В закутке за бамбуковыми висюльками меня встретил паренек, довольно высокий, спортивный, с ухоженным лицом первого любовника из провинциального театрика. Впрочем, в уголках его рта я заметил две тяжелые складочки, и они – на усмотрение зрителя – либо портили это почти беззаботное личико, либо придавали ему жизненную достоверность и шарм многоопытности. Я решил не особенно церемониться.

Он первым делом протянул мне свою визитку. Я прочитал на ней, что его звали Федором Бокарчуком и что он являлся генеральным директором означенной конторы. Пока все было нормально. Я начал свою партию:

– Я по довольно необычному делу, господин Бокарчук, – я не сомневался, что они тут обращаются именно так.

– Слушаю вас. – Он и вида не подал, что засомневался во мне, когда я не дал ему своей визитки.

Вообще-то их у меня было слишком много, и я очень не любил их раздавать, потому что мало-мальски опытный человек без труда определял, что любая из них – липа.

– Я веду расследование о гибели одной вашей старой сотрудницы.

– Какой?

Вот так вопрос! Пора было давить, правда, пока очень нежно, почти незаметно.

– У вас в агентстве гибнет так много сотрудников, что вы не понимаете, о ком я говорю?

Он смешался: что ни говори, а удар, который я нанес, был мастерским. Меня таким вещам научил Шеф.

– Меня интересует, – он наконец нашелся, – уровень ваших полномочий.

– Вы не ошибетесь, если сочтете их самыми высокими.

– Вообще-то, так говорят все. А конкретно…

Все-таки я был Терминатором не просто по дурацкой кликухе.

Я нежно взял его за галстук, намотал на кулак, приблизил свое лицо к его носу. Он испугался. Не так, как пугаются уголовники, что им сейчас придется терпеть боль или их уведут на новую отсидку, он испугался как интеллигент, что его унизят ударом в лицо, а он не сумеет ответить.

– Я не намерен долго тут засиживаться, пацанчик. Мне нужно знать, с кем я могу поговорить о прежних временах, когда Веточка тут работала? Я ясно излагаю?

– Но зачем это вам? Вы все равно не сможете с ними разговаривать, потому что у нас в агентстве существует режим секретности, – пролепетал он. – Интересы клиентов требуют, чтобы ничто лишнее не уходило за пределы…

– Фамилии, Федя. И полное спокойствие относительно репутации твоего агентства. Я думаю, оно не пострадает, даже если я поговорю с каждым из тех лепил, которые на тебя горбатятся.

Он гулко проглотил слюну.

– Я тогда был человеком новым, не все могу упомнить… Это же было так давно!

Конечно, за этим воплем скрывалось желание рассчитать, кого из «старичков» можно назвать, а кого трогать нежелательно.

Это не входило в мои планы, поэтому я дернул галстук так, что ворот затрещал, а он на мгновение потерял голос и попытался перехватить мой кулак своими довольно сильными руками. Вот только привело это к противоположному результату – хватка стала только крепче, а воздуха в его легких становилось все меньше.

– Мне нужны все, понял? Нет, ты понял? Понял?!

Висюльки сзади слегка стукнули, кто-то заглядывал сюда. Ну и пусть. Меня это не очень расстраивало. Это был скорее еще один способ давления на Федю.

– Тогда тут работали Сэм и… Отпусти, – попросил он.

Он снова думал. Я едва удержался, чтобы тихонько не стукнуть его. Но все-таки удержался, лишь сильнее надавил кулаком на его шею левее кадыка в область яремной вены.

– Еще Клава Запашная… секретарша, – он уже почти хрипел.

– Еще?

Он уже довольно здорово налился краской, пора было его и отпускать. Но мне почему-то очень не хотелось этого делать. Я и сам не понимал, с чего так вошел в образ, что собрался задушить его.

– Да… Еще Костя Боженогин, все…

Я отпустил его. Он с удовольствием вздохнул, поправил галстук.

Он был тренирован, но мягок духом, слишком неуверен в себе и трусоват.

