"Великолепно", — ответил Хугюнау и, интенсивно работая ложкой, доел свой суп.
"Не хотите ли еще тарелочку? — госпожа Эш вздохнула, — У меня, видите ли, нет больше ничего такого на сегодня, только кукурузный пирог".
Она с удовлетворением кивнула, когда Хугюнау согласился еще на одну тарелку супа, А Хугюнау продолжал о своем: господин Эш, наверное, сыт уже этими военными пайками по горло; а в монастыре нет карточек ни на мясо, ни на муку, там жизнь идет как в самое что ни на есть мирное время; с учетом того, что эти, в рясах, являются землевладельцами, тут нечему удивляться, Там все еще набивают брюхо до отвала. Когда он был в Мальбронне, ему рассказывал обо всем этом один служащий монастыря…
Эш перебил его: если бы мир снова был действительно свободным, то тогда не было бы нужды хлебать тюремную похлебку…
"Вода да хлеб наполовину с опилками", — вставила госпожа Эш.
"Хорошо хоть так, — сказал Хугюнау, — А что вы имеете в виду под действительно свободным?"
"Свободу христианина", — ответил Эш,
"Да ради Бога, — сказал Хугюнау, — хотелось бы только узнать, как это должно сочетаться с хлебом, который выпечен наполовину из опилок",
Эш схватился за Библию: "Написано: дом Мой домом молитвы наречется. А вы сделали его вертепом разбойников".
"Хм, разбойники получают хлеб наполовину с опилками, — Хугюнау язвительно ухмыльнулся, затем его лицо сделалось серьезным: — Вы считаете, значит, что война является своего рода разбоем, в определенной степени грабежом, как это говорят социалисты".
Эш не слушал его; он продолжал листать книгу: "Далее в Летописи говорится… Вторая книга, шестая глава, стих восьмой… вот: "У тебя есть на сердце построить храм имени Моему; хорошо, что это на сердце у тебя. Однако не ты построишь храм, а сын твой, который произойдет из чресел твоих, — он построит храм имени Моему". — Эш раскраснелся: — Это очень важно".
"Возможно, — согласился Хугюнау, — но почему?" "Убийство и убийство в ответ., многим пришлось пожертвовать собой, дабы родился Спаситель, сын, которому позволено построить храм".
Хугюнау осторожно поинтересовался: "Вы имеете в виду государство будущего?"
"С одними профсоюзами это нереально". "Так… о том же самом речь идет в статье майора?" "Нет, об этом речь идет в Библии, но только пока еще никто не вычитал это".
Хугюнау погрозил Эшу пальцем: "А вы тертый калач, Эш, И вы думаете, что наш стрелянный воробей майор не заметит, что вы тут исподтишка вытворяете с Библией?" "Что?"
"Ведете коммунистическую пропаганду". Эш оскалил крепкие желтые зубы: "Да вы просто идиот". "Грубить может каждый, так что же вы думаете о государстве будущего?"
Эш напряженно задумался: "Вам же невозможно ничего объяснить, но одно уж позвольте сказать: когда люди снова начнут разбираться в Библии, тогда не нужен будет больше никакой коммунизм и никакой социализм… настолько мало смогут дать французская республика или германский кайзер".
"Ну, тогда, стало быть, все-таки революция, а вы расскажите-ка только все это майору".
"Я расскажу ему все это так же спокойно". "Тут он уж просто безумно обрадуется, а что будет потом, когда вы сместите кайзера?"
Эш ответил: "Господство Спасителя над всеми людьми". Хугюнау бросил взгляд в сторону госпожи Эш: "Вашего сына, стало быть?"
Эш посмотрел на жену; возникло впечатление, славна бы ом испугался: "Моего сына?"
"У нас нет детей", — вставила госпожа Эш.
"Вы же сказали, что ваш сын возведет храм", — ухмыльнулся Хугюнау,
Но для Эша это было уж слишком: "Уважаемый, вы богохульствуете, Вы настолько глупы, что богохульствуете или же перекручиваете смысл сказанного…"
"Он не хотел сказать ничего предосудительного, — попыталась разрядить обстановку госпожа Эш, — обед совершенно остыл, пока вы тут спорили".
