Так же как Ваню Вересова.

Только вот почему-то его среди них нет.

А те, что есть, их тоже не должно быть. Потому что все они умерли. За тот период, что она работает здесь. За десять лет ее дежурств и смен.

Дети еще несколько секунд смотрели на Зою и не двигались с мест, только хихикали и мотали головами. Затем девочка на ростомере вдруг скинула младенца со своих колен на пол. Тот громко шлепнулся и вдруг на четвереньках, с какой-то невозможной для младенца скоростью пополз к Зое. Несколько метров, что отделяли его от нее, он преодолел за две секунды, и не успела сестра опомниться, как он вцепился маленькими ручонками в ее ноги.

Зоя еще подумала, что не бывают младенцы такими сильными, как остальные дети тоже кинулись на нее со всех сторон. Сначала младшие, затем старшие. Они повалили ее на пол, Зоя не смогла даже оказать сопротивления, такие они все были сильные, словно взрослые, зажали ей рот. И тут у них в руках невесть откуда оказались ножи, ножницы, скальпель и еще что-то режущее и колющее.

Жгучая боль вдруг вошла в ее тело одновременно во многих местах. Зоя стала вырываться и крутиться. Она вдруг только сейчас поняла, что за жизнь надо бороться.

Но было уже поздно…

Зою нашла в шесть утра ее напарница Люся. Медсестра увидела свою сослуживицу и закричала от ужаса. Ее крик прокатился по всему отделению и перебудил половину детей.

Затем все было как в карусели. Приехала милиция, и детское отделение превратилось в нечто напоминающее бедлам. Бегали дети, сестры и врачи лениво разгоняли их по палатам, со всей больницы прибегали люди в белых халатах, чтобы узнать в чем дело, потом объявились и родители испуганные и встревоженные.

И по всей больнице витало одно лишь слово, где вслух, где шепотом, где громко, где тихо:

– Маньяк!

Прошло шесть дней. Понемногу стихли разговоры про жестокое кровавое убийство, и жизнь больницы вернулась в прежнее русло. Все-таки смерть здесь явление достаточно неординарное, чтобы про нее столь много говорить.

И меньше всего о событии, которое произошло в детском отделении, думали служитель морга Виталий Решетников и заведующий хирургическим отделением Егор Васильевич. И тот и другой были слишком заняты своими проблемами, чтобы думать еще об убийстве.

Егор Васильевич вновь пришел в морг и заперся в покойницкой. Он снова занялся опытами.

Виталий несколько утомленный скукой и бездействием, в последнее время не завозили ничего, что могло бы его заинтересовать, и поэтому плоть Решетникова отдыхала, решил последить за Егором Васильевичем, чем иногда занимался. Стал подсматривать в замочную скважину. Многого он не видел, только нижнюю часть, ноги, пол, стулья, ножки стола. Но и этого ему хватало.

Егор Васильевич проделал все необходимые приготовления и начал опыт. Все шло, как обычно. Хирург был спокоен. Сегодня у него не было никаких предчувствий. Он не особенно рассчитывал на успех, но и не ждал провала. Это был рядовой опыт. Таких он проделал не одну тысячу. И все-таки настроение было приподнятым. В последнее время он продвинулся далеко вперед. Настолько далеко, что впереди тоннеля даже забрезжила малюсенькая точка света.

Неужели ему удастся?

Он был в этом уверен. Теперь больше даже чем когда-либо.

Вот настал момент, когда налицо признаки оживления.

На столе в этот раз был мужчина. Немолодой – волосы чуть с проседью. Скончался накануне ночью. То, что надо для опытов. Хотя лучше всего конечно работать с молодежью. Особенно с женщинами. Они как-то охотнее откликаются на его просьбы.

Но, как говорится, выбирать не приходится.

Труп задергался. Все проходило великолепно. Как и нужно.

Егор Васильевич приготовил очередную инъекцию и когда уже готов был сделать укол, покойник открыл глаза и уставился на него.

Именно уставился. Смотрит так, как будто все понимает.

Егор Васильевич не поверил своим глазам. В такое невозможно было поверить. Великий ученый задрожал от возбуждения и выронил шприц. Тот упал на пол к его ногам. Если бы это был стеклянный многоразовый шприц, он непременно бы разбился. Но это был одноразовый пластиковый, поэтому остался целым.

