Странность, присущая этим зеркалам, заинтересовала Люгера больше, чем любые другие чудеса башни. Зеркальные поверхности казались то мутными, то подернутыми рябью, словно обдуваемые ветром озера; часто изображения в зеркалах вообще не соответствовали тому, что находилось перед ними, а порой они становились чистыми и прозрачными, как горный хрусталь, и тогда не отражали вообще ничего, кроме нежнейшей голубизны. Но большую часть времени они выглядели все же как обыкновенные зеркала, и в каждом из них можно было видеть уходящую в бесконечность анфиладу полутемных залов.

– Я привел человека, о котором докладывал Вашей Святости, – провозгласил лейтенант, остановившись у края белого круга в центральной части зала. Акустика здесь была превосходной. Голос офицера прозвучал громко, отчетливо и канул в тишину без малейшего эха…

Люгер вглядывался в полутьму, господствовавшую в глубине помещения, чтобы увидеть того, к кому были обращены эти слова, но увидел только нечто вроде ложа из драгоценного сандалового дерева, стоявшего на возвышении из полированного камня.

– Подойди ко мне, Люгер, – раздался голос, хорошо знакомый Стервятнику и в то же время неуловимо изменившийся.

Слот вступил в белый круг и ощутил внезапную тяжесть, навалившуюся на его плечи. Он приостановился в недоумении, но лейтенант сделал нетерпеливый жест рукой, и Люгер двинулся к центру круга.

По мере приближения к каменному возвышению сопротивление невидимой среды возрастало, словно воздух сгущался и превращался в вязкий кисель. Когда Слот увидел Алфиоса, сопротивление достигло такой степени, что Люгер, несмотря на любые усилия, уже не смог бы преодолеть разделявшее их расстояние в несколько шагов.

Но Люгер и так остановился как вкопанный. Его поразила перемена, произошедшая с Алфиосом.

Вместо цветущего, полного сил мужчины, каким он помнил старого друга своего отца, на мрачном предсмертном ложе возлежал глубокий старик в генеральской мантии, искрившейся серебристо-черным мехом. И хотя на изможденном лице генерала еще можно было увидеть следы укрощенных страстей, фигура сохраняла стройность, а лицо – гордое и слегка надменное выражение, которое когда-то бесило женщин и неудачливых конкурентов, черви необратимого гибельного разложения уже пожирали это тело и эту, когда-то мятежную, душу.

Холеное лицо превратилось в подобие восковой маски, пожелтевшая кожа туго обтягивала череп, глубоко ввалившиеся глаза, черные, как норы в земле, были окружены лиловыми тенями.

В глазах Алфиоса Люгер прочел не что иное, как тщательно подавляемый страх. Это было необъяснимо, чудовищно, но Стервятник не мог ошибаться.

Однако хуже всего был запах тления, исходивший от лежавшего перед ним ЖИВОГО человека. Ни с чем подобным Слоту еще не приходилось встречаться.

– Да, мой мальчик. – Алфиос сделал слабую попытку улыбнуться, и Люгер увидел руины, оставшиеся от его зубов. – Такова плата за превращения. Пожалуй, не следовало бы оскорблять цветущую молодость подобным зрелищем, поэтому закончим поскорее. Зачем ты хотел видеть меня?

Стервятник обернулся и посмотрел на лейтенанта, все еще стоявшего за пределами белого круга.

– Ступай, Ралк, – приказал тому Алфиос, правильно истолковав взгляд Люгера.

– Вы уверены, что я могу оставить вас вдвоем, Ваша Святость? спросил офицер издали. При этом его глаза по-прежнему неотрывно следили за каждым движением гостя, словно глаза сторожевого пса. Теперь в них зажглось недоброе пламя…

– Я ценю твою преданность, Ралк, – устало проговорил Алфиос. – Я давно знаю этого человека, и ты тоже узнал о нем все, что хотел, не так ли?

– Да, генерал.

– Тогда оставь нас, – бросил Алфиос уже гораздо жестче.

Люгер проследил за тем, как дверь, через которую он вошел в зал, закрылась за Ралком, и снова повернулся к генералу. И хотя Слот презирал чрезмерно откровенные проявления чувств, а к Алфиосу никогда не испытывал особой привязанности, ему все же захотелось коснуться руки этого человека. А тот рассматривал его с возрастающим отчуждением, сожалением, скорбью и тем же необъяснимым страхом, словно вестника недобрых перемен или единственного свидетеля собственных чудовищных преступлений.

