– Ты не любишь курящих женщин? Вчера всё было нормально. Полчаса назад тоже, – Вика, стараясь удержать улыбку, снизу вверх посмотрела на него.

– Я нормально отношусь к курящим женщинам. Просто тебе сейчас это не нужно. Ты так всё равно не успокоишься.

– А как?

У неё на ресницах задрожали слезы. Вика старалась их удержать, но ничего не получалось. Гордость не позволяла плакать при незнакомом человеке. Вика вообще старалась, чтобы её слез никто не видел, а тут… Она попробовала вырваться, но Дмитрий не отпустил.

– Тихо… тихо… перестань, – почти шепотом сказал он, прижимая её к себе.

– Я… извини… – Вика задохнулась от слез и прижалась лицом к его груди. – Только… не смотри на меня…

Дмитрий больше ничего не говорил, почувствовав, что ей просто нужно дать выплакаться. Он гладил её по вздрагивающим плечам, путался пальцами в волосах. Рядом с ним она была такой маленькой, хрупкой и беззащитной. Сквозь рубашку он ощущал её срывающееся горячее дыхание, её слезы. Она прижималась к нему, словно прося защиты.

Понемногу Вика успокоилась, плечи её больше не дрожали. Она подняла голову и взглянула на Дмитрия. Он вытер с её щеки последнюю скатившуюся слезинку и так же тихо и ласково спросил:

– Легче?

– Немножко, – Вика попробовала улыбнуться. – Спасибо тебе…

– Перестань, а то я снова начну краснеть, – он смутился и отпустил её.

– Теперь сигарету дашь?

– Теперь дам, – он подал ей сигарету, щелкнул зажигалкой, а потом и сам закурил. – Идем в комнату, надоело мне на кухне торчать. Если хочешь, я кофе сварю.

– Я сейчас сварю…

– Посиди, – он усадил Вику. – Кто здесь хозяин?

Вика поняла, что делает он это только для того, чтобы она окончательно успокоилась. «Странно, чего не хватало его жене? – думала Вика, глядя на Дмитрия. – А может быть, это только первое впечатление? Может быть, на самом деле он не такой? Интересно, какой… Ведь что-то же их вначале связывало? Ведь вернулась же она к нему после развода? И Стас утром сказал, что такое уже не впервые… Растаскало же меня вчера вечером и сегодня утром… нахамила ему, наговорила глупостей…»

Дмитрий повернулся и поставил перед ней чашечку с кофе. Поймав её взгляд, он снова слегка смутился и сказал:

– Идем в комнату. Ты несколько минут посиди в одиночестве. Я ещё, пожалуй, рубашку переодену.

– Да, много я выплакала, – грустно пошутила Вика. – Дима, ты не против, если мы обоснуемся в той комнате, где фотографии? Можно?

– Конечно. Забери мой кофе, иди устраивайся, а я сейчас приду.

Дмитрий достал из шкафа чистую рубашку и пока переодевался, думал, что делать дальше. Вика ему очень нравилась, но… «Но» набиралось слишком много. Во-первых, она была сейчас слишком расстроена. Во-вторых, он не хотел, чтобы Вика думала, что он её использует, как средство от скуки. В-третьих, он вспомнил сегодняшнее утро, представил себя на фоне Вики и снова показался себе рядом с ней чем-то неуместным. И, самое главное, не стоило себя обнадеживать, что у такой девушки никого нет, а, если и нет, что она может обратить на него внимание. Скорей всего, это была чуть ли не единственная их встреча. Кроме того, если вспомнить, что говорила Лолита по поводу… Снова Лолита! Воспоминания о её словах становилось похожими на проклятье. С чем бы он не столкнулся, во всем Лолита находила изъян! Главный изъян был в нем самом. Дмитрий чуть зубами не скрипнул, настолько болезненны были воспоминания.

Он пришел в комнату, где, поджав ноги, в глубоком кресле сидела Вика. На журнальном столике аккуратными стопочками были разложены фотографии. Вика улыбнулась:

– Ты переодевал рубашку так долго, что я собралась идти за тобой.

– Извини, завозился. Хочешь, музыку послушаем или посмотрим что-нибудь?

– Давай обойдемся музыкой.

– Только у меня никакой попсы не осталось. Жена всё забрала. Она любительница.

– А что у тебя есть? Только не говори, что рэп. Я, когда убирала, ничего подобного не видела.

– То, что она не любила. Посмотри.

