— Да. — Мэт поспешно пересказал отцу, как несколько дней назад кто-то подходил к Ленни в продуктовой лавке.

Саймон слушал, и лицо его постепенно мрачнело.

— Если подобного рода вещи повторятся, пусть Ленни позвонит мне немедленно, чтобы я не узнавал об этом три дня спустя.

— Мы просто подумали…

— Следующее. Ли завел разговор о госпоже Мо. — Саймон сделал паузу, несколько смутившись. — Насколько я понимаю, ты… э… публично лапал ее.

Пальцы Мэта так крепко стиснули стакан, что костяшки побелели.

— Мы были нежны друг с другом… Я не сказал бы, что мы лапались.

— Может быть, слегка сбавишь обороты?

— Мне бы не хотелось отвечать на такие вопросы.

— Мне бы тоже не хотелось, будь я на твоем месте. — Саймон не мог смотреть сыну в глаза. — Но мы сейчас идем по трудной дорожке, и я не хочу больше никаких скандалов.

— Понимаю. — Мэт сдержал закипавшее раздражение. — Слушай, я тоже собирался сказать тебе кое-что…

— Я весь внимание.

Мэт глубоко вздохнул и уже открыл было рот, но слова не шли. Наконец он собрался с духом:

— Я горжусь тем, что я твой сын и горжусь нашей фирмой, но когда ты рядом, мне трудно сохранять спокойствие.

Саймон помолчал.

— Объясни, — произнес он спустя минуту.

— Ну, возьмем хотя бы сегодняшний вечер. Ты только что похвалил меня за то, как я вел себя с Су, а теперь вмешиваешься в мою личную жизнь. Это похоже… — Мэт развел руками, ожидая от Саймона взаимопонимания, но взгляд отца был прикован к стакану.

— Ты преувеличиваешь, — резко возразил он. — Я просил тебя об одном: на людях вести себя поспокойнее. Ты уже достаточно взрослый и должен понимать, что происходит вокруг.

— То есть?

— Мэт, неужели я должен все объяснять? Масса девушек, похожих на госпожу Мо, думают об одном — о деньгах. Конечно, больше всего их привлекает брак, но в любом случае им нужны деньги.

Опять наступило долгое молчание, и Мэт снова наполнил стакан.

— Какой же ты тщеславный, — тихо сказал он. — Ей нужен я, а не тайпань Юнг и его богатства.

— Ты уверен?

— Господи помилуй, конечно же!

— Слушай. Я стараюсь защитить самую большую коммерческую тайну, которой мы владеем, а ты тратишь время на уличных девок и актрисулек. Что же мне делать — игнорировать это?

— Она не уличная девка, а ты мне просто не доверяешь.

— Не хнычь!

— А ты не дави на меня! С самого детства ты только этим и занимался. — Лицо Мэта вспыхнуло от гнева, ему в общем не свойственного. — Значит, ты все еще считаешь меня ребенком, которому нельзя доверять серьезное дело?

Саймон глубоко дышал, стараясь сохранить спокойствие, но слова Мэта были последней каплей.

— Глаза бы мои на тебя не глядели, когда ты ведешь себя подобным образом!

— И не надо! — Мэт, тоже выведенный из себя, грохнул стаканом о стол и встал. — Можешь вообще ни на кого не смотреть, кто тебя не устраивает!

Оба испугались такого поворота, но не нашлись, как поправить дело. Мэт развернулся и пошел к выходу. Он хлопнул дверью, а Саймон раздраженно выругался.

Минут пять Ку и Линьчунь терпеливо топтались в задних рядах поклонников, кольцом окруживших Мэйхуа, и в конце концов смирились с мыслью, что до нее не добраться. Ку решил, что она недоступна, как тайбэйская Гора трав. Мэйхуа хохотала и проливала слезы, часто делая то и другое одновременно, прижимала руки к груди, отшучивалась — истинная королева подмостков среди льстивых обожателей.

Ку и Линьчунь направились к столику и сели.

— Жаки! — завизжала с порога новая гостья.

— Интересно, почему она так себя называет? — спросил Ку.

— В честь бывшей миссис Джон Ф. Кеннеди. — В голосе Линьчунь звучало осуждение. — Она обожает ее стиль.

— Понятно. Но я подозреваю, что вам подобный образ жизни не подходит.

— А кому он подходит? — Линьчунь рассмеялась и опустила глаза. — У меня такая путаница в мыслях. Иногда мне хочется быть богатой, а временами не терпится вернуться на родину.

— На родину? Разве вы родились не в Тайбэе?

— Да. Но вы понимаете, что я имею в виду. Материк.

