Однажды они наконец встретились. Мертвец возник перед Стервятником: его несла сверкающая струя. Рвались вуали; таяли видения; Дзург преодолевал многослойную границу, разделявшую иллюзии и явь.

Люгер, отягощенный чужой памятью, заодно научился и сражаться, используя в качестве оружия потоки силы, – хотя это была самая необычная дуэль из всех, на которых ему приходилось сражаться в своей жизни.

…Они стремительно перемещались в пространстве. Спирали из пламени были продолжениями их конечностей. С большого расстояния это, наверное, напоминало яростную схватку демонов, принадлежавших стихии огня. Искусство владения холодным оружием, которое Люгер оттачивал годами, оказалось совершенно бесполезным – как и вообще любое из созданных людьми боевых искусств. Стервятник не имел преимущества, несмотря на то что Дзург сражался в чуждых для него условиях.

Во время боя Люгер получил несколько ранений, от которых при других обстоятельствах он уже потерял бы способность двигаться. В основном это были ожоги, и он чуял запах собственного жареного мяса. Поначалу боль казалась чудовищной, но ему удалось отстраниться от телесных ощущений, тем более что обугленная плоть тут же отпадала и обожженные места с невероятной быстротой зарастали новой, розовой кожей.

В отличие от Стервятника, мертвец вскоре выглядел так, словно побывал на костре. Кравиусу давно было все равно, а Дзург до конца использовал обгоревшее тело, пока оно не стало разваливаться на части. Огненная струя снесла ему голову, которая покатилась к ногам Стервятниика. Сопротивление сразу же исчезло. Схватка завершилась, и Дракон поглотил Дзурга. Паук мог быть доволен: Люгер сделал то, ради чего Неприкасаемый послал его в Долину.

Стервятник остался один, еще не зная, какова будет его награда.

Призраки все еще имели над ним немалую власть. Порой он чувствовал себя чужаком с завязанными глазами, которого безумные монахи водят по тайному подземелью монастыря, лишь время от времени снимая с глаз повязку. Так, он был безмерно удивлен, когда попал в комнату, обставленную старинной мебелью – подобное можно было увидеть в любом валидийском или адольском замке, возведенном три-четыре сотни лет назад. Его внимание привлекли стол и кресло, стоявшие перед единственным широким окном, но больше всего – пейзаж за стеклом.

Стервятник будто очнулся от долгого сна, в котором он стал забывать блеск солнца, звуки дождя, красоту неба и земли. Из окна открывался вид с огромной высоты на Долину и окружавшие ее скалы. Снаружи был вечер или раннее утро.

Люгер медленно подошел к столу и увидел темную воронку на его гладкой горизонтальной поверхности. Края воронки опоясывало металлическое кольцо. Стервятнику оказались знакомы выбитые на нем символы древнего языка – такие же символы составляли надпись на оправе Звезды Ада.

Он вплотную приблизился если не к разгадке, то к самому сердцу древней тайны. И он мог оживить это сердце, заставить его биться. Разбудить Дракона…

Последний шаг был самым трудным. Слот ощутил, как крепко удерживают его сплетенные Звездой невидимые сети. Она будто успела пустить корни в теле, и, пытаясь вырвать ее из своей груди, Люгер испытывал жестокую боль. Однако он все-так сделал это и зажал в руке окровавленный талисман, ненадолго ставший для Стервятника символом побежденного в себе врага.

И в первые же мгновения он почувствовал себя опустошенным, обессилевшим, выжатым досуха. Жизнь показалась ему не стоящей той тяжелой борьбы, которую приходилось вести едва ли не каждый день – с ранней молодости и до самой смерти. Даже думая о Сегейле, он испытывал лишь раздражение: память о ней была кнутом, подгонявшим его в минуты слабости. И это действительно помогало.

Люгер был затерян среди призраков, но яд человеческой тоски пил в одиночку, привыкая к нему, – и отрава стала лекарством. Стервятник собирал себя по крупицам; части его раздробленной личности возвращались из бесплодных странствий; он обретал прежнюю цельность. И вскоре уже не он был слугой призраков, а они находились в его власти…

Талисман сиял, как никогда ярко, заливая поверхность стола и руку

Люгера багровым светом. Оправа Звезды точно совпадала по размеру с кольцом, опоясывавшим воронку. Слот наклонился и заглянул в круглое отверстие – дыра полностью поглощала кровавые лучи и казалась бездонной.