Мертвец продолжал смотреть на Егора Васильевича. В его взгляде была и легкая грусть и насмешка одновременно.

И тут впервые Егор Васильевич почувствовал, что что-то не так.

Все это противоречило разуму.

Такого не может быть! Он еще не дошел до этого этапа. До этого еще далеко. Ой, как далеко! Он рассчитывал не меньше трех лет.

Но мертвец смотрел.

Смотрел.

И вот он уже не только смотрит, он поднимается на руках и спускает ноги со стола, на котором только что лежал. Голый и живой.

Егор Васильевич молча отступил на шаг назад. Он все еще не верил происходящему. Отказывался верить.

А мертвец спрыгнул со стола, нагнулся и подобрал шприц, который уронил экспериментатор. И стал его разглядывать.

И тут Егор Васильевич понял, что настала пора спасаться бегством. Ничего хорошего происходящее ему не обещало. Разум его все еще функционировал вполне нормально.

С одной стороны случилось то, о чем он мечтал всю свою сознательную жизнь, но с другой стороны доктор понял, что это случилось не совсем благодаря ему.

Может, он был жив?

Нет, это исключено. Он проверил. Да и откуда взяться в морге живому? Что тут идиоты что ли работают?

Или может это клиническая смерть?

Все эти догадки одна за другой пронеслись в голове гения.

И все-таки он решил бежать.

Егор Васильевич повернулся к двери и замер. Почувствовал, как на его голове шевелятся волосы.

У двери стоял еще один мертвец. Безногий старик, который несколько минут назад лежал на соседнем столе.

А его мертвец все еще с недоумением разглядывал одноразовый шприц.

Раздались громкие щелчки. Эхом отдались они в ушах человека. Это один за другим стали открываться морозильники. И хоть тут было очень холодно, жаркий пот мгновенно прошиб Егора Васильевича, когда он увидел, как стали открываться металлические дверцы, и из-за них стали вылезать те, кто там находился.

И вот уже вся покойницкая была битком набита покойниками.

О, Господи! Да сколько же их тут?

Егор Васильевич и не предполагал, что их тут так много. А ведь обладай он зрительной памятью на человеческие лица, которые он, ой, как редко запоминал, то узнал бы некоторых из них.

И все они голые, правда некоторые держали простыни и стыдливо ими прикрывались, шли к нему. Медленно и неумолимо.

Крик застрял в его глотке, когда множество рук вцепилось в человека, и поволокли его куда-то. Зав хирургией попытался оказать сопротивление, но куда там, силы были неравные. Его волокли мертвецы, они пыхтели, обдавая его холодным дыханием, и улыбались чему-то известному только им.

– Не хочу! – закричал Егор Васильевич, когда увидел, что его кладут на тот самый стол, на котором он проделывал свои опыты. – Не хочу!

– А я хочу! – сказал ему тихим голосом, в котором было легкое шипение, его последний пациент. Он все еще держал в руке шприц. – Я тоже хочу быть таким как ты.

И с силой воткнул шприц ему в грудь.

Егор Васильевич охнул от боли и тут же увидел, как его обступили другие мертвецы, они расхватали его Егора Васильевича инструменты и бестолково размахивали ими. И вот один скальпель вошел в его тело, за ним другой, кто-то стал резать ему пальцы ножницами, чьи-то пальцы полезли в глаза…

В предсмертных судорогах на столе дергался в конвульсиях гибнущий в страшных мучениях Егор Васильевич – великий ученый, можно сказать гений. А вместе с ним уходил и его труд. Вряд ли кто сможет продолжить его. Ведь все результаты десятилетних исследований в компьютере под зашифрованным файлом. И самое обидное, что никто об этом не знает. И никто не узнает.

Вот о чем были последние мысли Егора Васильевича.

А за дверью в замочную скважину за всем этим наблюдал Виталий Решетников. Только он ничего не понял из того, что произошло. Во-первых он увидел очень немного, можно сказать, что ничего он толком не увидел. Так какое-то движение, чьи-то голые ноги, сплетение тел, крики и возня. Только потом, когда все прекратилось, он увидел лежащего на столе Егора Васильевича, неумело вскрытого и окровавленного.