— Ясно.

— Конечно, мне там многое ненавистно. Партийные работники, которые всем заправляют, дефицит продовольствия…

— Коррупция, аресты по ложным обвинениям.

— Нет ни нормальных школ, ни больниц. — Она вздохнула. — И все-таки… я скучаю. Глупо, верно? Я никогда не видела этой страны и знаю, что возненавидела бы ее, но…

Толпа, окружавшая Мэйхуа, поредела, кто-то начал наигрывать на синтезаторе медленный вальс. Внезапно гнетущее чувство одиночества опустилось на Ку, и он замер в оцепенении. Так и сидел, опустив плечи и понурив голову. Потом вдруг предложил:

— Давайте потанцуем.

— К сожалению, я не умею.

— Я овладел несколькими па, когда учился в Америке. Я поведу вас. Идем!

В зале царил полумрак, музыка была медленной, и вскоре Линьчунь уже не ощущала своего тела. Ей казалось, что она плывет, бестелесная и легкая, оторвавшись от пола, парит в каком-то особом, только ей принадлежащем пространстве. Но в этой новой жизни она была не одна, Ку Цзинхэй вдруг превратился в центр бытия. Они танцевали, прижавшись друг к другу, и тело ее едва ли не впервые в жизни, от лобка до сосков, ощущало плоть зрелого мужчины и тепло, исходившее от него. Это было чувство совсем новое, незнакомое доселе. Его тело было очень крепким и от него пахло свежестью. Ее не беспокоило теперь, что босс иногда выглядел недотепой. Сегодня вечером он продемонстрировал вдруг одно важнейшее качество, дал ощутить ей свое физическое присутствие. Он был здесь, с ней и ни с кем другим, потому что хотел быть именно с ней.

Линьчунь закрыла глаза и, не отдавая себе отчета в том, что делает, положила голову на плечо Ку. Звучали последние такты вальса, и Ку вдруг стал более настойчивым: Линьчунь почувствовала, как его правая рука плотнее прижалась к ее спине. Ладонь левой была теплой и сухой. Вот он отвел голову назад. Зачем он это делает? К чему все портить?.. Неожиданно Ку легонько дотронулся губами до ее щеки.

У Линьчунь перехватило дыхание, она слегка приоткрыла рот, глаза широко распахнулись. Воспоминания детства ярко вспыхнули, предъявляя устрашающий список правил, не подлежащих обсуждению, напомнив о заповедях, над которыми не властно время. Ей захотелось убежать и спрятаться от стыда. Но потом все детское отступило, оставив ее на произвол судьбы. И она — жалкое, отверженное создание — познала вмиг всем своим существом, что ей нужно от Ку гораздо больше, чем этот целомудренный поцелуй в щеку.

Ку в этот момент переполняла нежность, ему страстно хотелось увести Линьчунь из этого клуба, увезти с Тайваня куда-нибудь, где им будет хорошо вместе. Она создана для него! Если только… Он прикрыл глаза, стремясь еще хоть на несколько мгновений побыть вне реальности. Когда они делали последний круг, А-Пин, телохранитель Мэйхуа, вытащил из-под стойки бара фотоаппарат и сделал подряд три снимка проплывавшей парочки. Многие фотографировали в зале, поэтому еще три вспышки не вызвали ни у кого удивления.

Музыка закончилась. Танцующие начали аплодировать, а Ку и Линьчунь все стояли обнявшись и не улыбаясь глядели друг другу в глаза. Только когда люди стали расходиться с танцплощадки, на их губах расцвели улыбки застенчивой радости. Они вернулись к своему столику неохотно, словно не желая признать, что пережитое ими наслаждение закончилось.

Они уже собирались садиться, когда поднялся шум. Мэт Юнг протискивался через толпу к бару.

— Где она? — кричал он.

— Дорогой! — Мэйхуа вытянула руки, как бы удерживая Мэта на расстоянии, но затем прижала его к себе. — Как чудесно, а я уже думала, что ты не сумеешь прийти.

— Но я здесь, верно?

— Ну, конечно, ты здесь, дорогой мой. А теперь давай выпьем, хорошо? Слушай, здесь есть свободная кабинка.

Клуб был заполнен до отказа, и люди слишком весело проводили время, чтобы заметить вызывающее поведение Мэта. Вряд ли кто-нибудь, кроме Ку, заметил, как Мэйхуа перегнулась через стойку бара и что-то шепнула на ухо A-Пину. Ку заметил также, что А-Пин, прежде чем ответить Мэйхуа, посмотрел в его сторону, и волосы на его затылке поднялись дыбом.