Машин голос был такой несчастный и жалобный, что бил сильнее любых ударов и ругательств.

– Нет! – воскликнул Женя.

– Гад! Какой же ты гад! Это самое плохое, что ты мог сделать! – закричала тогда Маша. Она беззвучно рыдала. Маленькие и худенькие плечики ее тряслись. Жене невыносимо захотелось обнять ее и прижать к себе, но он не мог сделать и движения, словно окаменел. – Я ненавижу тебя!

Маша с трудом сказала эти слова и ушла прочь, ссутулившись и еле волоча ноги. Последнее, что подумал Женя, это то, какой у нее стал большой живот.

Он долго смотрел на то место, где только что стояла его жена. Пальцы его были сжаты в кулаки, ноги тряслись, и он еле стоял. Только сейчас он понял, что навсегда потерял то, что было ему дороже всего в этой жизни. И потерял только что, потому что не сумел удержать это в руках.

Счастье не терпит слабости. Слабыми и неуверенными руками его удержать невозможно.

А Маша Александрова еле доплелась до своей койки, упала на нее, отвернулась к стене, зарылась лицом в подушку и продолжала плакать. Скоро слезы кончились, а она все плакала и плакала, без слез, а это еще тяжелее. Когда ее спрашивали, что произошло, она ничего не говорила, потому что знала, что если она расскажет правду, ее просто не поймут.

Муж изменил. Эка невидаль! Да ведь это сейчас в порядке вещей. Измени ему сама. Чего плакать-то без толку?

Только ночью, устав плакать, Маша подумала о том, что она забыла сделать самое главное, ради чего шла на встречу с Женей. Она забыла сказать ему, чтобы он поискал приличный роддом, и нашел там связь с главврачом. Ей надо было срочно уходить из этой кошмарной больницы, где повсюду бродят маньяки, и чуть ли не каждый день происходят убийства.

Сергей уже умел очень много. Он мог быть невидимым для людей, понимал язык животных, который оказался на редкость примитивным, мог менять местоположение, облик, читал мысли людей, предвидел их поступки, слышал то, что говорят в двухстах метрах от него. И даже знал, что надо сделать, чтобы научиться летать.

Все это оказалось возможным.

Одного только он теперь не мог.

Быть самим собой и делать то, что хочется. Теперь всеми его поступками и желаниями двигала сила, которой он с каждым днем мог сопротивляться все меньше и меньше. Каждый день был отступлением, а каждое новое чудо, которым он овладевал, было платой за него самого.

Сергей похудел и осунулся. Он стал избегать людей и предпочитал всему одиночество. Свою квартиру он запечатал заклинаниями, и теперь никто не мог найти его, даже самые близкие люди. А их он боялся больше всего.

И еще.

Теперь он уже не хотел видеться с тем, к кому раньше так стремился. Он не хотел видеть отца. Вернее его дух. А может быть даже и не его. Сергей уже начал догадываться, что над ним подшутили, его использовали, пока непонятно для чего. Но он старательно гнал от себя эти догадки, не верил им, и поэтому боялся новой встречи с отцом, боясь, что догадки его окажутся верными.

Как он хотел теперь вернуть все обратно, стать прежним занудой и снобом, короче говоря, нормальным человеком.

Но было уже поздно. На нем уже столько крови и грехов, что их не смыть уже ничем. А ведь он мог просто сходить в церковь, еще тогда, сразу после встречи с вербовщиком, или хотя бы после убийства кота Кузи, и тогда это было сделать не поздно, и покреститься. Заново. Святая вода очистила бы его, и ничего бы этого не было. Ничего.

Какой он был глупец, что не додумался до этого. Проклятый атеизм, который со школы сидит внутри нас всех. В этот раз он сыграл с ним самую дурную шутку. Отсутствие настоящей веры привело его в ловушку Сатаны. Как легко, оказывается, поверить в дьявола, и как трудно поверить в Него.

Теперь-то он знал, что Он тоже есть. Но теперь это не важно. Сергей больше не принадлежит Ему.

Как все было интересно вначале, и как скучно и противно теперь.