Эш замолчал, ожидая, когда принесут кукурузный пирог.
"Знаете, как-то мне частенько приходилось сиживать за столом с одним молчаливым пастором", — сказал Хугюнау.
Эш продолжал хранить молчание, но Хугюнау не сдавался: "Ну, так что же есть в этом господстве Спасителя?"
Госпожа Эш уставилась на мужа глазами полными ожидания: "Скажи же ты ему",
"Символ", — буркнул Эш.
"Интересно, — оживился Хугюнау, — тогда это вот эти священники?"
"Боже милостивый, да для вас, должно быть, все равно, что выдвигают в качестве аргументов, это безнадежное дело, о господстве церкви вы, наверное, еще ничего не слышали, И он хочет быть издателем газеты!"
Тут уж Хугюнау со своей стороны был возмущен до глубины души: "Так, значит, выглядит ваш коммунизм, если он действительно так выглядит… а подсунуть все это вы хотите священникам, поэтому и стремитесь уйти в монастырь, чтобы эти, в рясах, еще больше набивали свое брюхо, а для нас тогда не останется даже хлеба наполовину с опилками… С таким трудом заработанные деньги он хочет бросить в пасть этой компании. Нет, тут мне мое честное дело действительно куда дороже вашего коммунизма".
"К чертям, тогда идите и занимайтесь вашим делом, но если вы ничему не хотите научиться, то хоть не упорствуйте со своими ограниченными — да, я так и говорю, ограниченными! — воззрениями в стремлении издавать газету. Есть вещи несовместимые!"
На что Хугюнау с гордым видом сообщил, что, найдя его, не грех было бы и обрадоваться; с объявлениями, при том, как это дело вел некий господин Эш, "Куртрирскому" в течение года пришел бы конец. Полный ожидания, он подмигнул госпоже Эш, предполагая, что в этой практической области она поддержит его. Но госпожа Эш, убирая со стола кукурузный пирог, положила руку — Хугюнау опять с раздражением заметил это — на плечо супруга, она не особенно внимала речам, а просто сказала, что есть вещи, которые мы- вы, дорогой господин Хугюнау, и я — не так-то легко можем усвоить, И Эш, с торжественным видом вставая из-за стола, поставил точки в дискуссии: "Учиться вам нужно, молодой человек, учитесь открывать глаза".
Хугюнау вышел из комнаты. "Церковно-елейная болтовня", — подумал он. Hai'ssez \es ennemis de la sainte religion[27]. Да, merde, blagueurs[28], он был готов уже возненавидеть, но кого он должен был возненавидеть, не поддавалось определению. D'ailleurs je m'en fous[29]. Стук моющихся тарелок и неприятный запах смываемых остатков пищи, доносившийся из кухни, сопровождал его до самой деревянной лестницы и напомнил до удивления отчетливо родительский дом, и он представил себе свою мать на кухне.
46
Несколько дней спустя из-под пера Хугюнау вышло следующее письмо?
Его высокородию господину коменданту города майору
Йоахиму фон Пазенову
Опт. Секретного донесения № 1
Место назначения Ваше высокородие господин майор!