Я чуть-чуть успела посмотреть. То, что нужно. Кажется, там «БГ»[1] есть.

– Да.

Дмитрий нашел нужный диск, вставил его в проигрыватель. Он придвинул кресло и сел рядом с Викой. Она уже не выглядела такой подавленной.

– Дима, а можно я к тебе с вопросами попристаю? – Вика улыбнулась чуть лукаво.

– Можно. И на какую тему будут вопросы?

– А, на всякие. Я здесь, когда твои фотографии разбирала, вся на любопытство извелась.

– Начинай, – разрешил Дмитрий.

– Истинно, Ханская милость в ответе, – Вика тонко улыбнулась. – Ты оправдываешь приставку Хан к имени.

– О, ты даже это знаешь! – Дмитрий рассмеялся. – И кто доложил?

– Только без последствий.

– Конечно. Какие могут быть последствия, если Димой-Ханом или просто Ханом меня называют чаще, чем Димычем или Димой? Так кто это меня обласкал?

– Маринка. Ещё вчера вечером, когда вы втроем в «Саламандру» приехали. У тебя эта приставка от фамилии или от внешности?

– От фамилии. Почему ты про внешность спросила?

– Да она у тебя, не совсем славянская. А точнее, совсем не славянская. И фамилия тоже. Ты кто по национальности?

– Вероисповедание тебя тоже интересует? – он улыбнулся.

– Можно, если таковое имеется.

– Дай посчитаю, процентное соотношение кровей…. – он задумался. – Ну, дед мой жил в Крыму, а до этого с гор спустился, как говорят теперь, лицо кавказской национальности. Кстати, был рьяным мусульманином. Одна четверть. Бабушка – гречанка из Приазовья. Ещё одна четверть. Отец уже неизвестной национальности получился. Мать из Полтавы. Насколько я могу судить по фотографиям, типичная для центральной Украины внешность. Ещё четверть. В общем, всего намешано, четко определить трудно. Раньше писался украинцем, что при моей внешности и фамилии звучало довольно забавно. Хорошо, что теперь в паспортах графу убрали. По вероисповеданию – православный.

– Жаль, что не мусульманин, – Вика снова лукаво улыбнулась.

– Интересно, почему же?

– Ну, мало ли? Вчера я тебе кое-чего наобещала. Вдруг задумаю исполнить. У меня, видишь ли, обрезанных ещё не было.

– Вика, – Дмитрий склонился к ней и таинственным полушепотом сказал, – даже, учитывая то, что ты мне очень нравишься, и, если нечто подобное случиться, я обрезания делать не стану.

– А почему? – таким же полушепотом спросила Вика, стараясь не рассмеяться.

– Знаешь, детям в младенчестве делают, так они потом год не ходят. А вдруг и я так? – он тоже еле сдерживал смех. – А у меня дела.

– Ты прав, Димочка, не стоит так рисковать. А то ещё обрезание с кастрацией перепутают.

– За что так жестоко? – он не выдержал и рассмеялся. – Для поющего мальчика я староват и крупноват.

– Староват, действительно. А то мы бы тебя за акселерата выдали. Концерты давали бы не без успеха.

– Вика, если бы я всё-таки сделал обрезание, то тебе пришлось бы надеть чадру. Мусульманство, так мусульманство.

– А обращаться к тебе «мой господин»?

– Наверное. А потом бы меня на гарем потянуло. Правда, тебя бы я назначил любимой женой… – он на секунду осекся и добавил, стараясь удержать улыбку. – Лучше наложницей. Я уже был женат.

– Что, от слова «жена» коробит? – Вика перестала улыбаться.

– Какая разница? Пока что я не женат, и жениться ещё не тянет, – в его взгляде мелькнула тоска. Он больше не улыбался.

– Ну, вот, испортила тебе настроение, – она с сожалением вздохнула.

– Ты ничего не испортила. В своих неприятностях виноват только я сам и вряд ли кто-то уверит меня в обратном. Только давай об этом не будем.

– Одно слово, – Вика внимательно взглянула в его глаза. – В них будешь виноват только ты, пока ты сам будешь в это верить. Смотри на вещи проще.

– Спасибо. Ты говоришь, как Егор и Николай. Но о моих неприятностях это было последнее слово, – он откинулся в кресле, не торопясь, закурил. Лицо его было совершенно спокойным, глаза усталыми. – Расскажи ты что-нибудь забавное. Твоя очередь.