Я родилась за три с половиной года до Октябрьской революции. Отец мой, Федор Андреевич Забурунов, родом из Астрахани, оказался в Сибири, в Александровском централе. Он - политический ссыльный. Будучи призван в армию, служил матросом на Каспийском море. В то время, он рассказывал, был сильный произвол офицеров. И вот одного из матросов, который служил вместе с отцом, за революционные настроения забили до смерти. Возмущенные сослуживцы организовали бунт на корабле и сбросили в Каспий, так говорил отец, ненавистного офицера. После этого последовал арест и военный суд. 6 матросов были приговорены к ссылке в Александровский централ. Гнали их пешим ходом.
Мать моя, Федора Георгиевна Дронова, вместе с матерью жила в селе Александровское, в 70 км от Иркутска, она и уроженка этого села.
Кроме меня, младшей дочери, в семье было трое детей - брат Володя, сестра Анна и Елизавета. Сестра Анна уже училась в гимназии, брат - в реальном училище, а мы с Елизаветой были еще маленькими. Жили мы в Иннокентьевске на Четвертой улице, там улицы именовались счетными единицами. Наша улица была главная, на ней находились - гимназия, реальное училище, базар, жили на ней преимущественно железнодорожники. Я помню наш дом, сад, который посадили наши родители: замечательные кусты черемухи, сирени, красной смородины. Летом сад превращался в прекрасный цветник. Моя сестра Анна была большая любительница цветов, было очень много клумб. Аромат резеды, душистого горошка, табачка наполнял запахом весь дом. Как я помню, с ранней весны и до поздней осени в доме стояли вазы с цветами. В доме было три комнаты, кухня. Всегда тепло и светло. По вечерам в большой комнате зажигали большую керосиновую лампу под зеленым абажуром.
Родителей было у нас принято называть «мамочка» и «папочка», да и родители называли так друг друга. Я помню, что у нас были утки, а селезень жил у нас года три, и так любил маму, что буквально ходил повсюду за ней, даже в церковь ходил ее провожать.
В 1920 году мы потеряли нашего кормильца - умер наш отец. И вот в такое тяжелое время мы, четверо детей, остались с мамой. Мама хорошо шила, она ездила в деревню и обшивала людей, а за это привозила домой продукты. Летом мать жала хлеб у кулаков. Она классически жала, ее снопы вызывали у всех восхищение, жала без потери колоска.
Смутно помню интервенцию. У нас в Иннокентьевске были чехи, японцы. Вот напротив нас на квартире жили японские офицеры. Когда они меня видели (я была полненькой девочкой, румяной и кудрявой), один из офицеров подходил ко мне, щипал тихонько за щеку и говорил: «Яисько», что означало «яичко». К чехам мы с сестрой ходили на воинский пункт (там были казармы) с солдатскими котелочками за супом. Они наливали нам очень вкусный суп с фасолью и давали 2-3 галушки, политые топленым маслом и посыпанные корицей. Мы едва доносили это вкусное кушанье до дома, ели, оставляя брату и сестре.
Помню также очень смутно, как шли каппелевцы - это белогвардейцы, которыми командовал Каппель. Они чувствовали, что Красная армия наступает, удирали целыми семьями, шли большие обозы. Зимой, в очень холодное время, - на санях, розвальнях, укутанные в пледы, овчинные дохи. Везли они много добра, награбленного у людей.
Однажды ночью, мы уже спали, вдруг слышим стук в ворота и крик: «Откройте, а то будем ломать ворота, подожжем ваш дом». Мамочка в тревоге соскочила с постели, разбудила старших. Брата Володю спрятали в подпол, так как молодых парней они угоняли с собой. Стук повторился. Мамочка зажгла коптилку и пошла открывать. И вот весь обоз заехал к нам во двор. Тепло и покой нарушила оголтелая орава, ввалились в дом бабы, дети. Они чувствовали себя полными хозяевами. Начали приказывать - топи печь, давай большую посуду. У них были набиты мешки курицей, гусями, еще не общипанными, пельменями. Большой посуды у нас не было, и мама достала чугунок для парки белья, поставила его на печь, и они сварили пельмени. В доме был такой вкусный запах, но мы не смели подняться с постелей. Утром они уехали. Они скормили своим лошадям наше сено, заготовленное нашими детскими ручками для кормилицы Муни. Они уехали, а Володя еще долго сидел в подполье.
