Люгер надеялся на то, что хотя бы гомункулус сможет указать ему путь и примерное направление поисков. Сам он до сих пор не представлял себе, что будет делать в далекой, враждебной и совершенно незнакомой ему Морморе.

Все еще терзаясь бесплодными догадками об источнике наваждения, которое едва не лишило его разума, он лег на койку и постарался думать о чем угодно, кроме кошмаров – реальных, вымышленных или насылаемых извне…

Безумное напряжение последних дней, с которым он так свыкся, что уже почти не замечал, постепенно отпускало его. Страх за свою жизнь – самое сильное из человеческих чувств – слишком долго заглушал все остальные.

Люгер вдруг осознал, что до сих пор блуждал в лабиринте – темном, зловещем и не имеющем выхода. Этот лабиринт почти убил его любовь к Сегейле и превратил человека в механизм, тупо бредущий куда-то, покорный чужой воле… Частью такого лабиринта был Элизенвар, такими же оказались Фирдан и замок Крелг.

Теперь Слот впервые двигался куда-то, пусть к страшной и преступной цели, пусть в компании извращенцев и убийц, но само движение вселяло какие-то надежды, хоть и довольно призрачные… Так идут к далекой звезде, горящей над горизонтом, зная, что никогда не достигнут ее, и все же идут, потому что оставаться без движения еще мучительнее, и тогда сносный выход только один – самоубийство.

Воспоминания о Сегейле, которых он боялся последнее время и потому загонял их в самые глухие уголки сознания, теперь стучали в запертые двери воображения. Он позволил им выйти на свет Божий, и они овладели всем его существом…

Люгер лежал и вспоминал все: ее глаза, улыбку, очертания губ, ее поцелуи, страстные и сладостные, гладкость кожи, упругость живота, тепло ее лона; то, как она занимается любовью, то, как вечерний свет увязает в ее ресницах, то, как она засыпает в его обьятиях, и тогда ее нежное дыхание касается его щеки… Щемящая тоска захлестнула его, и он ощутил жгучую влагу на своих веках…

А потом пришел покой, мягкий неземной покой. Нелепо, но Стервятник вдруг стал абсолютно, непоколебимо спокоен, словно никто и ничто не могло отнять у него любовь и жизнь; все совершалось в другом мире, где уже не было зла и смерти.

Он вдруг ощутил даже радость, необьяснимую радость – просто от того, что где-то существовала эта женщина, пусть еще бесконечно далекая от него, но такая красивая и такая беззащитная. Она была единственным существом, которое он любил и в котором нуждался, и его душа стремилась к ней, как к единственному солнцу во всей холодной и пустой вселенной, а тело желало ее, как никогда, и он застонал от этой муки, которую причинил себе сам…

Так, сгорая от вожделения и с возрожденной надеждой в сердце, он долго лежал в темноте, пока сон без сновидений снова не похитил у него Сегейлу.

Люгер проснулся и увидел серый свет, забрезживший сквозь иллюминатор.

Он точно помнил, что запирал на ночь дверь каюты, однако сейчас на пороге стоял Сидвалл и рассматривал его своими немигающими глазами. Назойливая опека вывела Стервятника из себя.

– Пошел вон! – крикнул он Ястребу и вдруг увидел хищный оскал на его узком рыбьем лице. Похоже, эти идиоты следили за ним даже здесь. Подозревали в двойной игре? Что ж, он их не разочарует…

Сидвалл удалился медленно, со спокойным достоинством хищника. Ястреба нельзя было оскорбить – его можно было только уничтожить.

Люгер полежал еще немного, пытаясь возобновить приятные ночные воспоминания. И это удалось ему, но лишь отчасти.

В серой утренней мгле все казалось будничным и грязным; здесь не было места Сегейле. На мгновение он представил ее лицо с прозрачными сияющими глазами и вспомнил запах ее кожи… Потом видение исчезло, но Люгер ощутил прилив свежих сил, будто заблудившийся в непроглядной ночи странник, который уже отчаялся найти дорогу и вдруг узрел путеводную звезду, засверкавшую во мраке.

Однако наступивший день стал днем мрачных и неблагоприятных знамений.

