«В углу кают-компании, склонив голову на плечо, сидя спала моя ближайшая помощница — жена. Лицо ее было бледным, утомленным. Некоторое время я постоял перед ней. «Как долго мы с тобой не увидимся… Увидимся ли? — подумал я».

Богатые Америка и Англия отказались участвовать в спасательных операциях… за недостатком средств. А ведь самый крупный в мире и надежный дирижабль принадлежал в то время Соединенным Штатам.

Америка пасует, а Россия собирается удивить мир?!

Мало кто верил в успех советских экспедиций. На страницах итальянских газет замелькали карикатуры: истощенные русские мужики в лаптях и холщовых рубахах прыгают со льдины на льдину, а комиссары кистями старательно окрашивают лед в красный цвет.

Среди тех, что верил в русских, был Фритьоф Нансен. Он первым прислал Советскому правительству благодарность за великолепно начатые спасательные операции.

Тем временем произошли два события, навсегда наложившие свой отпечаток на трагедию «Италии».

18 июня Руал Амундсен на самолете «Латам» вылетел в район катастрофы. Самолет пропал без вести.

25 июня на «Красине», уже находившемся далеко в море, приняли ошеломившую всех радиограмму: шведский летчик Лундборг достиг места, где стояла «красная палатка» потерпевших аварию, сумел сесть на льдину и вывез единственного человека.

Этим единственным был Умберто Нобиле.

По давним традициям капитан покидает гибнущее судно последним. Льдина, которую быстро подтачивало летнее солнце, была не более надежным пристанищем для людей, чем терпящий бедствие корабль.

Так почему первым покинул лагерь начальник экспедиции, отвечающий за жизнь доверившихся ему людей?

Этот вопрос оставался без ясного ответа.

При втором рейсе самолет Лундборга перевернулся на льдине, и швед присоединился к обитателям «красной палатки». Впрочем, ненадолго. Другой шведский летчик вывез его, оставив на льдине раненого механика Чечиони.

У спасательных операций были теперь две цели: оставшиеся на льдине люди «Италии» и поиски экипажа «Латама».

Маломощный «Малыгин», скорее ледокольный пароход, чем ледокол, зажали льды. Тогда возле судна прямо на льдине собрали самолет Бабушкина.

До лагеря было четыреста пятьдесят километров. Дальность полета одномоторного «Ю-13» — триста.

А что, если взять пять бидонов бензина, долететь с ними до архипелага короля Карла XII — это как раз пол-пути, — упрятать их там хорошенько, чтобы медведи не помяли, и вернуться на «Малыгин»? Заправиться, и уже тогда — к палатке, чтобы дотянуть до судна на спрятанном бензине.

План, придуманный Бабушкиным, был, конечно, рискованным. А тут еще ежедневные туманы. Подняться можно, но как сесть, если внизу белая плотная пелена?

В первый же сносный день Бабушкин стартовал, благополучно спрятал бензин, однако на обратном пути туман прижал самолет. Бабушкин посадил его на первую попавшуюся льдину. А там полно белых медведей. В кабине спали по очереди, отпугивая зверей выстрелами и ракетами. Ведь заденет зверюга руль высоты, сломает крыло — пропал экипаж.

После беспокойной ночи вернулись к «Малыгину». Когда туман поредел, решили лететь к палатке, хотя было предупреждение: через два дня ждите шторм. А вдруг обернемся?

Не обернулись. В плотном тумане опять сели на льдину. Бабушкин сам не понимал, как это ему удалось.

Оправдывая прогноз синоптиков, разыгрался сильнейший шторм с мокрым снегом. Льдину начало ломать. Трое суток экипаж провел без сна.

На четвертые сутки самолет поднялся в воздух. Стали искать ледокол. Кружились, кружились — нет нигде «Малыгина»! Уж не затонул ли, раздавленный льдами, во время шторма?

Кончалось горючее, и Бабушкин совершил, пожалуй, самую опасную посадку на подтаявшую хрупкую льдину, покрытую лужами. Механик, сделав несколько шагов, провалился по пояс.

У экипажа оставался выбор: либо с риском для жизни попытаться взлететь со льдины, либо умереть на ней от голода.

Бабушкин снова совершил чудо. На этот раз летчики с воздуха заметили «Малыгина» и сели возле него.

