Гитлеровцы жгли Хаммерфест в ветреный день. Аксель Валь, знакомивший нас с городом, предложил пойти на кладбище. Зачем же?

— Если хотите, это наш парк. Кроме того, вы увидите там похоронную часовню. Единственное здание, не тронутое пожаром.

Над темными надгробьями распускалась рябина. Подальше, у ручья, пышно цвела черемуха.

— В Хаммерфесте девять месяцев белая зима и три — зеленая зима, — усмехнулся Валь. — Вы слышали, наверное, что наш город первым в Европе осветил улицы электричеством? Это не от богатства. Почти семьдесят зимних дней солнце забывает о Хаммерфесте, не показываясь над горизонтом.

Рассказываю Акселю о Норильске. Да, он слышал об этом удивительном городе.

— Отсюда до Осло примерно столько же, сколько от Осло до Гибралтара, — продолжает Аксель. — Здесь нет железных дорог. Море — вот наша дорога. Чтобы выпить кружку пива и переброситься словечком с добрым знакомым, северянин готов пройти десятки километров. Люди живут разбросанно. Здесь, особенно в маленьких поселках, до всего далеко. Далеко до церкви, врача, школы. Месяцы темной ночи гасят энергию и истощают юмор. Но люди не покидают этот край. Они патриоты. Кроме того, им трудно найти дело на юге.

У Акселя образный язык. Спрашиваю одного из спутников, не пишет ли наш гид стихи.

— Аксель — портье гостиницы, и ему некогда думать о поэзии, — возражает тот. — Он образованный человек, но едва ли ему удастся найти здесь другую работу. Аксель — коммунист, больше тридцати лет в партии. Однако, погодите, стихи он, кажется, действительно сочинял. В главной тюрьме гестапо в Берлине. Или, может, в гитлеровском концлагере под Гамбургом, я уж теперь не помню, он не любит рассказывать обо всем этом.

…Покинув «макушку Европы», идем к Тромсё, чтобы длинным морским переходом завершить полукруг вдоль северного побережья Норвегии. Ненастье сопровождало нас. Лишь перед самым Тромсё ветер разогнал тучи. Солнце высветило великолепный белый мост, перекинутый через пролив с материка на остров, застроенный кварталами города.

В Тромсё чувствовалось, что мы уже изрядно спустились к югу.

Выставленные перед магазинами сувениров, как и в Хаммерфесте, чучела белых медведей страдали от солнца и от бесцеремонности туристов. Рядом на клумбах цвели тюльпаны. По переулкам буйно зеленели «пальмы Тромсё», взглянув на которые хотелось воскликнуть: «Не может быть!» Трехметровые могучие растения совершенно напоминали вытянутый с помощью неведомого эликсира роста скромный борщевик. Как я потом узнал, это и был наш борщевик, семена которого моряки-тромсейцы случайно завезли из Игарки. Попав в относительно мягкий, влажный климат, сибиряк показал, на что он способен.

Музей тромсейцы построили в парке.

Можно было подумать, что утварь в витринах первой его комнаты собрана под Вологдой или Архангельском. Там были берестяные туеса и кошелки, деревянные толкуны для картошки. По соседству оказались уже исконно русские вещи, найденные на древних становищах поморов в мерзлой земле Шпицбергена. Главным экспонатом была драная выцветшая шляпа из черного фетра с обрывками парадных кистей. Ее носил голландский полярный путешественник Виллем Баренц, погибший в 1597 году в Ледяной гавани у северной окраины Новой Земли.

Другие экспонаты также относились к экспедициям, которые никогда не будут забыты летописью полярных исследований. Многие из них не миновали Тромсё. Здесь снаряжались их корабли и пополнялись экипажи.

Заключает нашу программу осмотр Тромсё с высоты орлиного полета.

Едем через мост. На материковом берегу — станция канатной дороги. Кабина поднимает нас на сотни метров. Небольшая смотровая площадка над бездной. За спиной замшелые камни горной тундры, олени, ищущие корм.

По синему стеклу пролива скользит белый корабль. Здесь начало пути, по которому отправилась в поход вокруг севера Евразии «Вега» Норденшельда, ушел с надеждой и вернулся с триумфом «Фрам», над которой позднее поднялся гидроплан «Латам» с Руалом Амундсеном на борту.