– Я хотел бы стать слугой ордена, – сказал Люгер не слишком уверенно. – У меня большие неприятности в Элизенваре. Здесь – мое последнее убежище.

Он полагал, что будет не лишним напомнить таким образом генералу о прегрешениях его собственной молодости.

– Ты лжешь, мой мальчик, – сказал Алфиос с убийственным спокойствием. – Ты ведь пришел не за этим. Я понял это сразу, как только услышал о тебе. Неужели ты думаешь, что мог бы добиться встречи со мной, если бы я сам не пожелал этого?.. Я знаю, зачем ты появился здесь…

Люгер застыл, оледенев.

Когда пауза стала нестерпимо долгой, Алфиос еле слышно произнес тихо:

– Ты пришел за Звездой Ада…

Стервятник ожидал чего угодно, только не этого. Ему показалось, что потолок медленно опускается на его голову. Пламя далеких свечей заколебалось, словно кто-то тяжело выдохнул во тьме. Взгляд Люгера увяз в черных зрачках Алфиоса, и он едва заметно кивнул. После этого на лице старика возникла злобная и мстительная ухмылка.

– Знаешь, почему ты еще жив? – Генерал задал вопрос, который уже несколько раз задавал себе и сам Люгер. Алфиос поманил его рукой, и Слот послушно приблизился к каменному возвышению, не замечая того, что сопротивление невидимой субстанции исчезло. Лицо генерала вдруг оказалось очень близко от его лица, и Люгер ощутил сильный запах разложения.

– Потому что я несу в себе такое же проклятие…

Стервятник еще ничего не понял, хотя это откровение заставило его содрогнуться. Бесконечно тягостное влияние, которое источали умирающее тело и мозг Алфиоса, было красноречивее всяких слов. Люгер впервые заметил в его доселе тусклых глазах огонек безумия.

Старик с трудом приподнялся и сел, свесив ноги, на краю ложа. Слот увидел его ступни с фиолетовыми ногтями. Алфиос потянул за один из плетеных шнуров, свисавших из темноты рядом с ложем, и Люгер посмотрел туда, куда был устремлен взгляд генерала.

Спустя некоторое время перед одним из зеркал возникла фигура в белом. Человек был не так уж стар, но сильнейшее напряжение, в котором он, видимо, находился почти постоянно, заметно приблизило его к преждевременной смерти. Черты лица были смазаны и неопределенны, но глаза лихорадочно блестели, словно в них отражалось нездешнее солнце. От этих глаз исходила магическая сила, сравнимая с той, которую Люгер ощутил в присутствии магистра Глана.

Перед ним предстал прекрасный образец существа, целиком посвятившего себя служению неведомым целям ордена и принесшего на алтарь этого служения свою ужасающе короткую жизнь, – один из белых магов-защитников, противостоявших внешнему злу и оберегавших цитадель от вторжения Тех, Кто Прислуживает Ночи. Маги-защитники умели делать только это, и их союзниками были Слуги Дней.

Их всегда было четверо, этих магов, защищавших своего генерала и Звезду Ада от губительных влияний и нападения с четырех сторон света. Из поколения в поколение передавались их сверхчеловеческие способности, иногда, впрочем, больше похожие на самоубийственный и бессмысленный самообман. Но не Люгеру было теперь судить об этом.

– Альпик! – крикнул Алфиос изменившимся голосом. – Открой северные врата!..

Ни один мускул не дрогнул на лице человека в белом, только неестественное сияние глаз стало еще более ярким.

– Ты хочешь сделать это в присутствии непосвященного? – послышался его тихий и неожиданно слабый голос. – Может быть, приближение смерти лишило тебя разума?

– Клянусь Богом, ты умрешь еще раньше, если ослушаешься приказа! Или ты лучше меня знаешь о том, что совершается во благо ордена?!.

– Я усомнился, Ваша Святость, – прошелестел бессильный голос.

– Открой врата!!! – страшно закричал Алфиос, и внезапный ветер ударил в Альпика, заставив того отступить на шаг.

Маг безмолвно склонился перед генералом, и Люгер никогда больше не видел нестерпимого блеска его глаз.