P. S. Я не собираюсь обсуждать случай этой клеветы в Комиссии по этике или в суде, но если бы пришлось, то я бы призвал на помощь французского поэта 16-го века Франсуа Вийона, который выразил свое отношение к аналогичной проблеме в «Балладе о том, как варить языки клеветников»:
В горячем соусе с приправой мышьяка
В помоях сальных с падалью червивой
В свинце кипящем — чтоб наверняка! —
В кровях нечистых ведьмы похотливой,
С обмывками вонючих ног потливых,
В слюне ехидны, в смертоносных ядах,
В помете птиц, в гнилой воде из кадок,
В янтарной желчи бешеных волков.
Над серным пламенем клокочущего ада
Да сварят языки клеветников!
В бурлящей извести без примеси песка,
В которую свалился кот блудливый,
В струе зловонной черного хорька,
В навозной жиже с гнойною подливой,
В той пене, что роняет мул строптивый,
В болотине, где копошится стадо
Пиявок, жаб и им подобных гадов,
Облезлых крыс, червей и слизняков,
В кромешной тьме среди густого смрада
Да сварят языки клеветников!
В кислотах, в щелочи и едких порошках,
С живой гадюкой в кольчатых извивах,
В крови, что сохнет у цирюлен на лотках,
Как медь, зеленая, и черная, как слива,
Когда луна встает в часы прилива,
В смоле, что льется сверху при осадах,
В тазу, где девки делают, что надо —
Кто их знавал, поймет без лишних слов, —
Во мгле, в клубах отравленного чада
Да сварят языки клеветников!
Принц, не пугайся этого парада,
Коль нет котлов — не велика досада:
Довольно будет и ночных горшков,
И там, в дерьме из пакостного зада,
Да сварят языки клеветников!
Реминисценция на тему «Советской России»
Поскольку мы уже коснулись печатного органа ЦК КПСС, мне придется покинуть на время зал заседаний народных депутатов и вернуться во времени и пространстве из Москвы в мой родной город Ростов-на-Дону, где в марте 1990 года проходила моя избирательная кампания. Во втором туре голосования я вышел на финишную дорожку вместе с председателем горисполкома, который незадолго до своего последнего назначения занимал пост секретаря райкома именно в том районе, где развернулась моя избирательная баталия. Я стоял против всего аппарата один на один, и даже самые преданные мои сторонники не сомневались в моем поражении.
В самом деле, мне был перекрыт вход в коллективы и учреждения, и директора, которых я хорошо знал, и которые «в миру» боготворили меня, так как я оперировал или их самих, или их родственников, сокрушаясь, шепотом, страдальчески признавались мне, что есть приказ «не пускать». Да, не пущать — старая история. Мои агитационные плакаты резко ограничили в тираже, объявили мне предупреждение за некорректное ведение избирательной кампании, когда неформалы Дона обрушились на аппарат, агитируя как бы тем самым в мою пользу. В ответ на подобное «самоуправство» неформалов тысячи мальчиков и девочек — учеников средних школ — пошли по домам под руководством своих учителей, трогательно агитируя за моего противника. В домоуправлениях тем, кто проголосует «правильно», были обещаны дополнительные продуктовые талоны. Даже поликлинические больные вместе с номерком приема получали дружескую и настойчивую рекомендацию голосовать за моего оппонента.
К тому же мое доверенное лицо мне изменило и тайно от меня стало доверенным лицом аппаратного кандидата. А поскольку кампания по регистрации доверенных лиц уже прошла, я безвозвратно потерял это лицо. Одним словом — потеря лица…
И много было еще других аппаратных фокусов аналогичного рода и с таким же «запахом». Но главный удар, как и полагается аппарату, был нанесен ниже пояса.
Здесь опять придется сделать небольшое отступление. За два года до описываемых событий мой институт и я лично стали объектом массированных и беспощадных ударов со стороны народного контроля РСФСР и газеты «Советская Россия». Для того, чтобы в мое кресло усадить человека, который в те годы называл себя солдатом партии и находился на штатной работе в обкоме, которому я, как своему ученику, помогал в защите кандидатской диссертации, когда он работал в институте, мне были предъявлены поистине чудовищные обвинения: якобы я содержал тысячи несуществующих онкологических больных, вроде чичиковских мертвых душ, на которых писались фальшивые истории болезни, протоколы непроизведенных операций и т. п. И на все это было израсходовано 600 тысяч рублей, которые ушли неизвестно куда.
Казалось бы, от этого места следовало сделать только один шаг, чтобы доказать обратное. Ведь очень просто проверить и выяснить, существуют ли на самом деле эти больные, которые записаны в документах, лечились ли они в действительности. Даже те, кто умер, тоже не исчезли бесследно. Остались и документы, и свидетельства о смерти у родственников. Но такая проверка, разумеется, не была произведена (право же, не зря мы упразднили народный контроль). И газета «Советская Россия», обобщив фантастические обвинения, опубликовала клеветническую статью «Метастазы приписок».
Отреагировав на нее, прокурор республики дал санкцию на возбуждение уголовного дела. И тогда стало ясно, что ретивые контролеры перестарались: им нужно было лишь тихо снять меня с работы, а прокурору нужно было по такому факту, по крайней мере, усадить в тюрьму. Но юридическая процедура даже в нашем обществе отличается по своей форме от бездоказательных манипуляций народного контроля. Помните — Шекспир устами Короля Лира изрек: «И злая тварь милее твари злейшей». Самая бесшабашная статья в газете еще не является законодательной формулой обвинения. Последующие прокурорские расследования, восемнадцать комиссий от всех мыслимых и немыслимых инстанций все же установили истину. И пришлось расстаться с должностью не мне, а моему главному контролеру-зачинщику, заместитель же главного редактора «Советской России» вынужден был перейти на другую работу. Впрочем, газета отдыхала недолго и вскоре обратилась к следующей теме, напечатав знаменитую статью Нины Андреевой.
Вся эта история, несомненно, была хорошо известна тогдашнему партийному аппарату во всех подробностях. Конечно, мы пережили немало, но время врачует раны, и вскоре наши сотрудники, да и я сам забыли об этом нелепом приключении. Солдат партии «демобилизовался» из рядов обкома КПСС, перешел на низовую работу, и жизнь вошла в обычную колею.
И вот в разгар избирательной кампании, когда на опровержение просто не хватило бы времени, злополучная статья была моими оппонентами изъята из архива, размножена на ротопринте, развешана на заборах и разбросана казенными активистами в почтовые ящики избирателей. Однако пропагандистский эффект не получился, поскольку тысячи избирателей участвовали в свое время в моей защите, направляя письма и телеграммы в различные инстанции.
Одновременно с распространением этой фальшивки я неожиданно получил возможность выступить в воинской части со своей предвыборной программой. Это оказалось очень кстати, потому что, как я уже говорил, организационный запрет неоднократно перекрывал мне дорогу в различные производственные коллективы, тем более — в воинские части. После выступления мне, естественно, задавали вопросы. В частности, местный политработник осведомился, имею ли я моральное право выставлять свою кандидатуру в народные депутаты РСФСР, если такая уважаемая газета, как «Советская Россия», в свое время разоблачила мои злодеяния.
