— Она заплатит цену, назначенную Тай Ли, и войдет живой в пламя, — сказал Ли, и голос его показался ледяным в этой ужасной пылающей комнате.

Ли снял с крючка на стене кочергу и раскрыл с ее помощью печную дверцу. Пламя вырвалось оттуда вместе с черными клубами дыма, заставив солдат отступить вместе со своими пленниками. Ли бросил кочергу на пол и повернулся, чтобы отдать приказ.

Мэйхуа кричала и кричала без конца. Страшный вой долго не прекращался, но затем вдруг перешел в сдавленные, похожие на икоту стоны. Мэйхуа металась из стороны в сторону. Солдаты с трудом удерживали ее бьющееся в конвульсиях тело. Мэту хотелось, чтобы все кончилось, кончилось немедленно, даже если для этого… Нет, только не это, как он мог об этом подумать?

Цзиян, шагнув вперед, почтительно сказал что-то Ли. Тот поначалу лишь выслушал с презрительной улыбкой, но потом перебил Цзияна. Мэт не мог уследить за быстрой китайской речью. Ли говорил довольно сдержанно, как наставник, объясняющий урок одаренному, но упрямому ученику. Цзиян жестикулировал. Ли разозлился и резко выбросил руку, как бы отсекая ребром ладони все возражения Цзая. Капитан учтиво стоял на своем. Ли повысил голос — то же самое сделал младший офицер.

Мэт шагнул вперед. Никто не заметил этого. Охранники пытались совладать с Мэйхуа, а глаза их были прикованы к главным героям драмы, разыгравшейся на фоне пламени. Мэйхуа вообще ничего не видела. Наконец Мэту удалось добраться туда, где лежала брошенная Ли кочерга. Мэт встал над ней, расставив ноги, и тихо позвал Мэйхуа.

Разговор Ли и Цзияна перешел в перебранку. Их пронзительные голоса трещали, как электрические разряды. Цзай выглядел испуганным, говорил с запинкой, а Ли, казалось, не мог поверить, что его подчиненный осмелился так разговаривать с ним.

— Мэйхуа… посмотри на меня. — Слова Мэта, очевидно, дошли до нее сквозь волны животного страха, потому что она подняла на него взгляд. Глаза были пустые.

— Ты помнишь свои песни? — прошептал он и, к изумлению охранников, дрожащим голосом начал петь старинную народную любовную песню.

Во рту у него пересохло. Он не сможет сделать это! Не сможет, не сможет, не сможет… Но это нужно сделать. Другого выхода нет.

Спор за спиной Мэта достиг наивысшего накала. Оба охранника стояли словно загипнотизированные зрелищем того, как простой капитан призывает к ответу их начальника. Мэт улыбнулся Мэйхуа, вложив в эту улыбку всю любовь, какую мог выразить, но при этом он даже не был уверен, что она узнает его. В глазах Мэйхуа застыло безумие. Она будто вернулась в наивное детство, и разум ее больше не в силах был воспринимать жестокий мир взрослых.

Мэт пытался вспомнить еще какие-нибудь слова, другую песню.

Тебе придется жить с этим ужасом до конца жизни. Воспоминания, подумал ли ты, как это страшно?

Ли поднял руку и ударил Цзияна по лицу. Капитан задохнулся, отступил назад, прижав ладонь к щеке. Охранники обменялись испуганными взглядами, но Мэйхуа не сводила глаз с возлюбленного. Он сумел войти в контакт с ней. Рот Мэйхуа кривился: она силилась повторить слова, которые он пел. Потом Цзиян, очевидно, произнес какое-то страшное проклятие, потому что один из охранников отпустил руку Мэйхуа и с негодующим видом шагнул вперед, намереваясь схватить дерзкого капитана. Времени не оставалось. Мэт напряг мускулы, пробуя сначала правую, потом левую ногу… Он упал на пол, схватил кочергу и сумел подняться, целясь в лоб Мэйхуа. Ты не сможешь сделать это. Еще секунду Мэт колебался, а потом уже думал только об одном: нужно сделать все очень быстро, чтобы она не успела сообразить. Словно по команде он с размаху опустил кочергу. Брызнула кровь. Второй охранник, тот, что продолжал держать Мэйхуа, выпустил ее и бросился к Мэту. Мо Мэйхуа мягко и беззвучно опустилась на пол.

Ссора оборвалась на середине фразы. Мэт отбросил кочергу и прислонился к стене. Пот лил ручьями из каждой поры его тела. Внезапно его снова затошнило, он зашатался и упал.