Он накрыл воронку Звездой и повернул талисман, чтобы совпали символы на кольце и оправе.

Небесный Дракон содрогнулся…

Все, что происходило до этого мгновения, было бледной тенью последующего преображения.

Долину захлестнул огненный хаос. Миражи исчезли в слепящем пламени. Стены комнаты сделались прозрачными, и Люгер оказался на маленьком островке покоя посреди гигантского смерча, вобравшего в себя потоки силы, которые разбивали скалы и уносили с собой обломки…

Для Слота осталось загадкой, с какой целью был воссоздан старинный интерьер, вернее, его искусная имитация – если ради того, чтобы Люгер почувствовал себя в привычной обстановке, то «декоратор» ошибся на несколько сотен лет. Но что значили три-четыре века для Дракона, пребывавшего в летаргии целые тысячелетия?..

Его пробуждение оказалось страшным и напоминало одновременно землетрясение, ураган, каменный ливень, извержение вулкана. Будто все стихии сразу внезапно обрушились на небольшой клочок земли. Но это не было капризом слепой природы. Стервятник также был далек от мысли, что на его голову пал гнев Создателя. Причиной происходящего явилась Звезда – и только Звезда. Она вполне оправдывала свое название…

Однако и Люгер уже не довольствовался ролью стороннего наблюдателя. Благодаря талисману он уцелел в преисподней, где томились призраки, а благодаря последним знал теперь во много раз больше, чем в тот день, когда вошел в Долину. Не понимая истинной сущности Дракона, он тем не менее научился управлять им.

…Вместо стола перед Люгером возник квадратный колодец, до краев наполненный черной вязкой жидкостью, поверхность которой была похожа на лоснящуюся, туго натянутую кожу. По мере того как Звезда погружалась в глубину, ее сияние, сначала нестерпимо яркое, постепенно тускнело.

В эту минуту Люгер вспомнил пророчество, запечатленное в символах древнего языка и переведенное Алфиосом: «Когда меня проглотит Небесный Дракон, мир вернется к своему началу»… Предчувствие непоправимой беды охватило его, как будто он совершил нечто чудовищное, погубив при этом и Сегейлу, и самого себя.

Но если бы Стервятник верил предчувствиям, он, наверное, и шагу бы не мог ступить из своего родового гнезда.

Тем временем талисман превратился в мутное пятно кровавого оттенка, а вскоре стал едва различимым, словно пламя свечи, горящей за черной шторой. При всем желании Люгер уже не сумел бы вернуть себе Звезду Ада…

На поверхности темной трясины, в которую погрузился талисман, появились два углубления в форме ладоней. Слот осторожно положил сверху руки: они идеально совпали с отпечатками. Он почувствовал тепло и приятное покалывание в кончиках пальцев.

Трясина тоже «ощутила» его прикосновение. Липкое полупрозрачное вещество, обволакивавшее тончайшим слоем кисти Люгера, было чувствительно к малейшему движению и легчайшим изменениям потоков силы. А сила уже переполняла Стервятника – незнакомая, темная, смертельно опасная, но зато сулившая сверхчеловеческое могущество…

Он понял, что именно этому пытался помешать Слепой Странник, именно это означало «зайти слишком далеко». Стервятник медленно поднял руки и развел их, заставляя Дракона отоорваться от каменного ложа и покинуть место тысячелетнего сна.

Вряд ли хоть одно живое существо могло уцелеть поблизости от Долины, которая вскоре перестала существовать. Но если бы человек или зверь на свое несчастье оказался бы там, то последнее, что он увидел бы в своей жизни, был бы гигантский светящийся шар, поднимающийся над опаленными огнем скалами и возносящийся в небо с грохотом тысячи гроз… Содрогалась земля, сверкали молнии; во все стороны со скоростью ураганного ветра устремилась кольцевая волна, несущая пыль, пепел и обломки камней. За нею катился огненный вал, который уничтожил то, что еще не было сметено, и оставил на лице земли черный шрам – нестираемое тавро, выжженное смертью.