Покорнейше ссылаясь на касающийся данного вопроса разговор, участие в котором почитаю за честь, нижайше позволю себе доложить, что вчера у меня была встреча с красноречивым господином Эшем и некоторыми элементами. Как известно, по нескольку раз на неделе господин Эш встречается с подрывными элементами в кафе "У Пфалъца", а вчера он любезно предложил мне пойти с ним. Кроме одного мастера с бумажной фабрики, некоего Либеля, там также были один рабочий с указанной фабрики, имя которого из-за преднамеренно нечеткого произношения я не разобрал, два пациента военного госпиталя, у которых было увольнение, а именно унтер-офицер по имени
Бауэр и канонир с польской фамилией. Чуть позже подошел еще доброволец из минометного отделения. Его фамилия Бетгер, или Бетцгер, или что-то в этом роде, упомянутый Э. обращался к нему "господин доктор". Инициатива с моей стороны, дабы перевести разговор на военные события, далее и не потребовалась, говорили прежде всего о возможном окончании войны. В частности, вышеупомянутый доброволец высказывался в том духе, что дело идет к концу, поскольку австрияки полностью выдохлись. От солдат танкового взвода наших союзников, проследовавшего через наш населенный пункт, он слышал, что в Вене то ли итальянскими летчиками, то ли предателями была взорвана крупнейшая пороховая фабрика и что австрийский флот после убийства своих офицеров переходил на сторону противника, ему в этом воспрепятствовали лишь немецкие подводные лодки. Канонир ответил, что поверить в это трудно, поскольку немецкие матросы тоже больше не хотят во всем этом участвовать. Когда я спросил, откуда у него такие сведения, он сказал, что от одной девушки из организованного здесь публичного дома, в котором проводил свой отпуск один финансист с флота. После славной битвы в Скагерраке, рассказывала она, ссылаясь на финансиста, а на нее ссылался канонир, матросы отказываются продолжать службу, а довольствие команд тоже далеко от идеала. После этого все сошлись на том, что всему должен быть положен конец. Производственный мастер подчеркнул при этом, что война приносит выгоду только большому капиталу и что русские были первыми, кто разобрался в этом. Эти подрывные идеи выдвигались также Э., который ссылался при этом на Библию, но я могу, исходя из опыта моего общения с господином Э., с уверенностью сказать, что он преследует при этом мнимо духовные цели и что церковное добро для него, что бельмо в глазу. Очевидно, для прикрытия готовящегося заговора он предложил основать общество по изучению Библии, что, впрочем, у большинства присутствующих вызвало насмешливо-отрицательную реакцию. Чтобы с одной стороны от него, а с другой стороны от финансиста узнать побольше, после того, как удалились оба пациента госпиталя и рабочий с фабрики, по моему предложению мы посетили публичный дом. Хотя мне и не удалось получить там дополнительных сведений о финансисте, но поведение господина Э. становилось все более подозрительным. Доктор, который, вне всякого сомнения, был завсегдатаем в этом заведении, представил меня со словами: это господин из правительства, ему следует оказать хороший прием, из чего я понял, что Э. испытывает по отношению ко мне определенные подозрения и поэтому призывает своих сообщников вести себя со мной осторожно. После этого мне не удалось расколоть господина Э., и хотя он по моему предложению и за мой счет выпил очень много, подтолкнуть его, вопреки обыкновению, к тому, чтобы поискать комнату, не удалось, внешне он остался совершенно трезвым, это состояние он использовал для произнесения в салоне громких речей о несоответствии христианству и о пороке, витающем в такого рода заведениях. Когда добровольно ушедший на войну доктор объяснил по этому поводу, что подобные дома поддерживаются военной администрацией по медико-санитарным соображениям и поэтому их необходимо считать военными объектами, он отступил от своей оппозиционной точки зрения, к которой, впрочем, снова вернулся по дороге домой.
Не рискуя сегодня больше утомлять, расписываюсь в моем глубочайшем почтении и искренней готовности быть и в дальнейшем к вашим услугам
С уважением Вильг. Хугюнау
PS. Позволю себе дополнительно сообщить, что во время заседания в кафе "У Пфальца" господин Эш упоминал о том, что в местной тюрьме содержится один или несколько дезертиров, которые должны быть расстреляны. После этого также им было высказано всеобщее мнение, что бессмысленно сейчас, перед концом войны, расстреливать еще и дезертиров, ведь и без того пролито достаточно крови. Господин Эш высказал мнение, что по этому поводу необходимо провести акцию. Имеет ли он в виду насильственные или какие-либо иные действия, он не сказал. Мне бы хотелось еще раз подчеркнуть, что я считаю упомянутого Э. волком в овечьей шкуре, который прикрывает свою хищную сущность благочестивыми разговорами. Еще раз к услугам.
С уважением вышеозначенный