Чтобы увидеть эту дорогу, почувствовать дух этого города, сюда, в Тромсё, собирался приехать уже безнадежно больной Чехов, мечтавший о совершенно новой пьесе, сюжет которой, по воспоминаниям Станиславского, «был как будто бы не чеховский». Последнее действие этой так и не написанной пьесы должно было происходить на затертом льдами корабле экспедиции, идущей к Северному полюсу.

Чехов, совершивший в свое время путешествие в тарантасе через всю Сибирь на Сахалин, по-деловому готовился к поездке в Норвегию. Уже были найдены переводчики, определено время: начало осени 1904 года.

Это год смерти великого писателя…

А вот Александр Грин по совету Горького даже начал писать роман «Таинственный круг», герой которого, Фальк Нильсен, приходит на готовый к отплытию «Фрам». Команда давно укомплектована. Но Фальк произносит страстную речь. Он молод, здоров, шутя сгибает пополам медную монету пальцами.

— Фальк Нильсен, — едва веря себе, слышит он голос Нансена, — вы, видно, родились под счастливой звездой. Ступайте к нашему доктору. Он осмотрит вас, и в случае благоприятного результата осмотра вы можете принести на «Фрам» свои вещи.

Только Грин, романтик и фантазер, мог придумать такое…

Впрочем, подождите! Ведь последним на «Фрам» был принят ставший общим любимцем Бент Бентсен. И произошло это именно в Тромсё, где он случайно заглянул на судно во время стоянки. Нансен безошибочно оценил его. Через полчаса Бентсен перетащил на «Фрам» свой необременительный морской сундучок.

Чем не судьба Фалька Нильсена?

После Тромсё был перелет в Киркенес, граница, приезд к заставе в 7.00.

Иногда покидаешь чужую страну с чувством облегчения. Иногда — в состоянии некоторой сумятицы, когда хочется поскорее вернуться домой, спокойно разобраться в противоречивых впечатлениях. В ту поездку я уезжал из Норвегии с ощущением, что расстался с близкими, хорошими людьми.

Да, мы встречались преимущественно с друзьями нашей страны. С теми, кто вместе с нами боролся против общего врага. С теми, кто верил в необходимость спокойного добрососедства между нашими странами.

Я не знаю, остались ли сегодня прежними северяне, сердечно принимавшие нас. Может, некоторые изменились не только внешне. Кое с кем мы встречались позднее в Москве, в обществе «СССР — Норвегия». Первое время переписывались. Потом обменивались лишь новогодними поздравительными открытками. Время и отдаленность разобщает людей, а побывать еще раз на севере Норвегии мне не довелось.

Но как горько было читать в газетах, что там, где конвои преодолевали смертельно опасные воды, где общая цель сближала людей, теперь неподалеку от нашей границы гремят корабельные залпы больших маневров военно-морских сил НАТО, а наши недруги исподтишка готовят в Гренландии опорные пункты для подводной войны в арктических водах.

И все же хочется верить в перемены, в новые, куда более дружественные отношения между нами и нашими северными соседями.

Начало октября 1987 года ознаменовалось большими торжествами в Мурманске. Михаил Сергеевич Горбачев

вручал городу-герою орден Ленина и Золотую Звезду. Были волнующие встречи с трудящимися Мурманска, с ветеранами, с разведчиками арктических месторождений нефти и газа, с экипажем атомного ледокола «Россия», с портовиками Заполярья, с коллективом находящегося в Мончегорске комбината «Североникель», с моряками надводных и подводных кораблей Краснознаменного Северного флота…

Многие важные проблемы обсуждались на „этих встречах, в том числе вызвавшее отклики во всем мире предложение о том, чтобы Север планеты, Арктика стали зоной мира, чтобы начать переговоры об ограничении и сокращении военной активности в этом регионе.

Советский Союз положил уже хорошее начало — демонтировал пусковые установки ракет средней дальности на Кольском полуострове, ограничил военные учения у рубежей соседних скандинавских стран.

Было также предложено расширить мирное сотрудничество в освоении ресурсов Арктики, вплоть до создания смешанных фирм для разработок нефти и газа на нашем североморском шельфе. Огромным было бы общечеловеческое значение совместного координированного изучения Арктики, общего комплексного плана охраны ее природы.