Единственное, что он мог, это не торопиться. Тянуть можно было до бесконечности. Но там, он это чувствовал, уже торопились. Там было нетерпение.

Ничего, потерпят. Может к тому времени он что-нибудь придумает. Главное, чтобы все время горел свет.

Сергей старательно завесил в своей квартире все зеркала. Словно в доме находился покойник. Это единственный путь, которым Они могут к нему прийти. И по ночам ткани на зеркалах колыхались, и Сергей тратил колоссальные силы, чтобы сдержать их на месте.

Но однажды сил у него не хватило.

Черная ткань буквально слетела с самого большого, с человеческий рост, зеркала, это было трюмо в викторианском стиле, подделка разумеется под антиквариат, и накрыла Сергея, который крался мимо него на кухню. Сергей с отвращением скинул с себя ткань и с ужасом воззрился на зеркало.

В зеркале был отец.

Как же он изменился с той первой встречи! До чего стал уродлив и безобразен. И все-таки это был он. Смотрел из зеркальной черноты строгим укоряющим взглядом.

– Ты не торопишься, сын мой, – сказал он, и голос его разлетелся по всей квартире глухим бухающим эхом.

– Я не хочу! – простонал Сергей.

– Ты сделаешь это. Иначе уже нельзя. Помнишь, как у Гоголя кузнец Вакула сделал все, как надо.

– Он плохо кончил.

– Глупости. Не путай авторский вымысел с реальностью. С ним все было как надо. А у тебя будет в миллион раз лучше. Тебе остался всего один шаг. Сделай его и ты будешь самым могущественным человеком на земле.

– Князем тьмы? – даже сейчас Сергей не удержался от сарказма.

– Называй, как хочешь. Но сделай то, что должен.

– Нет! – закричал Сергей и с силой ударил кулаком по стеклу. Оно разлетелось на куски, и в каждом из них отразился Сергей. – Нет!

– Да! – кричали Сергеи из каждого куска зеркала. – Да!

– Разрешите войти? – спросил Круглов, аккуратно засовывая голову в кабинет полковника Свиридова.

– Входи.

Круглов вошел и сел в кресло, на которое ему указал полковник. Тот разговаривал по телефону и выглядел встрепанным и уставшим.

И почему это все начальники всегда выглядят уставшими, подумалось Круглову, они ведь ничего не делают, никуда не ездят, сидят только и треплются по телефону. Наверно это от возраста.

Полковник, наконец, кончил разговор и вопросительно уставился на майора.

– Ну что у тебя?

– Сегодня пятнадцатое января, – сказал Круглов.

– Пятнадцатое января? – полковник невольно глянул на перекидной календарь. – Ну и что.

– Как что? – удивился в свою очередь Василий Николаевич. – Мы же договаривались!

– Ах, да! – Свиридов хлопнул себя по голове. – Забыл. Так сколько тебе человек надо?

– Весь отдел. Да и то мало будет. Вы же знаете, какая она огромная эта проклятая больница.

– Знаю, – вздохнул полковник. – Только где я тебе столько людей найду? С участковым связался?

– Так точно. Он мне тоже двоих обещал, и сам явится. Хороший мужик. Он раньше у Светланова работал, так что мы быстро общий язык нашли.

Полковник нервничал и поэтому карандаш в его руке хрустнул.

– А ты уверен, что удастся?

– Нет. Но ведь это и лучше. Значит, никого осматривать не надо будет.

– А средства? Это ж такая грандиозная операция! И все только лишь на твоей догадке.

– И на интуиции, товарищ полковник. Она меня редко подводит.

– Ладно, валяй, – Свиридов махнул рукой. – Поймаешь маньяка, получишь звездочку, не поймаешь, выговор.

– Третьего не дано.

Круглов вышел довольный. Впрочем, чему радоваться? Впереди целая ночь работы, и неизвестно, будет ли результат. Шансов меньше чем на рулетке.

Мысль к нему пришла неожиданно, когда он составлял очередной отчет о деле по «Давиду», так назвали это дело, потому что везде фигурировала звезда Давида, написанная кровью. Он выстроил числа, когда были совершены убийства, в один столбик и вдруг увидел очевидное, то, на что прежде не обращал внимания.