В типографии находился седоватый мужчина лет пятидесяти, невысокий, коренастый, плотный, в очках на мясистом носу; из ноздрей у него торчали кисточками серые жесткие волосы. Антон догадался, что это и есть тот наборщик-эстонец, про которого ему говорил завотделом райкома. Эстонец разбирал набор прошлого номера газеты: бормоча про себя текст статьи, чтобы не ошибиться в буквах, он правой рукой разбрасывал свинцовые литеры по ячейкам, отделениям кассы. Плавные движения его руки напоминали руку сеятеля, рассыпающего перед собой семена.

– Наш главный типограф – Антон Иванович, – показала Наталья Алексеевна на невысокого, седоватого человека, колдующего у кассы с литерами.

Антон Иванович сейчас же приостановил свой свинцовый посев, обернулся на вошедших, глядя исподлобья, поверх очков в тонкой стальной оправе.

– Познакомьтесь, это наш новый литературный сотрудник, Антон Черкасов, – представила Аргудяева Антона эстонцу.

– О, Антон! – радостно воскликнул эстонец. – Значит, здесь у нас будет два Антона – старший и младший. Замечательно!

Он вытер черные от типографской краски руки комком пакли и протянул правую кисть Антону верхней стороной, чтобы тот не испачкался о ладонь.

– Вообще-то я Отто, мой отец – Иоанн, но в России меня называют на русский манер: Антон Иванович…

Антон обратил внимание, что на эстонце были большие, грубые, из толстой кожи башмаки того типа, что употребляют альпинисты, путешественники по горам. Над ними белели толстые шерстяные гетры, обнимавшие до колен брючины. Потом, при более близком знакомстве с Антоном Ивановичем, Антон узнал, что башмаки действительно горные. До сорокового года, когда Эстония представляла собою самостоятельное буржуазное государство, эстонцы могли свободно ездить за границу, отдыхать, где хотелось, как позволяли денежные средства. Антон Иванович пользовался этой возможностью, каждый год во время отпуска отправлялся с женой в горную Австрию. На ледники не поднимались, но на высокогорные луга с их сказочной растительностью и чистейшим оздоровительным воздухом, лишенным микробов, они восходили. Покидая перед нашествием немцев Эстонию, Антон Иванович захватил с собой башмаки, служившие ему в австрийских горах, и в Сибири с ее морозами и снегами они пригодились ему даже гораздо лучше, чем в его альпийских экскурсиях.

Жена Антона Ивановича, Эльза, была тут же. Она тоже работала в типографии. Не зная русского языка, она занималась набором для печатания всякого рода бланков, чеков, счетов и прочего, что заказывали различные районные предприятия. Спешить ей было некуда, дело свое она знала хорошо, в каждый набор она вносила присущий ей художественный вкус, изящество, бланки ее изготовления получались маленькими произведениями искусства. Но лишь единицы это видели и могли оценить. Заказчикам же было все рано – со вкусом и художеством или без всякого художества и вкуса выполнены из заказы, было бы куда вписывать цифры, подписи и ставить печати.

Короткий зимний день еще даже не приблизился к концу, а Антон и Антон Иванович, Антон младший и Антон старший, были уже крепкими друзьями. Из рассказов эстонца Антон узнал, что тот четверть века отработал в Тарту в типографии, принадлежавшей богатому предпринимателю Матиссену. Типография специализировалась на наборе сложных научных книг с формулами, таблицами, славилась качеством своего исполнения, заказы поступали с разных концов света, на разных языках. Все рабочие и служащие получали хорошее жалованье, быть принятым в штат сотрудников типографии Матиссена считалось большой жизненной удачей.

А в девятьсот семнадцатом году Антон Иванович был солдатом царской армии, его полк единодушно влился в ряды тех, кто в первые же дни примкнул к революции. Он показал Антону свой личный том «Истории гражданской войны», а в нем фотографию: колонна солдат в шинелях, с винтовками, над ними на палках революционные лозунги, впереди оркестр, трубы, барабаны, и в числе музыкантов молодой Антон Иванович с кларнетом в руках…

Не так уж много вещей могли захватить с собою Антон Иванович и Эльза, покидая Эстонию, свой родной и любимый Тарту, том «Гражданской войны» в красном переплете был велик, толст, весил много, но Антон Иванович все-таки его взял, оставив из-за него другие ценные вещи: так дорога была ему фотография, свидетельствующая о его присутствии в охваченном революционным огнем Петрограде.

