Он пил воду, черпая ее из каменного углубления в дальнем углу своей новой тюрьмы. Звуки падающих капель порой сводили его с ума. За ночь собиралось достаточно воды, чтобы напиться и обмыть лицо и руки. Еду и масло для лампы приносил угрюмый послушник с вырванными ноздрями и, судя по всему, немой. Во всяком случае, Слот ни разу не слышал от него ничего, кроме мычания. Послушник просовывал пищу и масло в узкое окошко рядом с дверью и подолгу глядел на Стервятника как на экзотическое животное.

В глубине кельи Люгер обнаружил что-то вроде оригинальной канализационной системы, которая несколько облегчала здешнее существование. Но по ночам Слот страдал от холода и, насколько мог, закапывался в сено, что давало, конечно, лишь иллюзию тепла.

Никто не беспокоил его здесь, кроме немого надзирателя. Только просыпаясь, он чувствовал порой какую-то темную суету вокруг и, что самое неприятное, внутри себя; ощущал незримую работу неведомых сил, словно кто-то тайно изучал его тело и спящий мозг. Но стоило ему открыть глаза, как это чувство пропадало или начинало казаться призраком сновидений.

Какие-то зелья наверняка были растворены в пище, которую ему давали, и он пытался не принимать ее, но вскоре голод брал свое, и на следующую же ночь жуткие сны возвращались вместе с отвратительным ощущением чужого неуловимого присутствия.

В конце концов он понял, что ему необходимо подчиниться любым опытам или испытаниям, которым подвергали его хозяева аббатства, если он хочет вообще когда-нибудь встретиться с генералом ордена. И все же Люгер был доволен хотя бы тем, что поступил благоразумно и не принес в монастырь своего гомункулуса.

Наконец миновало время заточения в келье, и Люгер получил относительную свободу передвижения по аббатству. Строгость и суровость размеренной жизни обители угнетали его; несколько дней он провел в тщетных попытках проложить себе дорогу к высшим чинам ордена. Его кормили, поили, допускали к молитве, однако наотрез отказывались свести с теми, кто мог бы помочь ему в устройстве встречи с Алфиосом.

По наблюдениям Слота, далеко не все обитатели монастыря были членами ордена, и отношения между последователями Шуремии и остальными монахами оказались весьма прохладными. Возможно, причиной тому было привилегированное положение ордена в лоне Святой Церкви.

Но какими бы бесплодными и бессмысленными ни были передвижения Люгера внутри древних стен, гораздо более тяжким испытанием были для него ночи, проведенные в мрачном подземелье двухэтажного здания, которое оказалось домом послушников.

Человекоподобные существа, молящиеся или сидящие неподвижно, провожали его непостижимыми взглядами своих сияющих глаз. Он никогда не видел этих полуживотных вне клеток; может быть, они были навеки заперты в подвалах. То, что он сам оказался среди них, заставляло его теряться в догадках относительно того, всех ли чужестранцев ожидал в Тегинском монастыре подобный прием и было ли это простой мерой предосторожности, направленной против возможного проникновения извне какой-либо скверны.

А гостей здесь действительно хватало. Люгер убедился в этом, наблюдая с высоких стен аббатства за каретами, подъезжавшими к подножью скал со стороны Фирдана под покровом сгущавшейся темноты. Довольно часто он встречал на монастырском подворье людей, явно нездешних и не имевших духовного звания. Иногда ему казалось, что плотные темные плащи с капюшонами скрывают даже хрупкие женские фигуры, но у него не было случая убедиться в этом.

Словом, монастырь вовсе не был обителью бежавших от суетного мира и искавших благочестивого покоя, напротив – судя по всему, здесь были собраны нити многих событий, происходивших в различных частях обитаемого мира, и чьи-то изощренные умы умело руководили исполнителями, удаленными, может быть, на тысячи лиг от аббатства. Но в чем заключалась их миссия? Была ли деятельность, внешнюю сторону которой наблюдал Стервятник, последними судорогами агонизирующей организации, пытавшейся защитить себя от могущественного восточного врага, или же проявлением торжествующей силы, не имевшей себе равных в западных королевствах?