Утром корабль уже вышел в открытый океан, держа курс на юг, к архипелагу Шенда. Люгер избегал покидать свою каюту – слишком опасной оказалась вчерашняя атака. Кто-то не пожалел усилий, пытаясь сбросить его в море. И Слот не был уверен, что подобные попытки не повторятся… Поэтому большую часть времени он проводил в одиночестве, разбирая найденные морские карты и рассматривая обломок глобуса с неведомыми в его мире очертаниями материков.

Впервые в жизни Стервятник находился на корабле посреди океана. До сих пор его опыт в этой области ограничивался плаванием по рекам и единственным, совершенным семь лет назад, путешествием по внутреннему морю Уртаб, во время которого Люгера едва не прикончили контрабандисты. Но знак на ладони правой руки хранил его для иной смерти…

В конце концов любопытство взяло верх и Слот поднялся на палубу.

Был пасмурный день без дождя. Ровный и сильный северный ветер наполнял паруса. Кораблю почти не приходилось маневрировать. При свете дня он оказался вовсе не таким убогим, каким представлялся Люгеру ночью. Он носил претенциозное имя «Ангел», но было что-то далеко не ангельское в его стремительных очертаниях, залатанных парусах и нелюдимых матросах. Быстрое и прочное судно, два десятка верных людей – идеальное средство для того, чтобы вершить темные дела.

Слот высматривал того, кто управлял кораблем и командой. Оказалось, что эту роль выполняет маленький человек в длинном сером плаще, больший похожий на шпиона, чем на моряка. Поймать взгляд его бегающих глазок было невозможно, но он имел над матросами необьяснимую власть. Несмотря на свою сухопутную одежду, он, по-видимому, знал толк в кораблевождении, и остальные моряки подчинялись ему беспрекословно. Этот человек был еще и посредником между аббатом и командой, потому что Кравиус ни к кому из ее членов никогда не обращался лично.

Люгер увидел и самого аббата, который прогуливался по палубе в носовой части судна. Теперь на нем был дорожный костюм безо всяких признаков принадлежности к церкви. Кравиус приветствовал Стервятника приторной улыбкой и, подхватив того под руку, увлек за собой, на ходу рассуждая о некоторых отвлеченных вопросах теологии, словно мирный священник, гуляющий с коллегой в церковном саду.

Люгер вполуха слушал этого болтливого и опасного лицедея, думая о своем. Величие и беспредельность океанских просторов поразили его. «Ангел» казался жалкой скорлупкой, затерявшейся среди серых и как бы застывших волн. Никто, кроме пустившихся в это плавание безумцев, не заметил бы его исчезновения…

Чуть позже аббат вручил Слоту морморанский меч, отобранный в «Медвежьей Пещере». По его словам, он сделал это в знак своего расположения и надежды на взаимное доверие. Люгер рассмеялся про себя. Кравиус хорошо знал человеческую природу – пока ему действительно ничего не угрожало…

Большая часть дня прошла в вынужденном безделье. Изредка они воздавали должное корабельной кухне, оказавшейся вполне сносной. На борту «Ангела» обнаружились даже запасы старого белфурского вина. Впрочем, для аббата это не было неожиданностью. Невидимый кок умудрялся разнообразить блюда из вяленой рыбы и соленого мяса различными экзотическими приправами.

Вино еще больше развязывало язык Кравиусу, но, несмотря на прозрачные намеки Люгера, тот больше не возвращался к теме, касающейся его путешествия по дальнему югу. Насколько Слот понял, Кравиусу пришлось повидать многое, и его занятия были довольно сомнительными – а потом произошло некое событие, заставившее этого бродягу и авантюриста принять сан и долгое время вести затворническую жизнь в Тегинском монастыре. Может быть, этим событием явился именно плен в загадочной стране южных варваров…

В тот день Ястребы ни разу не появились на палубе. Верным псам Тенес были неведомы любопытство и скука. Люгер велел отнести им еду в каюту. Хотел бы он знать, чем заняты Сиулл и Сидвалл на протяжении томительного плавания. Скорее всего они просто сидели, уставившись в пустоту, словно два зверя, ожидавшие в засаде момента, когда нужно будет действовать…