В другой раз из такого обоза нам досталась лошадь. Сказали маме: «Ты хорошая хозяйка, оставляем тебе коня, пригодится». А когда брат Володя решил поехать за дровами, взял у соседей сани и стал ее запрягать, лошадь тут же и сдохла. Пришлось нанимать другую лошадь и увозить ее на свалку.
Помню, что уже весной, когда растаял снег, мы нашли связки перламутровых пуговиц, которые долгие годы пришивались к вещам.
Очень скоро пришла наша Красная армия, в нашем дворе появились походные кухни, опять дом наполнился запахом щей и гречневой каши. Красноармейцы носили нас на руках, кормили, а мы кричали: «Ура, армейцы пришли!» А потом к нам поселили больных тифом, тогда эта болезнь свирепствовала. Молодые красноармейцы умирали на наших глазах. Моя сестра Нюта, тогда уже студентка Медицинского университета, ухаживала за ними, поила их, прикладывала к голове уксусные компрессы, а они стонали, задыхаясь, в сильном жару, бредили, соскакивали. Так один молодой красноармеец в бреду толкнул стол и разбил нашу любимую большую лампу с зеленым абажуром, около которой мы мирно сидели вечерами всей нашей семьей.
А потом заболела Нюта. Ее шикарные золотистые волосы остригли. Она тяжело болела, но стараниями нашей мамочки ее спасли. Тяжелое было время, голодное, темное, о керосине нечего было и мечтать. Горела коптилка. Сестра моя Елизавета с детства мечтала стать учительницей (она впоследствии и стала ей) и часто играла в школу с соседскими детьми. Как-то брат Володя получил паек и принес домой. В пайке была крупа, жиры, мука. Всего очень мало. А Лина (Елизавета) собрала соседних детей и устроила детсад-школу. Наварила супа, каши и накормила всех. Пайка как не было. Потом пришлось отчитываться перед мамочкой, но продукты уже были съедены.
Постепенно время улучшало жизнь. Закончилась Гражданская война, были изгнаны все интервенты, и наше новое Советское государство встало на ноги. Мамочка стала работать в больнице, жить стало немного легче. Брат мой Володя уже работал в железнодорожной военной комендатуре. В 1922 году он женился, жена у него - прелестная женщина, Екатеринушка Хохлова, дочь смотрителя зданий. Свадьбу отмечали у Хохловых, они занимали большую казенную квартиру. Мы были провожатками, одеты в белые платья с розочками на груди и белые туфли. Нам, детям, был накрыт стол, и мы тоже, подражая взрослым, кричали: «Горько, горько!»
Володе с Катей сдали квартиру на воинском пункте - отличную, две комнаты, ванная с колонкой. Я помню, что мы с Линой очень любили ходить к ним в гости, так как Катюша была очень очаровательная женщина, добрая, милая, рукодельница. Она тоже закончила гимназию. Очень воспитанная. У них на стене висели разные деревянные подносы с выжженными надписями: «Ешь пироги с грибами, держи язык за зубами», «Не красна изба углами, а красна пирогами». Катюша всегда нас угощала чем-то вкусным, вышивала нам сумочки. Прожили они там недолго, и брата перевели в Омск, в Управление военных сообщений.
Сестра моя Нюта, будучи студенткой, дружила со студентом Колей Башиловым. Отец его, Георгий Павлович, был заместителем начальника депо. Это были замечательные люди. Потомственные рабочие, раньше они работали на Путиловском заводе. Большой культуры, трезвые люди, да, впрочем, и неудобно это писать - «трезвые». Тогда вообще редко кто занимался этим делом.
Коля приходил к нам, они с Нютой сидели в саду и играли: Нюта на гитаре, Коля на мандолине. Он ей как-то загадочно говорил: «Нюта, давай играть вальс „Две собачки“?» Что за вальс? Я, конечно, не запомнила той мелодии. Это была прекрасная дружба. Когда приходил к нам Коля, то мы с Линой пели «Ты, Бобка, не лай, к Нюте ходит Николай, при калошах, при часах, при серебряных кольцах».
Они ходили на каток, летом выезжали с друзьями на острова Ангары. Я постоянно ездила с ними. Какое прекрасное воспоминание осталось у меня до сих пор: их было четыре пары, впоследствии они все поженились и до старых лет не теряли дружбы, были заслуженными врачами. Они умели хорошо проводить время: игры, танцы, все играли на музыкальных инструментах - образовывался настоящий оркестр. Тоня Багатская очень хорошо пела «Пару гнедых», а Вася Гусев - позже врач-хирург - «Ты сидишь у камина» и «Белые акации». Очень приятно вспомнить этих дружных, нравственных, интеллигентных людей.
