно, заходи! Или, если хочешь, я принесу шезлонги, и мы подождем отца на свежем воздухе.

— Не надо, я лучше зайду. — Мейсон представил себе, как взбеленится отец, застав его в гостиной, и ему эта мысль пришлась по душе. Да и то, что мать на старости лет расхрабрилась, тоже было приятно.

Усадив сына на диван и предложив ему вина, от которого он отказался, Айрис села в кресло, предусмотрительно отодвинув его подальше, чтобы сын не заподозрил ее в желании навязать ему свою близость.

— Насколько я понимаю, ты приехал по делу.

— Да. По личному делу.

Айрис крепко сжала руки, словно пытаясь унять дрожь.

— Но почему ты приехал сюда, а не к отцу в офис?

Мейсону было больно смотреть на ее жалкие потуги сохранить самообладание.

— Я поздно вылетел из Сакраменто и боялся не застать отца. А подождать до завтра было нельзя — мое дело не терпит отлагательства.

— Мейсон… а ты уверен, что этот разговор необходим? — Голос матери звучал спокойно, но в глазах сквозила мольба.

— Ты, я вижу, так и не отказалась от роли миротворца, — горько усмехнулся он.

Айрис хотела взять сына за руку, но он отшатнулся.

— Ты до сих пор меня ненавидишь? — прошептала она.

Мейсону стало совестно. Зачем обращаться с матерью как с врагом? Она же не участвовала в сговоре против него!

— Нет, мама, — немного смягчившись, ответил он, — я просто тебе не доверяю. Ты пытаешься…

— …угодить и нашим и вашим? — закончила она за сына. — А как еще может быть? Сам посуди, Мейсон. У тебя ведь уже есть собственный сын. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, в какое ужасное положение поставили меня вы с отцом. Правда, это будет еще не так скоро.

— Откуда ты знаешь про… моего сына? — стараясь не выказать волнения, спросил Мейсон.

На лице Айрис отразилось замешательство, она слишком поздно поняла свою ошибку.

Напряжение стало почти непереносимым. Казалось, в воздухе потрескивают грозовые разряды.

— Я не могу тебе сказать, — отводя взгляд, пробормотала Айрис. — Не могу нарушить слово…

Мейсон сжал кулаки. Его подозрения подтверждались. Он еще в самолете начал догадываться, кто из близких людей предает его интересы, но ему не хотелось признавать горькую правду.

Он нервно вскочил, прошелся взад и вперед по гостиной, облокотился о каминную доску и уставился невидящим взором на картину, висевшую на стене.

— Очень интересно, никогда бы не подумал, что ты будешь горой стоять за человека, который меня предал.

— Никто тебя не предавал.

— Ах, не предавал? А как, по-твоему, это называется?

— Я узнала о Кевине от человека, который вас обоих любит, — тихо произнесла мать.