Ли несколько секунд молчал, а потом удивленно произнес:

— Зачем вы это сделали, Юнг? Неужели вы всерьез решили, что я собираюсь убить ее? — Он покачал головой с видом полнейшего недоумения. — Испугать — да, ей бы это не помешало… Но она представляла слишком большую ценность, чтобы бросить ее туда.

Ли дождался, пока ужас в глазах Мэта достигнет наивысшего предела, и повернулся к Цзаю:

— Я займусь вами позже, капитан.

Ли сделал знак охранникам, те перевернули Мэйхуа на живот, подняли за руки и за ноги и поднесли тело к ненасытному пламени. Они начали раскачивать Мэйхуа, как таран.

— Раз… два… три.

Наверное, они стояли слишком близко к топке, потому что при слове «три» огонь вцепился ей в волосы, и они вспыхнули, как сухая трава. В течение нескольких секунд помещение наполнилось едким зловонием, но это уже не имело значения. Охранники раскачали тело… и бросили. Оно пролетело по воздуху, и на мгновение затмило свет пламени в печи. Затем запах горящей плоти смешался с запахом паленых волос.

Ли Лутан поднял кочергу, которую уронил Мэт, и захлопнул дверцу топки.

В конце концов они выбрали местом встречи токийский аэропорт Нарита. Япония, по конвенции закрытая для любых враждующих лагерей, что было весьма удобно, представляла собой нейтральную территорию. К тому же в планировке аэропорта имелись некоторые особенности, которые устраивали обоих: Саймон Юнг и Ли Лутан могли остановиться здесь как транзитные пассажиры.

Первым прибыл Фун Муньва, физик, выпускник университета Шатин, последние три года работал на «Дьюкэнон Юнг интернэшнл» в Сеуле. Его имя попало в список, когда Саймон искал китайца, мужчину лет двадцати, лицом и фигурой напоминающего, хотя бы отдаленно, Ленни Люка. В конце концов Саймон выбрал Фуна, потому что у него, как и у Ленни, были длинные вислые усы.

Фун зарегистрировался на вечерний рейс китайских авиалиний до Тайбэя, прошел таможню и, следуя указателям, оказался в круглом зале ожидания со стеклянными стенами, где провел несколько минут в ожидании багажа. Он с понимающим видом кивал головой — все оказалось в точности так, как описал мистер Юнг в своем письме.

Взяв свою элегантную сумку, он поднялся по лестнице в туалет. Там никого не было. Фун устремился в крайнюю кабинку у стены и закрылся на задвижку.

Там он расстегнул сумку и быстро переоделся. Теперь на нем были кремовые широкие брюки, двубортный пиджак шоколадного цвета, украшенный двумя рядами ярких медных пуговиц, и вышитый галстук. Фун Муньва застегнул на левом запястье новенькие часы «Картье Тэнк» вместо своих, обычных, а со дна сумки извлек фетровую шляпу с большими полями. В дороге она слегка помялась. Он разгладил рукой фетр. Дело сделано.

Джинни Юнг откинулась в кресле салона первого класса. Самолет «Джумбо», восточных авиалиний, рейс номер десять нес ее из Гонолулу в Токио. На глаза Джинни был надвинут козырек от света. У нее болела голова, подташнивало, и она уже потеряла представление, какой сегодня день, так как за последние сорок восемь часов дважды пересекла международную демаркационную линию суточного времени.

Кто-то тронул ее за руку.

— Миссис Юнг, — мягко сказал Ленни. — Извините, что разбудил вас, но мы скоро пойдем на посадку.

— Где Саймон? — спросила она, нажав на кнопку, чтобы поднять спинку кресла.

— В хвосте. Он пытается определить, нет ли слежки.

— О, только не это! — Джинни массировала виски. — Это очень опасно для тебя. Я, по крайней мере, сделала пересадку на Гавайях. Если бы Саймон отправил меня с тобой до Лос-Анджелеса, я бы не справилась.

— Было необходимо, чтобы все выглядело как настоящая деловая поездка. Иначе пересадка в Токио не имела бы смысла. — Ленни помолчал. — Миссис Юнг.

— Да?

— Я хочу сказать вам кое-что. Вы всегда были так добры ко мне… Но я не хочу, чтобы мистер Юнг знал, во всяком случае пока.

Она смотрела на Ленни, догадываясь, что у него на уме.