– Учти, если ты кого-то утаил или соврал…

Я сокрушенно покачал головой, давая ему возможность, как говорит наш психолог, зарядиться автострахами. «Может, психология и в самом деле точная наука, – подумал я, глядя, как медленно по его лицу расплывается тяжелая, неприятная бледность. – А может, я случайно ткнул и попал, вот только знать бы – во что именно?»

– Могу я называть вас Клавочкой? – спросил я, в полном соответствии со своей ролью, пройдясь перед ее столом таким кандибобером, что мне позавидовал бы сам Лева Задов.

Тоже, кстати, коллега, в ЧК служил, когда Махно разбили. Очень, говорят, был исполнительным службистом и душевным человеком. Хорошо понимал тех, кого обслуживал, особенно, говорят, умел надкостницу подпиливать. Надкостница, как известно из анатомии, это сплошная сеточка тончайших нервных тканей и по болевой эффективности пыток может сравниваться только с зубной мякотью. Такой вот у меня в прошлом сослуживец имеется, и не он один.

Теперь девушка была строга, она окинула меня холодным взглядом, и я разом потерялся. Она была мне нужна, но в том образе, в каком я представал сейчас, мне никогда к ней не достучаться. Нужно было меняться, только не сразу, чтобы она не обратила внимание на мою реактивную эволюцию. Для начала я уселся в кресло и устало потер лоб.

– У вас есть таблетки от головной боли?

Она похлопала выразительными ресницами и полезла в нижний правый ящик стола. Конечно, какая же хорошая секретарша сидит без таблеток? А я почему-то теперь был уверен, что она хорошая секретарша.

Таблетку я проглотил, запив теплой водой из хрустального графинчика. Вздохнул и снова заговорил:

– Ваш Бокарчук разрешил мне поговорить с вами и кое с кем еще, потому что меня очень интересует девушка, которая два года назад погибла… была убита. Она работала у вас, и вы ее знали, должны были знать.

Нет, так мне ее лед в глазах не растопить.

– Почему вы не позвонили в милицию, когда увидели, как я разговариваю с Бокарчуком?

– У него под крышкой стола есть тревожная кнопка, он ее не нажал. Мне еще не хочется быть отсюда уволенной, поэтому я просто убедилась, что он может до нее дотянуться…

Мне стало интересно.

– А может, я зафиксировал ему руки?

– Она так устроена, что он может ткнуть ее и коленом.

Нужно было объясняться и эволюционировать дальше, и довольно быстро. Она все равно все заметит, все оценит, и никуда мне не деться от того, чтобы не сводить ее в какой-нибудь кабак для полноты необходимой мне информации.

– Да вы – просто клад. – Я подождал, пока мимо пройдет компания каких-то веселящихся молодых людей, и объяснил: – Я поступал с ним так, потому что считаю его частично виноватым в том, что убийца не был до сих пор найден.

– Так вы из милиции?

– Нет, я работаю частным порядком. Меня наняла сестра Веточки. Вы знали, что у нее есть сестра? Ведь вы хотите мне помочь?

Клава оживилась, оказывается, я не очень страшен, просто немного горяч, но это далеко не всегда недостаток, как известно.

– Веточка о ней много рассказывала, она ее прямо-таки боготворила.

Я немного рассказал об Аркадии, и это подействовало.

– Итак, кто я такой, вы знаете, чем вызвано мое тут появление, со всеми его особенностями, тоже знаете. Расскажите, что она была за человек?

– Веточка, – неожиданно Клава достала пачку «Салема» и ловко закурила, – была такой работящей, что совершенно теряла чувство самосохранения. Она очень хотела пробиться, хотела быть, как я теперь понимаю, достойной своей сестры. И работала, работала… Иногда, когда у нас и корпеть-то было не над чем, она гоняла по редакциям газет, чтобы ей дали что-то внештатное. А при всем при том она одевалась лучше всех нас. Теперь-то я понимаю, откуда у нее были деньги. А мы гадали… Думали даже, что она не слишком строга… Ну, с некоторыми ребятами, которым это очень нужно и которые могут хорошо платить.

Все это отдавало мексиканскими сериалами или женскими романами, которых развелось – пруд пруди.

– А как она вообще обращалась с ребятами?