Вопрос о жилье для Антона решился крайне просто, в одну минуту. Во дворе редакции находился деревянный флигелек, его занимал с супругой сторож Барков – сухонький, дробненький, уже довольно потрепанный и годами, и своими винными пристрастиями мужичок. При редакции он был не только сторожем, но и на множество других рук мастер: возчик на принадлежащей редакции лошади, рубил дрова и вместе со своей супругой топил в здании редакции печи, дворничал: отгребал от редакционного крыльца выпавший снег, расчищал дорожку к тротуару и сам тротуар на положенное каждому дворнику или владельцу дома количество метров. Ездил на станцию за типографской бумагой, которую регулярно присылали из областного города, и был, как говорится, на подхвате во множестве самых разнообразных случаев, которые возникали в жизни редакции и быту ее сотрудников. Например, удавалось выписать в леспромхозе древесные отходы на домашнее отопление сотрудников; кто вывезет эти отходы с пилорамы и развезет сотрудникам по домам? Барков. Вдруг «Плодоовощ» объявляет о дешевой, буквально копеечной, распродаже своих разнообразных солений: что-то нарушилось в хранилищах, заготовки могут померзнуть или протухнуть, и тогда вовсе пропадут, останется только выбросить. Надо пользоваться моментом, в условиях войны все дефицит, все пригодится. Кто привезет бочки с квашеной капустой, солеными огурцами, помидорами? Конечно же – Барков. За поручения последнего рода Барков брался особенно охотно, потому что знал – не обидят, перепадет магарыч, угощение.

В его флигельке было достаточно места, стояла пустая железная кровать с досками и ватным тюфяком, у Фоминишны, супруги Баркова, нашлось и что постелить поверх тюфяка, и лишнее суконное одеяло. Антон Иванович, уже успевший хорошо изучить местные условия, сказал Антону, что лучшее для себя место в поселке он вряд ли найдет, эвакуированных полным-полно, ютятся в страшной тесноте, а у Баркова, во-первых, в шаге от редакции, перебежать двор можно даже без шинели, во-вторых – всегда будет тепло, топки для себя Барков не жалеет, сам любит тепло, греть на печи свои кости. И у Баркова не заскучаешь: балагур, баешник. Только вот зашибать любит крепко. К вечеру почти всегда пьян. Во хмелю сначала неуемно говорит, хвастается, что ему сам Снегирев руку пожимал, а потом засыпает на печи и спит непробудно до самого утра. А утром – как стеклышко. Опять энергичный, бодрый, живой. В руках все так и горит: дрова наколоты, печи в редакции пылают, лошадь напоена, почищена, запряжена – готов скакать хоть куда…

– А кто такой Снегирев? – спросил Антон.

– А это никто не знает, – ответил Антон Иванович. – Я его много раз спрашивал: Барков, кто такой Снегирев, почему ты так гордишься, что он тебе руку пожимал? Отвечает он всегда одно: вы не знаете, кто такой Снегирев? Как же вы можете не знать, кто такой Снегирев, его вся Сибирь знает. А вы не знаете! Удивительно. Ну, так слушайте, я вам сейчас объясню… И заводит речь совсем о другом. Я его назад, к Снегиреву. Он удивляется: разве я не сказал? Ну, так слушайте… И опять в какую-нибудь совсем другую степь… Вот будете у него жить, может, вам повезет, все-таки дознаетесь, кто же такой Снегирев…

Спросить, с чего начинать, как приступить к делу, к подготовке газетного номера, было не у кого, приходилось соображать самому. Антон догадался, что надо перелистать подшивку газеты за предыдущие месяцы, посмотреть, как делали ее ушедшие на фронт сотрудники, чему были посвящены передовые статьи, какие темы затрагивались в местной хронике.

Вторая счастливая мысль, пришедшая Антону в голову, повлекла его выдвинуть ящики письменных столов и посмотреть, что там осталось. В основном, они были наполнены мусором: канцелярскими скрепками, сухими хлебными корками, огрызками карандашей, неразборчиво исписанными блокнотами, исчерканными бумажными листками с началом каких-то заметок, рассылаемыми из ТАССа по редакциям пластмассовыми клише с оттисками того, что на них изображено. Клише Антон собрал в стопку, чтобы потом внимательнее их рассмотреть и выбрать те, что можно использовать.