Подобные вопросы, если они и возникали, Люгер немедленно отметал как преждевременные. Масштаб его поисков был совершенно другим. Он явился сюда в качестве тайного посланника черных магов из мира, неизвестного ему самому, и его единственной целью было найти и обменять древний талисман на жизнь женщины, спавшей среди призраков и оборотней в далеком подземелье Земмура.

…Однажды утром Люгера посетил в его келье высокий тощий монах, в манерах которого уже ощущалась определенная властность. Стервятнику снова довелось объяснять, зачем он пришел в монастырь.

На жестком костлявом лице монаха, хранившем следы излишеств, которые имели место в молодости, не отражалось никаких чувств. Он остался так же равнодушен к проявленной Люгером твердости – тот наотрез отказывался назвать настоящую причину, побудившую его искать встречи с генералом ордена. Монах заметил только, как бы между прочим, что признание могло бы быть получено и менее гуманными способами, чем дружеская беседа.

Вообще-то беседа была далеко не дружеской, и все же Слоту удалось добиться от монаха обещания доложить о человеке по фамилии Люгер, что должно было многое сказать Алфиосу.

Но прежде тощий монах устроил ему встречу с аббатом Кравиусом, и Стервятник с каким-то тоскливым предчувствием понял, что ни тот, кто согласился стать посредником, ни сам Кравиус не являются членами ордена.

Аббат принял его в собственном доме, обстановку которого трудно было назвать монашеской. Но Кравиус и не давал обетов, обязательных для нищенствующих орденов, и мог позволить себе некоторые излишества. Обилие смазливых послушников, прислуживавших в доме, наводило на подозрение, что настоятелю были не чужды и некоторые противоестественные наклонности. Люгер заранее проникся к местному пастырю глубокой антипатией, и последующие события подтвердили его правоту.

Кравиус оказался жирным типом, толщину которого была не в силах скрыть даже просторная ряса, богато расшитая золотыми нитями. Обвисшие щеки покоились на воротнике, а обрюзгшее лицо было покрыто слоем слипшейся пудры. Пот обильно стекал с висков настоятеля, оставляя на щеках серые дорожки.

Но все это Люгер заметил позже. Сначала ему показались особенно странными глаза аббата, принимавшего гостя в библиотеке. Кравиус смотрел на него из тени, расплывшись в огромном кресле, в котором могли бы поместиться два худых человека. Стервятник встретил взгляд его тусклых безжизненных глаз, лишенных белков, и испытал нечто вроде шока.

– Подойди ближе, сын мой, – проговорил настоятель чересчур сладким голосом, в котором звучала нескрываемая фальшь.

Люгер остановился в трех шагах от кресла, и в этот момент глаза Кравиуса внезапно изменились, вспыхнув резким отраженным светом.

Метаморфоза поражала в первое мгновение, затем Слот обнаружил разгадку: зрачки и ресницы, которые он видел до этого, были со всей тщательностью и в мельчайших подробностях вытатуированы на веках аббата. Стоило тому опустить веки, как место живых и недобрых глаз занимали мертвые, неподвижные и необъяснимо отвратительные зрачки. Люгер пытался рассмотреть их, но теперь это было невозможно…

Как пугающее знамение предначертанного зла всплыло в памяти Люгера одно из предупреждений Слепого Странника: «Бойся нарисованных глаз…»

Кравиус, казалось, наслаждался очевидной растерянностью гостя. Его влажные губы сложились в узкую улыбку. Моргал он очень редко, поэтому только быстрое движение теней напоминало теперь о его странном украшении. Впрочем, Люгер не сомневался в том, что нарисованные глаза имеют иное, более зловещее предназначение.

– Генерал Алфиос болен и вряд ли сможет принять тебя, – проговорил наконец Кравиус. На этот раз его голос оказался совершенно бесцветным.