Корабль и верно чуть не погиб: шторм унес его вместе со льдом к прибрежным камням острова Надежды.

После всего пережитого Бабушкин полетел к палатке еще раз, снова попал в туман и при возвращении сломал лыжи своего самолета.

Бабушкин сделал то, что до него не удавалось ни одному летчику в мире: пятнадцать раз садился и пятнадцать раз взлетал с дрейфующих льдин, где никто не выкладывал ему посадочные знаки, не жег костров, не расчищал полосу от острых обломков льдин, не обставлял предупредительными знаками трещины.

Михаил Сергеевич Бабушкин не вывез никого из итальянцев. Он всего лишь тридцать раз рисковал жизнью за две недели поисков…

Между тем внимание всего мира сосредоточилось на «Красине».

Карикатуры с газетных страниц как ветром сдуло. После Лундборга летчики стали весьма осторожны. Некоторым удавалось долететь до «красной палатки», чтобы сбросить продовольствие, но садиться на сильно подтаявшую льдину никто не решался. Значит, только «Красин»!

По-прежнему не было никаких известий о группах Алессандрини и Мальмгрена. Никому не удалось обнаружить также малейшего следа самолета Амундсена.

«Красин» получил приказ из Москвы: принять все меры для ускорения хода, пробиваться к группе Вильери — так стали называть людей «красной палатки» после отлета Нобиле — и одновременно продолжать любыми доступными средствами поиски Амундсена. Задание о поисках «Латама» давно имел и «Малыгин».

«Красин» пересек 80-ю параллель… Льды становились все толще, все плотнее. Самойлович записал:

«Эти холодные оковы мы должны разбить, искромсать и проложить себе дорогу к небольшой кучке людей, которая в течение многих дней упорно выстукивает озябшими руками: «Спасите наши души… SOS. Спасите наши души… SOS… SOS…».

Может быть, настанет и наш час. Тогда наш комфортабельный корабль мы будем принуждены поменять на холодные палатки и спальные мешки…»

Могло это случиться? Могло.

И у ледокола есть предел прочности. «Красин» входил в неведомые воды, где могли быть опасные камни и мели. Льды здесь встречались такой толщины, что против них были бессильны таранные удары ледокола. Он потерял лопасть винта и повредил руль. Остановился у ледяного поля, пригодного для взлета машины Чухновского.

Ее спустили с борта по частям. Собирали самолет на льду днем и ночью.

8 июля «Красный медведь» — так называли машину Чухновского — поднялся в воздух для пробного полета. Он мог оказаться последним: при подъеме одна лыжа беспомощно повисла торчком.

Редкий летчик посадил бы при таком положении самолет. Борис Григорьевич Чухновский сел как ни в чем не бывало. А радист «Красина» получил радиограмму, которая заставила его на мгновение остолбенеть: «Охота тебе Ваня в радиорубке сидеть тчк Брось иди чай пить».

Это летчик-наблюдатель Анатолий Алексеев, большой шутник, опробовал рацию самолета…

Два дня спустя «Красный медведь» стартовал со льдины, чтобы разведать путь для «Красина», а если позволят обстоятельства, — сбросить группе Вильери продукты и одежду.

Самолет повторял по радио: «Лагеря пока не нашли». Потом сообщил: «Возвращаемся обратно».

А к ледоколу подползал уже необыкновенно плотный туман. Тревога! На лед полетели бочки из-под керосина, доски, тряпки. Но туман поглощал огонь, черные полосы дыма сигнальных костров.

Самолет молчал. Долго. Томительно долго. Вдруг — два слова:

«Группу Мальмгрена…»

Невероятная новость! Неужели нашли в таком тумане? Но где же? Где?

Опять молчание. И после десятиминутной паузы:

«Карла…»

Карла? Возле архипелага Карла XII?

Через какое-то время «Красный медведь» дал о себе знать снова. Подтвердил: видели группу Мальмгрена. Пытались на обратном пути пробиться к «Красину» — помешал туман. Собираются сесть вблизи Семи Островов.

Четыре часа после этого вызовы «Красина» оставались без ответа. Неужели снова жертвы?

Уже около полуночи — слабые сигналы: «При посадке сломали шасси…» Часом позже — подробное сообщение. Координаты обнаруженных спутников Нобиле. Данные ледовой разведки с указанием наиболее благоприятного маршрута для «Красина». В заключение о себе: